Ущербная Луна

      Пламя, бегущее по венам, утихло лишь к рассвету, оставив их лишёнными сил, в россыпи пота на коже, связывая в узел единой плоти. Опустошение гона отправило альфу с омегой в сон одновременно, но прежде чем закрыть глаза, утыкаясь носом в затылок Каллена, Гаэлль в удивившем его самого порыве крепко сжал Дарующего в объятиях и переплёл с ним пальцы, соединяя их руки на груди омеги. Вдыхать пьянящий запах с волос Каллена, прилипнув грудью к узкой спине и по-собственнически впечатав бёдра в ягодицы, почти усадив Дарующего на согнутое колено, было правильным и странным образом умиротворяло. Именно с этим чувством и проснулся Ат-Нараш, разомкнув глаза прежде Каллена. Настойчивое солнце разбудило альфу. Некоторое время тот лежал не шевелясь, восстанавливая хронологию событий последних суток, прежде чем осторожно отлип от омеги. Каллен шевельнулся, выпуская его пальцы, и сжался в ком, зябко обняв себя за плечи. Без объятий альфы Дарующему стало холодно. Ат-Нараш подтянул меховое одеяло, укрывая младшего, и остановил руку у шеи Дархана. Длинная прядь волос вилась по плечу серебряной змейкой, прорезая надвое пятно старого ожога. Помедлив, альфа открыл тянувшуюся вдоль рёбер полосу из бугрившейся рубцами кожи. В голове зазвучал крик — приглушенный, словно кричащий находился в тумане. Детский голос, полный невыразимой муки и страха… Таэт вздрогнул, выбрасывая из головы видение корчившегося в огне ребёнка, и, хмурясь, укрыл омегу от стылой прохлады, проникшей сквозь ставни. Откинувшись на спину, Ат-Нараш устремил взгляд к потолочным балкам — крепким, в обхват рук. В памяти расцвело воспоминание: потемневшие от времени дубовые брусья, переплетаясь в хитрый рисунок-паутину, поддерживали свод с черепицей. С главной балки свисало бронзовое колесо с гнездами для свечей. Стены украшали гобелены со сценами боёв и ристалищ. Комната Ат-Нараша находилась в южной башне отчего дома, прямо под шатровой крышей. Внизу располагалась детская, отведённая его братьям — маленькие омеги спали вместе. Близнецы были неразлучны и делили одну большую постель. Гаэлль нередко позволял близнецам ночевать в его комнате, до рассвета балуя братьев длинными дивными сказками, в которых рыцари побеждали драконов и спасали прекрасных Дарующих из неволи. Воспоминания вызвали тоску, разом вымывая тепло, оставленное ночью, проведённой с Калленом. Спустив босые ноги с ложа, альфа пошевелил пальцами, подумав, что полы стоит устлать шкурами. Его спальня, куда он накануне, пылая в запале гона, принёс Каллена, не подходила для нежного Дарующего. Слишком холодно и неуютно для омеги. Инстинкты Защищающего вопили о необходимости позаботиться о том, кто возможно в эту ночь, понёс от него дитя. Пружинно поднявшись, Гаэлль как был, нагим, подошёл к камину. Прислуга с вечера заготовила дрова, и распалить огонь особого труда не составило. На круглом столе альфа обнаружил нетронутый ужин. Когда им принесли кувшин с вином, горку фруктов и нарезанный дольками подслащенный сыр, таэт не помнил. Плеснув в кубок даркрийское вино, он, накинув на себя халат, опустился на сиденье. Со своего места он видел свернувшегося в клубок Каллена: часть щеки, острое плечо и рассыпавшуюся по подушкам массу волос. Искры света гуляли по живому серебру, прыгая с пряди на прядь. Ожидал ли он, что Каллен окажется таким, каким он познал его этой ночью? Стонущим от одного прикосновения ладоней, бесстыдно разводящим колени и принимающим в себя его член с