— Элек…
Вот он. Мой создатель. И он нравится мне, в той мере, в какой может роботу кто-то нравиться. Лучше всего он, конечно, как создатель. Прямо сейчас — правда, я всё ещё не допущен к проверке в условиях жизни среди людей и всё меньше жду, что буду допущен — я могу сказать, что он ничего не упустил. Создал меня так, как и нужно было. Удачно.
Профессор Громов. Не сомневаюсь, что как учёный он совершенно так же хорош. Я не единственное изобретение, хотя, подозреваю, что мне он уделил и уделяет времени больше, чем всем другим. Он часто говорит со мной.
Как собеседник он, наверное, мне немного непонятен. Может вполне серьёзно обсуждать со мной что-то, долго-долго говорить, убеждать или даже соглашаться с моей правовой, иногда даже смеяться, но всё же после таких разговоров считать, что я это только тело и программа. И открыто говорить так. И никак не ждать, что я возражу.
А я и не возражаю. Продолжаю за ним наблюдать. И он мне нравится. Может потому, что он создал меня. Может потому, что говорит со мной, проводит время, учит. Учитель из него хороший, как мне кажется. Может из-за отсутствия рядом других людей он мне так нравится. Может, я просто, как это у людей называется, идеализирую. Вполне. И это неправильно, это ложь самому себе, а я не могу лгать. Так лгу или не лгу? Не знаю. Я не знаю, и вот это меня тревожит. Так не должно быть, что я не знаю.
— Элек, — строже. Знаю, если стану молчать или долго не делать того, что он просит, он решит, что со мной что-то не в порядке. А со мной и не в порядке, я думаю. И вовсе не хочу возвращаться к порядку, ему и самому не понравится. Потому что он, его ассистентка, незнакомый человек с улицы — все станут одним и тем же, я не стану различать. Чего не сказать теперь. Человек на улице — чужой, я не знаю его и мне не может он нравиться или нет. Мария Петровна слишком торопится, это сбивает меня с толку, поэтому я не могу сказать, что она мне нравится. Не могу сказать, что и нет, но её мне хочется видеть реже. Что до профессора… Его я рад видеть, если только мне можно использовать слово «рад». Только вот, наверное… Было бы лучше, считай он меня равным. Или даже, скорее, не считай он, что если посчитать меня живым, можно считать ненормальным себя.
— Что-то случилось?
— Нет. Просто всё не могу вспомнить, чем ты занят.
— Почему «вспомнить»? — уточнил я. У профессора здесь свои понятия. Наверное, снова, что я робот, что он мне должен был что-то велеть, а иначе я никак и ничем не могу заниматься. — Вы этого не знали.
— И чем же ты занят, могу я узнать теперь?
— Думаю, — я взял его за руку. Учёный вздрогнул, растерянно глядя мне в глаза. Сам же создал так, что они… Очень тёмные. Ничего он там не увидит сейчас. Только своё отражение.
— И о чём же? — немного встревоженно спросил профессор.
— О том, что Вы мне нравитесь, — вполне честно выдал я. Кое-что я о нём знаю, понятия не имею откуда. Хотя он очень серьёзный и иногда кажется строгим, хотя при этом добрый и имея повод никогда не пропустит необходимость или просто возможность сказать, что у кого-то что-то вышло хорошо (или вроде такого же), он всё же… довольно легко смущается. Не когда речь идёт о науке или чём-то вроде того, а когда лично о нём.
— Что ж, я… Рад, потому что тебе оставаться со мной придётся довольно долго.
— Не выпустите, да? — понял я, прямо глядя на него.
— Элек… Понимаешь, в чём дело, мне даже сложно сказать, куда я могу тебя выпустить. Что?..
— Не говорите, — сжав его ладонь, прошептал я. — Всё уже объяснено.
