Ущербная Луна

— Спи, моя детка, усни, мой малыш, под половицей скребёт тихо мышь; ветер играет с листвой за окном, в мире затихшем есть мы лишь вдвоём, с рук не спущу, у груди закачаю, я ведь души в тебе, кроха, не чаю…* Колыбельная лилась под мерное поскрипывание кресла-качалки. Светловолосый омега держал на руках дитя, завёрнутое в шерстяное одеяльце, и, напевая поглаживал спинку малыша. На точёных губах Дарующего блуждала рассеянная улыбка. Услышав покашливание, он умолк и поднял голову. — Как же он вкусно пахнет, Теолин, — мелодично произнёс Сарджар. — Так, как пахнут только дети. — Тебе это лучше знать, магрис. — Стоявший у стены белоголовый бета-альбинос следил за ним немигающим взглядом блёкло-голубых глаз. — Для меня они лишь источник беспокойства. В покоях царил холод, от дыхания в воздухе медленно таяли облачка пара, но омега, одетый в белое верхнее платье из шерсти, холода, казалось, не замечал. В отличие от беты — Теолин кутался в плащ, подбитый мехом, обхватив себя за плечи. Через открытый проём окна виднелись укрытые снегом вершины горных пиков, окружавших долину Махеоллас дартан. Ветер шевелил свисавшие с потолочных балок старые замшелые стяги. Дубовая мебель — два сундука у стены, трапезный стол с креслами, стоявшие у камина, давно требовали починки, как и широкое ложе с задёрнутым бархатным пологом с остатками золотого шитья по кайме. Бета, неодобрительно пройдясь взглядом по убогой обстановке покоев — свидетельстве былого величия и удручающего нынешнего запустения, остановился на омеге с младенцем. — Ты слишком привязался к этому дитяти, магрис, — вновь заговорил бета с укором. — Забыв, что он никто и бесполезен для нашего дела. — Не так уж бесполезен, как ты думаешь, Теолин, — Дарующий потянулся пальцем к круглой щёчке спящего Рамира, прошёлся по нежному румянцу. — Я чувствую в нём родную кровь, её немного. Он не прямой потомок, но всё же нашего рода. Альбинос пожал плечами: — Всего только младенец, даже не Наследник. Куда ценнее этот… — он дёрнул подбородком в сторону ложа, презрительно кривя рот. — Почему бы не воспользоваться упрямцем альфой и не заставить их дать то, что нам надо? — Дар должен быть добровольным, иначе в нём не будет смысла. — Ты так и не сказал, чего мы ждём, — укорил бета. Сарджар поднял на него свои дивные глаза цвета чистого неба. — Ты всегда был слишком тороплив, мой тикхо*… Рамир на руках Дарующего захныкал, и омега, прервавшись, потянулся к завязкам тугого пояса-корсета. Распустив шнурки, он открыл припухший розовый сосок и приложил дитя. Теолин недовольно сморщился, отворачивая лицо. Маленький альфа жадно сосал грудь, наполненную магией молоком. Грудь, которую сам бета любил ласкать, касаясь губами розовых горошин, вылизывая языком ключицы, хрупкие белые плечи, целуя изгиб бёдер, плоский живот. Он сходил с ума, погружая в рот чувствительные пальчики и вжимаясь носом в узкие ступни своего «ма таш дара» — господина и учителя. Тридцать лет безусловной преданности и безответной любви — он имел право на то, чтобы быть услышанным! Альбинос глубоко втянул в затрепетавшие ноздри воздух. Со своего места он видел — омега прерывисто дышал, часто облизывая пересохшие губы. Испарина покрывала высокое чело. Бета не мог слышать цветочный аромат призыва, наполнявший комнату, но знал, что Дарующий находится в преддверии течки. Кровь волновало ревностью и тягучим жарким возбуждением. — Не будет ли благоразумным уединиться, магрис? — осторожно предложил он. — Присутствие альфы рядом в дни цветения… — Это решать мне, — оборвал омега, не отвлекаясь от Рамира, сосавшего грудь. — Или ты сомневаешься в моей выдержке? — Я не сомневаюсь в твоей силе, но твоё тело измучено, надо ли подвергать его лишнему испытанию? — Теолин, оторвавшись от стены, шагнул к Дарующему и опустился на колено у кресла. Паучьи длинные пальцы в благоговении коснулись руки омеги. — Я помогу тебе унять желание, лишу