такой страстью, что напрочь снесло всю хваленную выдержку Ат-Нараша. А ожидал ли от себя, что будет так жадно пить вкус Дарующего из его губ, пьянея как от крепкого вина? Сколько раз он взял младшего, пока над зубцами гор забрезжило розовое марево рассвета? Трижды или полдюжину раз? Плескавший о стены спальни крик омеги, протяжный, со смазанной невнятной мольбой, заставлял с рыком сминать в ладонях ладные ягодицы и в исступлении слизывать пот с тонких ключиц. Его губы всё ещё чувствовали пульсацию синеватой жилки на шее Дархана, когда оба наконец замерли, соединенные разбухшим внутри омеги узлом. Каллен повернул лицо щекой к старшему, покорно подставляя открытую шею — именно то заветное место, которое он должен был пометить, окончательно утверждая своё право на него. Помнил и краткий вздох разочарования Дарующего, когда таэт, пройдясь кончиками пальцев по подрагивающей коже, перекатил их набок, так и не оставив метки. Он уснул, небрежно отмахнувшись от короткого всхлипа омеги (разве Дарующим не полагалось оплакивать свою невинность?) и напрочь забыл о том, какое значение придавал Север традициям, властвовавшим на этих землях веками. Любимое даркрийское окутало язык альфы терпкостью ягод. Зверски хотелось есть, но сперва он должен был избавиться от наваждения Каллена Дархана, что тянуло его обратно в постель — захватить в плен рук и губ и продолжить танец льда и огня. Не следовало покидать омегу, едва утихомирив первый гон, но его ждали дела. Генералу, водившему в бой войска Йоннета, не следовало позволять себе демонстрировать слабость и подчинение зову плоти, как бы ни был он силен. Подчинение дисциплине и долгу — вот что вдалбливалось в голову юному эркразу* в школе мечников далекого Юга, где он познал и взрастил себя нынешнего, оставив на Севере прежнего слабого мальчишку, не сумевшего защитить свою семью. Больше он ошибок не допустит. Стук в дверь вырвал альфу из кружения мыслей. Ат-Нараш поднялся. За порогом мялся Феникс, держа в руках таз с кувшином и пару полотенец. Неподалеку от омеги маячил Тирит. Бета потупился, старательно уходя от глаз альфы. — Будет ли нам позволено войти? — пролепетал Дарующий, глядя на кончики своих домашних туфель. На то, что халат альфы, распахнувшись, бесстыдно демонстрировал наготу Защищающего, омега указывать не стал. Ат-Нараш, отведя хмурый взгляд от беты, отступил в глубь спальни. — Будет, — буркнул он, позволяя войти. — И распорядись, чтобы в мой кабинет принесли мяса, хлеба и овощей, после чего позови Ансельма с Писарем. Да побыстрее. Феникс покосился в сторону Тирита и протянул ему миску. — Нет, не ты, — остановил его Ат-Нараш, передумав, — мой приказ выполнит Тирит. Каллена до окончания течки касаться будет только Дарующий. Тирит молча повернул в сторону кухонь. Его откровения таэт ему не забыл, и бета с тоской подумал, что его дни при господском доме, скорее всего, сочтены. Закрыв дверь за омегой, Ат-Нараш проследил за тем, как Феникс семенит к кровати. Дархан не проснулся даже тогда, когда его перевернули на спину и щёк коснулось мокрое полотенце. Оставив омег, альфа подошёл к окну и распахнул ставни. Свежий воздух значительно уменьшил омежий аромат, позволяя привести мозги в порядок. — Первое цветение чаще всего не длится долго, — словно подслушав его мысли, пояснил Феникс. — А с подходящим альфой всегда не так мучительно. Таэт обернулся к ложу. Феникс, умыв Каллена, принялся натягивать на него рубашку. Дархан не открывал глаз, слишком