Да и теперь… Уходить рано. Я всё ещё не знаю, что его расстраивает. А его что-то расстраивает. Правда, так только по ночам. Когда я прихожу к нему в комнату, вижу, что он прячется в одеяло, кутается, будто мёрзнет и иногда… плачет. И мне как роботу — а я считаю, робот вовсе не механический прибор. Это тот, кто сильнее людей и поэтому их защищает, помогает им, в чем может — так вот, как роботу мне очень хочется защитить его именно от такой грусти. Помочь. Но такой, как сейчас он не скажет, не признается. Потому, наверное, что для него понятие робота другое. Другое… другой… А что же будет если именно так?
***
Тёмная комната. Ну да, здесь и несложно ощутить себя одиноким. Хотя я ведь не могу знать, верно? А профессор знает. И он снова не спит, только полулежит на кровати и смотрит куда-то на стену. И нечего ему там увидеть. А раз так, значит, он вспоминает что-то, о чём-то думает. И оно невесёлое. И поэтому я хочу отвлечь его, но резко нельзя. Нужно осторожно, чтобы он снова не стал таким, как утром и днём. Ночью, сейчас, он другой. Грустно и приятно смотреть. Расстроен, но и раскрыт… И оттого так мил.
Я приблизился к кровати в миг. Так, чтобы остаться незамеченным. Иначе он снова станет строгим и серьёзным, сотрёт слёзы, будто и не плакал, будет… может только чуть более тихим. Но такое «тихим» больно видеть, потому что от боли оно и бывает.
Прежде чем что-то сказать, я приобнял профессора.
— А?.. — он крупно вздрогнул.
— Не бойтесь, — прошептал я, — всё в порядке.
— В порядке… — будто и правда успокоенно выдохнул учёный. Мне показалось, что он даже изменил отношение к самим объятиям, сам прижался чуть крепче. — Но что случилось, Элек?
— Не случилось. Всё хорошо, — продолжая его успокаивать, уверенно, но и мягко прошептал я. — А Вам завтра вставать.
— Тогда зачем ты пришёл?.. — но у него явно не было сил удивляться и думать, что робот так не мог поступить.
— Потому что Вы не спите. И не уснёте быстро. Не успеете отдохнуть и Вам будет плохо. И не говорите, что я не прав, потому что я наблюдал за Вами. Профессор…
— Мальчик мой, — перебил он, подняв взгляд на меня. — Во-первых, давай уточним: следить за мной ты никак не должен. Во-вторых, мне не поможет твоё присутствие.
— Поможет. Потому что Вы мёрзнете, а я могу согреть, — осторожно разъяснил я. — И тогда Вы уснете.
— Но я…
— Не надо возражать, — попросил я, поглаживая его по плечам. Если он запретит, прикажет уйти… Дальнейшее моё присутствие будет только его пугать. — Пожалуйста.
— И что же ты, собираешься так и стоять всю ночь? — почти шутливо поинтересовался создатель.
— Нет. Я могу лечь с Вами, Вы же не станете сидя спать. Ложитесь.
— Элек, — совсем немного сердито произнёс он, но ничего не добавил, опустил голову на подушку. Я развязал шнурки (почему-то по дому мне полагалось ходить в кедах) и осторожно забрался на кровать, тут же прижался к профессору. И мне вновь показалось, что он прижимается сам. Что он… Рад, что я рядом.
***
Ушёл я раньше, чем он проснулся. Не хотелось от «дневного» профессора выслушивать, что робот явно не должен заниматься такой редкостной ерундой, как бессмысленное лежание в постели. Себя он смыслом не признает, тут я почему-то уверен. Не верит в привязанность машины, а никаких внутренних установок для подобного не создавал. А тем не менее… Люди слабее, и их нужно защищать. Как снаружи, так и внутри. Только вот против того, что внутри у профессора я и сам бессилен — просто он выпускает то, что прячет другое. И поэтому может запретить, приказать. Может остановить любую мою попытку. И если я не докажу, что понимаю, что имею волю, настырность станет его пугать. Так вот: как? И что я могу сделать, как могу показать, что больше, чем программа? Что сильнее, важнее?.. Что… Привязан? Ответа просто нет.