боли… — Я не нуждаюсь в твоих услугах, — оборвал Сарджар, вспыхивая яростью, поднявшей облаком серебро волос. — От тебя требуется иное! Бледные щеки беты окрасились слабым румянцем. Альбинос отстранился, поднимаясь на ноги. Холод магии стегнул похлеще плети, оставляя изморозь на волосах и белёсых ресницах, но обнять себя за плечи — не посмел. Слова ранили куда глубже. — Я сделал всё, что ты велел, — выдохнул, с усилием сдерживая гнев. — Тал мор были поставлены на колени, их поселение уже никогда не возродится к жизни, предатели были наказаны, и я вернул тебя в наш дом. Маклахан халл вновь полон жизни! — Это не наш дом, — Дарующий с отвращением обвёл взглядом окружавшие их голые стены, сложенные из угрюмого серого камня. — Лишь временное пристанище. Омега встал с кресла, отрывая младенца от вытянувшегося соска. Рамир захныкал. Дарующий ласково провёл ладонью по лбу ребенка, и тот засопел, сунув кулачок в рот. Подойдя к стоявшей на одном из сундуков корзине, моэрр, уложив дитя в тёплое гнездо из мехов, усыпил его кратким заклинанием. Подплыв к окну, он вдохнул морозный воздух гор, не спеша укрыть оголённую грудь. У подножья замка — первой древней цитадели моэрр, где осели изгнанники-Перворождённые, придя в мир Триземелья, расстилался узкий язык долины с двумя дюжинами жилых домов — жалких остатков некогда большого селения тал линге. Развалины старых построек торчали обломками зубов-стен среди наплыва валунов и снега у самого подножья гор. Над трубами вился жидкий дым. Ни лая псов, ни мычания скота. — Маклахан халл навсегда останется просто Первым гнездом, — омега с отвращением смотрел на поселение. — Гнездом, где нас успели забыть. С момента, как Сарджар и его отряд прибыли в долину, каждые ставни и двери были заперты. Старейшины тал линге выразили Третьему сыну своё почтение, снабдив припасами и приведя пустовавший долгих два века замок Перворождённых в относительно жилое состояние, но падать к его ногам не спешили. От былого раболепия верных приспешников моэрр остался только страх. — Здесь нас больше ничего не держит. Я выполню своё обещание и верну нас домой. — Домой… — Теолин смотрел в спину Дарующего — узкие плечи, тонкая талия — обманчивое изящество таило за собой сильное гибкое тело, не старевшее веками. — Что ждёт нас там, магрис? Мы все родились здесь, под этим небом. Я последую за тобой — куда бы ты не позвал, но остальные… они боятся, что там, за Вратами Извечного нам рады не будут. — Мы не были виновны в войне, развязанной нашими предками. — Однако несём в себе их дурную кровь… — В моей крови нет ничего дурного, — Дарующий раздраженно повёл плечами. — Моего омегу-родителя склонили к ненавистному браку! И он смирился, почувствовав, что находится в тяжести от своего старшего. Он последовал за супругом на чужие земли и уже став вдовым привёл нас на свет. Троих омег, меня и моих братьев! Троих! Не было ли это свидетельством благословения богов? Каждый из нас был не больше котенка, мы были слепы и глухи, покрыты мехом, как детеныши зверя, однако мы выжили и каждый из нас получил великий дар. Дар и предназначение — вернуть наш народ на благословенные земли Айкумы. Мои братья презрели свой долг, ради союза с чужаками согнув шею перед своими старшими, смирившись с тем, что Триземелье отныне их пристанище. Жалкая участь для тех, кто родился от семени великого короля! Я же от своего предназначения не отступал никогда! — Тебя также отдали старшему. Дикарю северянину. Сарджар развернулся к бете. — Отдали, — подтвердил он, запахивая платье, — князю, что мнил себя достойным руки сына короля-чужака. И я согласился с этим союзом, зная, что пять веков нам предстоит ждать наступления времени Дара кумм. Я мечтал уложить на голову своего князя корону правителя всех трёх Земель и ковал его, как мягкое железо на наковальне кузнеца! Он сам не знал, что выполняет мою волю, посылая рать за ратью, чтобы подчинить