утомленный бессонной ночью и Первым Расцветом. — А как было с тобой? — выронил с губ альфа, прежде чем подумал. Спрашивать о подобном у омеги на Юге было постыдным. У свободного, не у раба. Феникс, замерев на мгновенье, вздохнул. Ат-Нараш, как и все воины, не отличался особой деликатностью, хоть и долгое время прожил на Юге. — Моим первым… был Даннар, — сказал с горькой гордостью. — Единственный альфа, что касался меня, не считая тех, кто щупал меня на невольничьем рынке. Но купил меня Наруфиль-хан. По моей просьбе взял в довесок и Тирита, без которого я бы пропал. Амарис поднялся, оправив рубашку на бёдрах Каллена. Оставленные нетерпением альфы синяки на бледной коже Дарующего нардизз благоразумно не замечал. — Твой сотник об этом никогда не узнает, — он развернулся к альфе. — И более для меня ничего не значит. Пусть живет своей жизнью, а я буду жить своей. Умеешь ли ты хранить тайны, таэт? — Умею, — подтвердил он, давя удивление — омега говорил с ним как равный с равным. Ат-Нараш задумался: не даровал ли Фениксу надежду? Для самого альфы он оставался всего лишь виричем, освобождённым рабом, и в планы таэта входило когда-нибудь выдать нардизза в младшие мужья в награду за верность одному из своих воинов. Не меньше, но и не больше. Однако, похоже, нардизз, оказавшись на свободе, в безопасности за стенами Горного Гнезда возомнил, что вправе сам распоряжаться собой. Амарис, воровато оглянувшись на дверь, сделал шаг к альфе. — Я знаю то, что вернёт меня домой, — уверенно заявил Дарующий, глядя в глаза Ат-Нараша. — Вернёт имя и земли, принадлежавшие моей семье. Мой отец был напыщенным индюком, не видевшим дальше своего носа, и пошёл на поводу у предателей, которые погубили его. Но король зря думает, что уничтожил всех, кто поднял бунт против него. Тот, кто поднял восстание, до сих пор сидит рядом с троном, строя из себя верного пса. Если я вернусь на Юг и сумею добраться до его ушей, открыв истинного злодея, король возместит мне то, что было утеряно моим родом и я восстановлю славу Шаль-Наарагхов. Ат-Нараш смотрел на него, подняв бровь. Юг жил заговорами и вероломством, ему стоило помнить об этом, когда он принял решение сделать виричами Амариса и Тирита. — Ты не можешь знать ничего, что сможет вознести твою семью на прежние высоты. Клеймо заговорщика снять невозможно. — Мне это удастся, — отмёл Амарис. — Вы, альфы, слишком уверены в том, что запертые на омежьей половине Дарующие остаются в неведении дел, что творятся за дверьми ваших залов совета. Нас не замечают, но мы подмечаем все. Я видел того, кто приходил к моему отцу и дядькам в ночь перед восстанием и был во дворце Наддинов, когда истинного главу заговорщиков чествовали, как героя, заставив побежденных смотреть на торжество предателя. Король сам не знает, кого пригрел на своей груди! Таэт хмыкнул, сбрасывая халат. — Не стоит ли эту историю оставить в прошлом? — спросил он, отворачиваясь от омеги и берясь за штаны. — Если ты и прав, то не доберёшься и к подножью королевского дворца в Альмаире, чтобы рассказать правду своему королю. Тебя убьют, едва ты пересечёшь границу Кэссэ. Феникс сморгнул, прогоняя из глаз туманную пелену. Взгляд Дарующего заскользил по скульптурным мышцам спины Ат-Нараша. Крепкое тело альфы было покрыто шрамами от старых ран, не таких уж многочисленных, что говорило о мастерстве воина. — Если ты поможешь мне… — Я не стану тебе помогать, — альфа сунул голову в ворот просторной рубахи. — Отныне твой дом Север, смирись