Север. Он должен был создать великую империю, которой правили бы мы — моэрры, и к нужному времени я привёл бы за нами на земли Айкумы великое войско, чтобы отвоевать королевство своего отца. Но мой старший оказался слаб и сложил голову в бою, оставив меня одного в окружении своих жадных псов-северян с младенцем-альфой на руках, — голос омеги возрос, наполняясь гневом. — Они боялись меня и изгнали, отобрав сына-наследника, воспитав его в ненависти ко мне, окружив полукровками моэрр-дакун, о заслон которых я бился кровавой пеной… — Сарджар прервался, ярость сочилась сквозь поры. — В отчаянии я ушёл на Юг, сотни лет издалека следя, как рождаются и умирают мои внуки и правнуки, пока мой род не прервался, возведя на трон послед блуда младшего супруга моего правнука и его любовника. И никто, кроме меня, не знает, что княжескую корону Шэррана носит тот, кто не имеет ни капли княжеской крови — убийца моего последнего потомка! — Это всё уже не должно волновать тебя, магрис, с тобой нам не нужно войско, — подал голос бета. — Наступает время Дара кумм. Полог между мирами тонок как никогда. Пришло время исполнить пророчество, открыть врата и вернуть народ моэрра в родной мир, оставив боль своих потерь здесь. Сарджар повернул голову к корзине со спавшим младенцем. — Тебе не понять, Хранитель, твой холодный разум не знает привязанности к тому, кто рождён тобою, — устало выронил он. — Своё дитя забыть нельзя. Теолин с беспокойством проследил его взгляд. Никогда прежде его ма таш дар таких речей не вёл. Присутствие ребёнка-северянина делало Дарующего слабым. Бета хрустнул пальцами, сжимая кулаки — пережать бы цыплячью шею и отправить дитя к праотцам, не позволив Третьему соскользнуть в непростительную уязвимость. Слова Дарующего растравливали давнюю горечь — Теолин мог дать своему любовнику всё, кроме биения новой жизни под сердцем. — Твоя судьба — стать великим, магрис, — произнёс глухо. — Совершить то, что под силу лишь лучшим из нашего народа. Ты вернешь земли короля Магруса Ужасающего и не ведя за собой полки чужаков. Ты последняя надежда Перворождённых, тот, кому была дарована вечность и невиданная сила ради нашего спасения. Сарджар опустил плечи. Тонкие пальцы стянули завязки корсета. — Вечность… — прошелестел его шёпот. — Бессмертие — тяжёлый груз, Теолин. Я не просил о нём, как и мои братья. Наш отец привязал нас, нерождённых его потомков, к бессмертию магией Врат ещё в чреве нашего родителя-омеги, не оставив нам выбора. Мы должны были дожить до Дара кумм и втроём открыть их. Время наступило, но в живых остался только я один. Оставленное нам предсказание гласит, что воплотившаяся кровь троих из рода Магруса откроет Врата, когда все миры окажутся на одной нити. В день Дара кумма. Только так падут печати, установленные моим дедом. Теолин, осознавая услышанное, похолодел: — Это значит… — Чтобы открыть Врата, мне нужна кровь моих братьев, — перебил Сарджар, подтверждая его догадку, — Первого и Второго сына Магруса и жезл — Даа садж. И если их помощь я не получу — на земли Айкумы вы ступите без меня. Бета смотрел на Дарующего, не мигая. — Ты… — Магия сожжёт мою силу. Таково предназначение Третьего сына. Открывший Врата — Миэлгрин таал — отдаст жизнь за великую волшбу. Именно так погиб мой отец, король Магрус. Если я не найду способ уберечься от участи своего родителя-альфы — Врата заставят меня в одночасье вернуть года, прожитые сверх положенного смертному. Я стану прахом… — Я не позволю этому случиться! — воскликнул Теолин, рухнув на колени. — Говори, что делать, магрис, чтобы избегнуть твоей гибели! Под меч грудь подставлю! Омега усмехнулся. Если бы эта жертва могла уберечь его от гибели — он положил бы к подножью Врат не одного Теолина. — Даа садж — жезл Первого. Доставшийся моему неразумному братцу в наследие от нашего родителя-омеги. Именно его он выбрал хранителем жезла. И жезл мне нужен. Без него печатей не снять и не защититься от потока времени, что отберёт мои года. — И этот жезл…? — Уже обрёл своего нового Хранителя-Наследника, — договорил Сарджар. — Даа садж был спрятан моим братом, чтобы я не получил его. Укрыт в кокон магии двух миров, что не позволял услышать его зов. — Дарующий усмехнулся. — Отдаю дань таланту моего брата, Первый сумел совместить наш дар с магией Триземелья, создав крепчайшие стены для тайника. Века прошли, а я так и не узнал, где спрятан жезл. Пока не услышал его песнь. Даа садж ликовал, вновь обретя свободу. И услышав его, я отправился на Север, поняв, что время пришло. Дарующий поднял голову. — Жезл обрёл нового Хранителя, мой брат передал его вместе со своей силой. Не знаю, как Хранитель сумел прорвать кокон, но Даа садж поёт свою песнь уже которую седмицу. Я слышу его голос, — Дарующий дотронулся до своего виска, закрывая глаза, — он спрятан в крепости. Тот, кто владеет им — принадлежит к потомкам Магруса. — Сарджал поднял веера длинных ресниц. — И он должен придти ко мне сам, чтобы передать силу жезла. — И этот избранный…? — Каллен Дархан. Наследник Каэлла сам не знает, что досталось ему от его предка. — Я проникну в Горное гнездо и приведу к тебе мальчишку, — Теолин поднялся с колен, следя за тем, как омега, подойдя к ложу, отдёргивает полог, скрывающий лежащее на мехах тело. — За своего старшего он отдаст нам жезл и все богатства крепости в придачу! — Но этот шаг не будет добровольным, — Саджар смотрел на пленника. Гаэлль Ат-Нараш дёргался в невидимых путах, спеленавших тело от груди до лодыжек, яростно сверкая глазами. — Даа саж отринет меня, если я попытаюсь отобрать его у Хранителя таким путём. Нет, Теолин, наследник Первого придёт ко мне сам, — омега усмехнулся. — Потому что у него не останется иного выхода. Сарджар глубоко втянул запах альфы, тонкие ноздри затрепетали. — Собери старейшин тал линге. На закате я велю им открыть двери Храма Перворождённых. Пусть приготовят всё необходимое. Время Дара кумм подступает, негоже алтарным камням погибать от жажды. Теолин заколебался, не желая оставлять его с альфой, но ослушаться не посмел. Дверь плотно закрылась, оставив омегу наедине с пленником. Саджар двинулся вдоль высокого ложа, ведя кончиками пальцев по мягкому меху. Тал линге отдали лучшее, что имели. Пленённый альфа утопал в пуховой перине, меховое одеяло из шкурок чёрного песца оттеняло белизну шёлка подушек и простыней. Оказавшись у изголовья, омега щёлкнул пальцами, воспламеняя магией стоявшую у изголовья толстую свечу, и опустился на постель, подогнув под себя ногу. Разровняв складки платья, Дарующий склонился к пленнику, уперев узкую ладонь у его головы. Гаэлль напрягся, пытаясь уйти от близости моэрра. Вены вздулись на шее, проступая под кожей. Он захрипел, сжимая челюсти так, что скулы, казалось, прорвутся наружу, но всё, чего добился — была лишь опалившая его боль в местах, где тело сковывали невидимые путы. Гаэлль чувствовал вгрызавшееся в мышцы железо, но не видел самих цепей. Тяжёлое дыхание вырвалось со свистом сквозь оскал зубов. Сарджар усмехнулся. Отблески пламени свечи беспокойно заплясали в лазури насмешливых глаз. — Ты силен, Защищающий, но не настолько. Думаешь, ты способен разорвать путы магии, что куда древнее этого мира? Не калечь себя, альфа, подчинись неизбежному. Низкий рык был ему ответом. Гаэлль не мог освободиться, но всё ещё был способен испепелять его взглядом, говорившим куда красноречивее слов о его ненависти. Ат-Нараш никогда не подчинится. Никому и ничему! Скорее отправит себя к праотцам, добывая свободу. Сарджар и без слов его понял. Издав тихий смешок, омега отвёл взмокшую прядь со лба Защищающего, коснулся пальцами виска. Вдыхать его запах, любуясь тщетными потугами увитого мышцами тела сбросить оковы, было приятно. — Великолепный образчик альфы, — оценил он с ехидцей, — силой берёшь там, где мог бы взять умом. Впрочем, умения тебе не