с этим. — Развернувшись к потерянному омеге, Гаэлль указал ему пальцем на лежавшие у постели сапоги. — Подай, — велел он, опуская его на грешную землю. Амарис проследил за его жестом с окаменевшим лицом. Ему напоминали о его месте. Таэт наблюдал за ним сквозь прищур глаз. Плечи Феникса затряслись, пальцы сжались в кулаки, но он поднял сапоги и подал их севшему в кресло таэту. Альфа задрал босую ногу. Дарующий, помедлив, опустился на колени, но надеть сапог не успел. Ат-Нараш, нагнувшись, обхватил подбородок омеги, заставив его поднять голову. — Забудь о Юге, — посоветовал он сурово, — это больше не твой дом, Амарис Шаль-Наарагх. Прими Север, служи моему дому и я позабочусь о том, чтобы ты получил достойного старшего… — Альфа замолчал, услышав оборвавший его смех. — Достойного старшего, — повторил Феникс с горькой иронией. — Мне его уже обещали. Мой отец был готов продать меня первому, кто заплатит достойную цену. И меня тешили его слова о том, что я войду в богатый дом, где меня будут нежить и оберегать. Другой судьбы я для себя не желал, но не теперь, — завершил он твёрдо. — Я сам выберу себе мужа, или зачахну у чужого очага никому не нужным пустоцветом. А сейчас позволь мне делать свою работу, таэт, раз уж Север меня не отпустит. Дарующий с достоинством поднялся и вернулся к кровати. Гаэлль, сердясь сам не зная на кого, обувшись, сдёрнул камзол со спинки стула и направился к двери, что вела в смежный со спальней кабинет. Внутри находились Ансельм и Кантор. Писец расположился у высокой конторки, поставленной у окна. Появление альфы оба встретили поклоном, попутно отметив, что тот пребывает не в духе. Не в таком настроении ожидали встретить Ат-Нараша после ночи с текущим супругом. Пройдя к столу, Ат-Нараш опустился в кресло. — Узнал ли ты ответ на мои вопросы? — угрюмо спросил у Ансельма. — Времени мне было отведено слишком мало, — тот развёл руками, признавая своё поражение. — Всё, что мне удалось отыскать в наших архивах, света на произошедшее с тобой и Каленом в молельне не пролило… — Может, не в тех книгах ищешь, жрец? И стоит поискать ответы в свитках, полных мрака, а не света? — Запретное знание — не путь для адептов моего ордена. — Тогда выйди за свои границы, Ансельм. Я хочу знать, кто или что вызвало пламя Асгальда и почему я был подобно похоронной урне из предгорья Танэд-даадан расписан кровью. На мне ран нет, так чья она? — Я узнаю, — заверил Хранитель, — дай лишь время. — Его у тебя немного, — альфа откинулся в кресле. — Терпением в моем роду никто из Защищающих не отличался. — Мне ли это не знать, милрд*? — жрец поклонился, скрывая усмешку. Ат-Нараша жрец не боялся, и альфа дёрнул ноздрями. Впрочем, подумав, Защищающий взял свой гнев под контроль. Времени и вправду прошло мало. — Расскажи мне о том, что было известно о родителе-омеге Каллена, — огорошил он новым вопросом, и Ансельм заволновался. Ат-Нараш больше не вспоминал об обмане Дархана, не сказавшего о том, кем был родитель Каллена, но бета не сомневался, что ненависть Гаэлля к роду князя Азальберга не утихла. — Думаю, ты и сам знаешь ответ на свой вопрос, милрд*. — Знаю, — мрачно согласился Гаэлль, — а вот чего не ведаю, так это почему он бросил собственное дитя в огонь. — Омежье безумие? — предположил Хранитель. — Я не настолько несведущ, чтобы не знать, что омежье безумие порождает родильная лихорадка. — Не всегда, — вмешался Писарь, — начавшись вследствие тяжёлых родов, она часто длится годами. Незаметная