хватит, Смотрящий. Или же… нет? Дарующий нахмурил чистый лоб, почувствовав внезапный толчок силы. К его пальцам вдруг потекло тепло, и он отдёрнул руку со слабым удивленным возгласом. — Как интересно, — пробормотал, разгибая спину. — Когда это Даэхо развил в себе дар Благословенного огня? Похоже, мой тихий Второй братец скрывал от нас с Первым редкое сокровище. Впрочем, дар прародителя тебе не поможет, Гаэлль. Противостоять моей силе не могли даже оба мои брата, разом взятые. Пусть им и выпало родиться раньше меня, вся сила нашего отца-альфы досталась лишь мне. Саджар поднялся, потянувшись к завязкам верхнего платья. — Я всегда знал, что они завидуют мне. Я был одарённее, красивее, в старшие мне достался князь. Они уверяли меня, что это я проиграл, ведь они выбрали в мужья тех, кому отдали своё сердце. Всего лишь таэт и его вассал — тэр, я же выбрал князя. Не сообразуясь с любовью. Чувство — это слабость. Он сбросил платье, оставшись в тонкой длинной сорочке и замолчал, устремив взгляд к корзине со спавшим Рамиром. — Впрочем, Второму повезло больше, чем мне и Первому. Он единственный среди нас, кто вырастил своего сына. Его род не прервался, а дар переходил от поколения к поколению. Спящий, укрытый от мира Триземелья, что возненавидел нашу магию. Не сомневаюсь, что дар запер в своих потомках сам Даэхо. Но твой отец взял на свою беду в младшие омегу-моэрра, пусть и полукровку, и кровь моего народа, соединившись в тебе, пробудила дар Второго, разломав печати Даэхо. Мне стоило догадаться кто ты ещё в первую нашу встречу. Омега шевельнул плечами, и рубашка соскользнула к стройным ногами, открывая белоснежное тело. Набедренная повязка отправилась следом. Розоватую плоть с маленькими яичками и аккуратным омежьим членом окружала вычурная вязь золотого тату, поднимавшегося косицей к ямке пупка. Хрупкие пальцы легли на набухший желанием член, обхватили в кулак. Ат-Нараш издал рык, осознавая, что его ожидает, задёргался ожесточённо, рискуя сломать хребет. Сарджар иронично изогнул бровь: — Неужели я так плох, мой далёкий племянничек? Многие были готовы отдать жизнь за то, чтобы лишь коснуться края моего одеяния. К моим ногам склонялись короли. Я оказываю тебе неслыханную честь! — Обо…й…дусь… — Надо же… — омега рассмеялся, услышав его сдавленный хрип. — А ты и вправду силён, Наследник Второго. Ещё никому не удавалось открыть рот в магических путах. Кроме одного, но его питал страх за дитя, с этим и магии не совладать… Он шагнул к ложу, продолжая возбуждать себя лаской пальцев. — Вот только это будет твоей единственной победой, альфа. Не бойся, — проворковал он, садясь на ложе и развязывая завязки штанов Гаэлля, — я лишу тебя памяти о том, что произошло. Ты запомнишь только то, что я тебе захочу оставить, — он склонился к его кривившимся губам, скользнул языком по солёной от пота щеке, — лишь то, что приведёт ко мне твоего младшего. А пока… Омега отстранился, обнажая пах Ат-Нараша, уложил руку на вялую плоть альфы. — Ты дашь мне то, что уймёт мою жажду. *** У постели раненого суетились Пелегун и двое служек из бет, помогавшие медикусу, но вошедшего в гостевые покои Каллена пропустили, поспешно разойдясь в стороны. Наследник Дарханов навис над тал мор, рассматривая бледное лицо чужака. Раненого альфу перевезли в крепость под прикрытием темноты в седле гриффа. Весть, доставленная крыланом Даруса, лишь ненадолго опередила появление дружины, ушедшей с Ат-Нарашем. Но вернулись в твердыню Дарханов не все. Бодвин, перебравшись через крепостную стену, как и тал мор, на крылане, первым рухнул на колени перед наследником. Из сбивчивого рассказа молодого воина узнали подробности того, как был похищен таэт, а также то, что напасть на след Гаэлля, унесённого диким гриффом, посланным магом моэрров — Третьим, не удалось. Двое суток дружина таэта рыскала по долине Махеоллас дартан, отыскивая убежище моэрра и Ат-Нараша. На третьи сутки бесплодных поисков было принято решение разделиться. Самый крепкий костяк дружины, возглавляемый Даннаром и Нурром остался в горах, продолжать поиски таэта. Остальная часть отряда, захватив с собой раненого тал мора, отправилась обратно в крепость и подоспели весьма вовремя, как раз к штурму стен Горного гнезда «кобыльим народом». С ходу и бросились в бой, получив подмогу в лице Галхама и дружины, оставшейся в крепости. Вместе отбили первую атаку и враг отхлынул. Горцы, прикрываясь щитами, втянулись за стены, кочевники засели за дощатыми заслонами в лагере. Над долиной ненадолго повисло затишье, укутавшееся в рассветный туман. Рассказ Бодвина о том, как был похищен Ат-Нараш, Каллен прослушал, сидя в кресле деда в Зале Советов, с ровной спиной и непроницаемым лицом. Отчаянным плачем не взорвался, помня о том, что за ним пристально следили собравшиеся вокруг воины — Галхам с сыновьями, Салем, старший над всадниками — альфа Макран, приковылявший с обломком стрелы в бедре. Угрюмые лица воинов, потрёпанных боем, заляпанных грязью и брызгами крови, своей и чужой, были обращены к наследнику. Ждали его реакции, его приказов, признав за ним право истинного тэра. Показать слабину Каллен не мог. Присутствовали и оба Нарэта. Скрывать новость от них не стали, всё равно донесут. «Такого шила в мешке не утаить», — пророкотал Галхам. И был прав — Нарэты пришли сами. Впрочем, у Алатара с сынком хватило ума молчать, не бросив ни единого упрёка. Уж слишком мрачным был взгляд у Дархана — осветился на краткое мгновенье аметистовым светом и пригнул спину принёсшего дурную весть Бодвина коротким приказом отправляться на стены. — Крепость отстоять — сейчас главное … Старший мой … пропасть себе не даст, — завершил Дархан и пошевелил бровью, как делал дед, отпуская «лишних» прочь. Подле себя оставил Галхама с Салемом да Макрана. С ними и держал совет, после чего направился к тал мору с неизменной тенью Тирита за спиной. Бета теперь ходил с кинжалом на поясе, в лёгкой кольчуге, Каллена был готов грудью закрыть. Панцирник надел и Дархан, облачившись в штаны, сапоги и плащ с меховой подкладкой. За ночь омега дважды поднимался на крепостные стены, смотрел на копошившееся внизу варево из человеческих тел, кромсавших друг друга мечами под вой из сотен глоток, паническое ржание лошадей и яростную песнь железа. Таким и к Пелегуну пришёл, подхватив по пути Амариса, чтобы от чужака его правду услышать. Тал мор был в сознании — покрытый испариной горячки лежал в постели. Грудь альфы, обвязанную крест накрест, рвало хриплыми вдохами. Испытующий взгляд Дарующего тал мор встретил открыто, слегка качнув головой. — Мао рахат, даар, — прокаркал сипло, приветствуя наследника на языке моэрр. — Моё имя — Анат дэл Такар, дайдара Второго дома. Благодарю... твоих людей, что спасли мою жизнь. Каллен рассматривал чужака, не мигая. Кто таков «дайдара Второго дома» не знал, но голос… Голос тал мора заставил омегу зло сузить глаза. — Дорого мне твоё спасение обошлось, Анат дэл Такар, — выцедил сквозь зубы. — Потому ложь не потерплю. Знаешь ли ты, где мой старший? — В руках Третьего сына. — То и нам ведомо. А вот где прячется моэрр, ты моим людям не сказал. — Потому что не знаю. — И мне в это верить прикажешь? — Тал линге веками укрывали твердыню Перворождённых — Маклахан халл. Магией, к которой мой народ ключ подобрать не смог. Там твой старший, в руках того, кто зовёт себя Белым Змеем. — Веры во мне нет ни к тал мор, ни к тал линге. Все вы лжецы, — Каллен выплёскивал гнев, не заботясь о чувствах альфы. Замешательство, мелькнув во взоре чужака, сменилось горькой печалью. — Я не враг твоему народу, Дарующий. Общего врага твои люди упустили, не позволив мне выполнить приказ моих старейшин. Жизнь одного дитя за тысячи жизней! Твой старший не позволил мне сделать то, за чем я был послан. Настал час каждому заплатить за неверный выбор… — Не тебе было распоряжаться