для окружающих и разрушающая разум Дарующего. Альфа с бетой уставились на Кантора так, словно заговорила стена. Секретарь, моргнув, уткнулся в лежавший перед ним чистый пергамент. Ат-Нараш вернул взгляд к лицу жреца. — Лерой… — произнёс он. — Альфа привёз Каллена в крепость. Остался ли он в дружине? — Нет, — Ансель покачал головой. — Он ушёл в ту же ночь. Каэлл предложил ему кров и защиту, но он отказался. Отметив шевеление у конторки, Ат-Нараш повернул голову к окну. Кантор, сгорбив спину, ожесточенно точил ножом гусиное перо, усеивая стружкой пол. Таэт нахмурился, следя за секретарем. Губы Писца подрагивали, будто тот выплескивал беззвучные ругательства. — Лероя следует отыскать, — сказал он, адресуя свой приказ Ансельму. — Боевой побратим Даграна должен быть найден и привезён в крепость. — Он бежал от преследования князя Шэррана, — бету его поручение не обрадовало. — И мог погибнуть от рук убийц или быть казнен. Нам неизвестно ничего, кроме имени! — Остались живы те, кто знал Даграна, кто служил с ним и ходил в бой плечом к плечу, служа старому князю. Не верю, чтобы Каэлл ни единого осведомителя при Небесном дворце не имел. Они и расскажут о том, кто привёз Каллена в Горное гнездо, куда больше. Ансельм благоразумно отрицать наличия собственных осведомителей Дархана в доме князя не стал, только голову склонил в знак того, что приказ будет исполнен. Мелькнувшей на лице жреца тревоги Гаэлль не заметил, углубившись в лежавшие на столе бумаги. — И ещё, — вновь заговорил таэт, — о поисках Лероя мой младший знать не должен. Придёт время — и я сам объясню причину своего интереса Каллену. Ансельм смотрел на Ат-Нараша. Знакомый ему мальчишка остался в прошлом. Перед ним сидел достойный потомок Дома Зари. Сквозь черты Гаэлля на мгновенье проглянул его отец, державший твёрдой рукой земли Длинного дола, простиравшиеся от Нижнего Дола до степей воинственных кочевых племен Орды. Без малого два века дом Ат-Нарашей сдерживал натиск степняков. Мягкому хребту у его наследника взяться было неоткуда. — Как пожелаешь, мой таэт, — согнул шею Хранитель. — Позволено мне будет спросить, — продолжил он, выпрямив спину, — могу ли я разнести по крепости радостную весть о том, что брачные клятвы были подкреплены соитием во время расцвета Дарующего? — А не спешишь ли ты? — проворчал Гаэлль, отрываясь от бумаг. — Мой омега-родитель понёс меня только с третьего цветения. Зачатие наследника могло и не состояться. — При позднем расцвете беременность и вправду наступает не сразу, но народ был бы рад… — Как хочешь, — уступил альфа, углубившись в одно из писем. — Похоже, нам стоит разослать послание по всем великим домам Севера, указав, что прежний тэр мёртв и бразды правления перешли в руки его наследника. Кантор? — Я составлю текст писем, — откликнулся секретарь. — Внеси в них весть о том, что Ат-Нараш восстанавливает с весны торговые пути, заложенные моим дедом и обещает обеспечить их защиту. Оплата для караванов — два медяка с коня и три с зуара. С гружённой повозки — пол диры, с пустой — четверть. Жрец нахмурился. — Князь Шэррана не обрадуется такой вести. Уже четверть века караваны ходят лишь его дорогами и берёт он с купцов куда больше. — До радости князя Дартанна мне никакого дела нет, — отрезал Ат-Нараш. — Торговый путь через мои земли будет куда короче и втридорога не встанет. Дверь кабинета, ведущая в коридор, распахнулась и в проеме возник Даннар, обрывая их разговор. Выглядел сотник устрашающе: покрытый