жизнью Рамира, — оборвал омега. — Неспособность выбрать меньшее из зол стоило жизни всем, кто был мне дорог! — Альфа вскинулся, рванувшись к наследнику. Тирит встал между ними, потянув кинжал из ножен, но тал мор опал на подушки, поднимая руку. — Я не наврежу твоему асташти*, Хранитель, — выдохнул сипло, отворачиваясь к стене. — Бросаться обвинениями не имеет смысла. Прошлого не воротить и не исправить совершённых ошибок. Каллен смотрел на альфу. В памяти прокручивался рассказ Бодвина. О том, что разведчики обнаружили в поселении тал мор, омега знал. — Что случилось с твоими людьми? — спросил, избавляясь от осадка гнева. — Мертвы, — монотонный голос Аната дэл Такара был лишён эмоций. — Третий напитал ими алтарные камни, возвращая свою силу. Время Дара кумм пришло, и моэрр откроет Врата Извечного, чтобы впустить в наш мир войну. — Дара кумм? — Время, что наступает раз в пять сотен лет. Только в Дара кумм могут быть сняты печати и открыты Врата Извечного, позволив моэррам вернуться в их мир. — Так пусть возвращаются, — не сдержавшись, вмешался Тирит. — И сама память о них исчезнет! Тал мол повернул голову к бете, исказив губы горькой усмешкой. — Если бы всё было так просто. — А что же не просто-то? — подхватил Амарис. — Чтобы Врата открыть — великую жертву совершить надобно, а когда откроют Миэлгрин таал, в наш мир принесут войну. Потомкам врага не позволят ступить на земли Айкумы, чтобы вновь сеять смерть во имя наследия Магруса. Чужеродная магия хлынет в Триземелье и выжжет его дотла. Нельзя позволить Третьему снять печати с Врат... Альфа зашёлся в кашле, прижимая ладони к спелёнутой груди. — Не позволь ему… получить то, что он хочет, даар! — выдавил, задыхаясь. — Отправь жезл в темноту! Не позволяй ему петь! Лицо Каллена, вытянувшись, побледнело: — Откуда ты… — он замолк, прикусив губу. Тал мор, опав на подушки, затих, закрыв глаза. Медикус, наклонившись над раненым, покачал головой. — Отключился, — сказал он, разгибаясь. — Ему нужен покой. — Сделай всё, чтобы тал мор выжил, — велел Дархан. — Магрис! В комнату, нырнув под низкую притолоку, вошёл Нэд. Младший из Раттов во время осады получил временное помилование и был при мече и в кольчуге. — Отец на совет тебя зовёт, наследник, — сказал с почтением, склонив голову. — Присутствие твоё требуется. Альфа замолчал — по крепости пронёсся глухой звук удара. Пол под ногами содрогнулся. — Что это? — Амарис испуганно вскрикнул. — Катапульты, — мрачно изрёк опознавший звучание грозного оружия Пелегун. — Откуда у кочевья катапульты? — Каллен нахмурился, почувствовав новое содрогание почвы, передавшееся камню. — То нам не ведомо, — Ратт поправил сползший шлем, открывая взмокшие пряди на лбу. — Отец придти просит, магрис, план имеет, одобрение твоё надобно. — Пусть ждёт в Зале Совета. Нэд исчез, коротко кивнув. Дархан потянул руку, уцепился за подставленное плечо Тирита. Коленки дрожали, но спальню покинул не опустив головы. Лишь оказавшись за дверьми в пустоте коридора, позволил себе простонать отчаянно, вжимаясь лбом в плечо Амариса. Нардизз залепетал слова утешения, поглаживая вздрагивавшую спину наследника. — Будь сильным, магрис, — Тирит, заломив брови, следил за Дарующим. Каллен отлип от нардизза, с усилием выпрямил спину — вновь собранный, недоступный для страха. — Старший твой ещё тот кремень, — сказал бета, — и войско моэрр с ним не справится. — А Даннар Гаэлля в беде не покинет, — поддержал Амарис, — пропасть побратиму не даст. Каллен мотнул головой, слушая, но не слыша. Унимая боль в груди, провёл ладонью по стальным пластинам кольчуги и повлёк виричей за собой. *колыбельная авторская. тикхо* — означает на языке моэрр буквально «спутник», соратник, союзник. даа менох* — напомню, ритуальная чаша у моэрров. даа садж* — напомню, это магический жезл, своего рода активатор заклятья, им же освящали ритуальные браки. асташти* — на языке тал мор «возлюбленный».