пылью с головы до ног так, что светлые волосы, стянутые в короткий хвост, превратило в седину, с разводами грязи на лице. Брызги засохшей бурой глины украшали отяжелевший подол плаща. Под мышкой средиземец держал нечто, что сперва показалось Гаэллю отрубленной головой. Присмотревшись, таэт понял, что тот прижимает к рёбрам ржавый шлем с мастерски исполненным «ликом» на забрале и широким гребнем. — Вина… — прохрипел сотник, уставившись на стоявший в глубоком медном блюде на столе таэта кувшин. Гаэлль, заглянув внутрь, разочаровал: — Здесь лишь вода. — Сойдёт. — Даннар, оставляя за собой комки сыпавшейся с плаща грязи, со стуком поставил шлем на стол и жадно присосался к кувшину. В кабинете повисла тишина. Бета и оба альфы следили за тем, как дёргается кадык на горле сотника, поглощавшего воду, как пески пустынь Кэсса. Опустошив кувшин, Даннар со стуком опустил его на стол и вытер рот рукавом. — Хорошо… — выдал со стоном, упав в кресло и тут скривился. — Мой зад! Ты крепко мне должен, брат. За содранное с моих несчастных ляжек мясо. — Я трижды спасал тебе жизнь в бою, — напомнил Гаэлль, переводя взгляд на шлем. Подобных не видел, но тусклый чёрный металл, из которого было отлито массивное забрало, показался знакомым. Даннар, подумав, согласился: — Справедливо. Но если бы я знал, как придётся гнать лошадей, спеша доставить тебе послание от Столетнего Дуба, то выпросил бы у Галхама пару ваших летунов. — Гриффы не слишком любят покидать предгорье. А заставить их сделать что-либо против воли может не каждый всадник. Что за послание передал Тит? И откуда это ржавое ведро? Даннар, отстегивая меч с ножнами от пояса, покосился в сторону терпеливо ожидавших Ансельма с Кантором. — Разговор наш… — он многозначительно замолк, и Ат-Нараш велел бете с альфой выйти. — Говори, — велел таэт, как только они остались наедине. — Сперва ты расскажи, — губы Даннара тронуло лёгкой усмешкой, — ждать ли крепости через положенный срок радостной вести. Слышал от прислуги, что ты всю ночь от своего течного младшего не отрывался. Гаэлль рыкнул. — Не лезь в это, — предупредил он. — Чего боги пожелают, тому и быть. — Как скажешь, — мирно согласился сотник, укладывая меч на стол. — Так что с посланием? — Так вот оно, послание, — средиземец кивнул на шлем. Гаэлль проследил за его жестом. Даннар был отослан таэтом в Великодубровицу и к стенам родного дома Ат-Нараша — прощупать безопасность земель и готовность люда встать на восстановление родового гнезда таэта. Но столь раннего возвращения сотника из его миссии Гаэлль не ожидал. — Тит передал мне ржавый шлем? — Не простой шлем, — подхватил Даннар. — Люди Столетнего Дуба рубили деревья у пустошей — стену, тобою начатую, вокруг поселения достраивали — и нашли кости, давно истлевшие. По остаткам одежды и украшениям старожилы узнали одного из своих — некоего Лота, пропавшего в ночь нападения на крепость твоего отца и Великодубровицу. Его останки лежали в кругу из скелетов. Парень оказался не промах, убил пятерых, прежде чем сам пал от меча врага. На одном из них, одетом в дорогой доспех, и был этот шлем. — Вот значит, как ты свою смерть принял, дружище… — Ат-Нараш замолчал, вспоминая улыбчивого здоровяка, который легко гнул подковы и впрягался в плуг вместо быка. — В селении его звали Медведь-Шатун. В гневе страшен был, но сердце имел щедрое. Гаэлль потянул к себе шлем, прочертив царапину на отполированной воском дубовой столешнице.  — Узнаешь? — тихо спросил Даннар. Ат-Нараш удивленно глянул на сотника. — Нет. — Переверни его. Таэт послушно опустил шлем гребнем вниз, заглянул внутрь и похолодел, обнаружив на внутренней стороне, под истлевшей прокладкой из сваленной шерсти оттиск клейма, знакомого ему каждой завитушкой. Такое же клеймо украшало его собственные доспехи, полученные в подарок от короля Йоннета. Железный двор Короля-Паука ковал доспехи и оружие, с гордостью ставя личные клейма мастеров на свои творения. Гаэлль держал в руках одно из них, родившееся в горниле мастера оружейного дела по имени Глотар. Собственные парадные доспехи Ат-Нараша вышли из его кузни. — Это шлем не воина. Голос Даннара вырвал его из сосредоточенного созерцания клейма. Ат-Нараш поднял затуманенный взгляд на сотника. — А чей? — спросил он и сам же ответил: — Дворцового мага Эзариуса — наргуза*, — Гаэлль уже увидел то, что заметил и сам сотник — верхняя часть забрала имела слишком узкую щель для глаз. Круговой обзор тому, кто зрел через магию, был не нужен. — Но это невозможно. Наргузы не покидают дворца в столице. — Если король не прикажет. — Зачем одному из обласканных Эзариусом ведьмаков понадобилось отправиться на Север, чтобы принять участие в нападении наемников князя Ульрика на дом моей семьи? — А уверен ли ты в том, что именно князь послал наемников? — Как и в том, что утром над горами встает солнце, а ночью восходит луна, — горячась, выпалил Ат-Нараш, в раздражении бросив шлем на стол. — Не знаю, кто был этот ведьмак-отщеп, но Эзариусу гибель моей семьи была без надобности! — И я в том смысла не вижу, — согласился сотник. Оба замолчали, услышав протяжный глас сторожевых труб. На дозорных башнях подняли клекот гриффы. В приоткрытых створках окна промелькнула крылатая тень. Вслед за ней пронеслись ещё несколько. Что-то творилось у ворот крепости, подтягивая к поднявшим тревогу сторожевым крылатую дружину. Затопали и ноги пеших, спешивших туда же. Таэт потянул себя из-за стола. Даннар уже стоял на ногах, сунув меч обратно в петлю на ремне. Не говоря ни слова, побратимы вышли наружу. В коридоре толпилась обеспокоенная челядь, строя предположения, что же нарушило покой крепости. Ансельм, пребывавший тут же, громко призывал разойтись по своим комнатам, и его неохотно послушались. Ат-Нараш, подойдя к соседней двери, что вела в опочивальню с Калленом, перекрыл собой вход. Действовал альфа, сам не отдавая себе отчет, что готов рьяно защищать своего Дарующего от неизвестной ему угрозы. Через рассасывавшуюся толпу прошёл, как нож сквозь масло Бодвин. Следом двигался Алатар: простоволосый, накинув поверх ночной рубашки халат, с богатым воротом из песца. — Что происходит? — истерично потребовал объяснений Нарэт у Ат-Нараша, поднимая голос. — После ухода моего брата в чертоги богов в крепости что ни день, то новая беда! Таэт, сцепив челюсти, едва удержал колкую грубость за зубами. Челядь, рассосавшаяся было по углам, вновь собиралась, прислушиваясь к воплям Дарующего. — За стенами Горного гнезда мы все в безопасности, магрис, — сдержано заверил он. — Вернись к прерванному отдыху, и позволь мне позаботиться об остальном. Не дожидаясь, пока назойливый омега продолжит, альфа повернулся к нему спиной. Бодвин смотрел на него, морща лоб. — К воротам прибыли люди из Дозорной башни, — ответил он на его взлет бровей. — И не одни. — А с кем? — буркнул Даннар, присоединяясь к таэту. Бодвин покосился на Алатара. Дарующий вытягивал шею, стараясь услышать, о чем говорят воины. — Вам стоит самим поглядеть, — уклонился он от прямого ответа. Гаэлль оглянулся на дверь в опочивальню. Запах Каллена, хоть и ослаб, но забивал ноздри, будоража кровь. — Ты, — Ат-Нараш, выловив прятавшегося за спиной Ансельма Тирита, поманил его к себе. — Чтобы никто к моему младшему и носа не сунул, — велел он, когда тот с опаской приблизился к альфе. — У входа бет-нянек поставь, и чтоб никто за пределы спальни не вышел и внутрь не вошёл, пока я не вернусь. Тирит остолбенел, распахнув глаза. С чего ему такое доверие? Таэт смотрел на него, не мигая. Потому что знает, что жизнь за него положу, — ответил сам себе, не произнеся ни слова вслух. Зато взбух Нарэт:  — Где оно видано, чтоб мальчишке, да к тому же бывшему рабу, охрану текущего младшего поручали? — возмутился Дарующий, сорвавшись на фальцет. — Хочешь моего супруга сам сторожить, дядюшка? — бросил таэт, не поворачивая головы. — Что ж, сторожи. Нарэт запнулся, оторопело моргнув. Не каждый смел щелкать словами урожденного Дархана, словно бичом, да ещё и приказы раздавать. Но сам напросился. — Был бы праймером — сторожил бы, — заносчиво огрызнулся омега. Продолжать разговор Ат-Нараш не стал и направился к выходу, увлекая за собой Даннара с Бодвином. Крепость, погрузившаяся в сумерки подступающей ночи, встретила их пустынными улочками, но на площади у ворот толпились воины Галхама и с десяток зевак, разбуженных трубным гласом сторожевых. Сам воевода стоял в самой гуще, держа за плечи кого-то, стоявшего перед ним. Гаэлль не успел приблизиться, когда воевода, подняв руку, ударил стоявшего перед ним в лицо. Под ноги Ратта повалилось тело. Растолкав воинов, Ат-Нараш вклинился в круг. — Расступись! — запоздало крикнул за его спиной Бодвин. Перед тяжело дышавшим Галхамом, искрившим гневом, лежал младший из Раттов — Нэдир. Выглядел Ратт-младший так, словно вышел из многочасового боя — осунувшимся и серым, с потухшим взором. На поясе болтались пустые ножны, не было ни меча, ни ножа. Шагнувший к нему из круга высокий немолодой воин подал ему руку, но Ратт её не замечал, глядя лишь на отца затравленным зверем. Ат-Нараш вскинул брови, узнав в сердобольном воине главу гарнизона Дозорной башни — Арвина Большую Длань, которому в крепости делать было нечего. Лишь личный приказ таэта мог отозвать Арвина с вверенного ему рубежа. За спиной альфы высился тёмным силуэтом чернопёрый гриффон Арвина. Но не он привлёк внимание Ат-Нараша, а сидевшая в его седле сгорбленная фигура, укутанная в плащ с головы до ног. Медная прядь скользнула из-под капюшона на грудь седока и Ат-Нараш, расталкивая толпу, двинулся к гриффону. — Ловис… — позвал он, оказавшись рядом с омегой. Дарующий медленно поднял голову. Капюшон соскользнул, открывая мертвенно-бледное лицо с застывшим взглядом. — Я отдал его, Гаэлль, — сорвалось с губ омеги — безжизненно, монотонно. — Своими руками отдал… — Кого отдал? — спросил он, холодея от дурных предчувствий. — Ловис… что ты наделал? Омега моргнул, прогоняя пелену с глаз, и впился в руку Ат-Нараша, лежавшую на луке седла. — Я отдал ему Рамира… — в шёпот Дарующего прорвался запредельный ужас. — Он велел мне дать ему Рамира, и я сам вложил сына в его руки! Что я наделал, Гаэ?! Дарующий изогнулся в седле, вырываясь из потянувшихся к нему рук альфы и, подняв лицо к небу, закричал, выплескивая опустошающее отчаяние от осознания того, что утратил. эркраз*  — ученик на языке Йоннета. милрд* — обращение к господину. наргузы* — королевские маги короля Йоннета.