Исправляя ошибки

      Вновь в его мозгу воскресает этот стихийный, полный досады и отчаяния возглас: «Ты — монстр».       «Я знаю».       Избитые речи, в который раз заставляющие гадать — причуда ли это Силы, которая приковала его сознание к ее сознанию невидимыми цепями мыслей и сновидений, или всего-навсего бред, вызванный инъекцией лекарств. Здешний врач даже не скрывает, что вместе с антибиотиками дает ему еще что-то, чтобы опасный пленник вел себя смирно (похоже, каждый на этом корабле разрабатывает собственную стратегию защиты).       Девушка выходит из тени. Она медленно идет к нему навстречу, ни на секунду не опуская взгляда — настороженного и пристального.       Кайло стоит на месте. «Рей, — зачем-то напоминает он себе. — Ее имя — Рей». Лучше бы ей навсегда оставаться для него обыкновенной хламьевщицей, безымянной и безродной девчонкой с Джакку!       Она права, он — монстр. Проклятая тварь, которая навсегда останется во тьме, но обречена тянуться к Свету. К тому прекрасному и чистому свету души, который сопровождает эту девочку. Который помог ей победить на «Старкиллере» — и не только одолеть его, главу ордена Рен, который годами обучался владению Силой и фехтованию на сейберах. Куда важнее другая ее победа. Торжество истинного Света, сострадания и человечности, над соблазном Тьмы. Странная прихоть судьбы, в результате которой он, Кайло, оказался здесь, отданный во власть глупцам и лицемерам, хотя прежде уничтожил бы их, словно вошь.       Да, он ослаб. И ему известно, по какой причине. Это она, девочка Рей — его слабость.       Убийство отца заставило его душу дрогнуть, но именно девочка Рей показала, чего стоит все, к чему он стремился, ради чего принес свою ужасную и, как оказалось, бесполезную жертву. Все это вдруг легло к ее ногам, подчиняясь необъяснимому велению Силы.       Сейчас он бы убил и ее, если бы мог.       — Ты… это ты… — ее изумленный шепот полон скрытой нежности. Он прекрасен, словно дыхание диатимов. В нем нет ненависти. Только естественный страх перед хищником, который может проглотить ее в одно мгновение.       Но как похож этот страх на другое, более глубокое и уверенное чувство — а точнее, на целую совокупность чувств. И трепет, и восторг, и горечь — так ощущает себя человек, чья судьба решается прямо сейчас, в эту самую секунду.       На мгновение сердце поверженного чудовища замирает от смятения и неведомого доселе восторга. Но он тотчас берет себя в руки.       — Ты все еще хочешь убить меня? — его губы растягиваются в кривой отцовской усмешке.       — А ты? — парирует Рей.       Только спустя мгновение она сознает, как это по-детски глупо — отвечать вопросом на вопрос.       — Да, — просто отвечает Кайло.       Он не желал ей смерти тогда, на «Старкиллере». Он искал в ней спасение. Искал что-то важное — что-то такое, что сам утратил, когда убил Хана Соло. Но теперь, после того, что она сотворила, жажда мести кипела в его душе. Этот вулкан не утаить. Кайло Рен — монстр. Он должен избавиться ото всех своих слабостей, а теперь и еще от одной...       Пусть девочка знает правду. Правда лучше пустого притворства. Кем бы он ни был — «монстром в маске», похитителем, убийцей, — он никогда ей не лгал.       — У тебя была возможность расправиться со мной, но ты не воспользовалась ею, — констатирует Кайло, не скрывая сожаления в голосе. — Ты — воистину джедай!       Джедаи не добивают поверженных врагов, во всяком случае, собственными руками. Они клеймят их тела увечьями, а после — бросают погибать в муках. Или оставляют вершить суд безмозглой толпе.       — Я — монстр. Но ты гораздо хуже.       — Ты обвиняешь меня в том, что мы с Чуи спасли тебе жизнь?       Она ведь знала, она предчувствовала, что его реакция будет именно такой. Так почему сейчас, услыхав этот ожидаемый упрек, ощущает острую обиду в сердце, и горечь слез, обжигающую глаза?       Когда-то он был принцем ее детства. Одним из самых ярких лучей, которые, разрывая беспроглядный мрак нищеты и одиночества, помогали ей выживать. С каждым мгновением она все больше убеждается, что не ошиблась при виде старых голограмм. Это он десять лет назад появился в границах Ниима на прекрасном звездном корабле, который вся округа посчитала лакомым куском. Это он накормил обездоленных детей. Его полуобнаженное, как будто покрытое воском тело кружилось перед нею в боевом танце — словно некая блистательная, могучая сущность; словно божество, воплощающее гибкость и мощь. Это он рассказывал ей про «Разоритель», про «Адскую гончую-2» и про другие корабли, похороненные в пустыне Джакку...       Ее взгляд наигранно сдержан; это тонкий покров, скрывающий истинную бурю — так бывает, когда человек как бы парализован ощущением разочарования. Только на ресницах блестят слезы грусти.       Это действительно он. Он мог бы стать ее другом.       Кайло ничего не знает. Он давно позабыл о ней, даже не догадываясь, какой глубокий след оставил когда-то в ее еще по-детски открытом сердце. А теперь, сам того не ведая, беспощадно раздирает, уничтожает, опоганивает каждым своим словом, каждым ненавистным взглядом, прекрасный образ, который вопреки всему еще жив в ее памяти.       Рей отворачивается на миг и задерживает дыхание, чтобы подавить единственный жалобный всхлип. В это самое мгновение она решает, что ему лучше не знать о ее чувствах. Однажды он попытался влезть в ее память; и если не понял, не угадал, что они когда-то были знакомы, — значит, скорее всего, попросту не желает вспоминать об этом.       У каждой подрастающей женщины должен быть свой принц. Но сейчас Рей воочию видит, насколько мало общего истинный Бен Соло имеет с тем юношей, которого она, по большей части, придумала себе, опираясь на единственное полузабытое воспоминание.       Ее вопрос и глубокая печаль в нежных карих глазах внезапно приводят Кайло в ярость. Как она смеет говорить так? Как смеет попрекать его, утверждая, будто он обязан ей жизнью?       Этот дрянной меховой коврик, о котором она упомянула, пытался убить его на мосту над осциллятором. А сама эта девчонка… она унизила его, искалечила ему лицо, а затем отвезла прямо в руки Сопротивления, словно трофей. Поглядите, в какое жалкое зрелище он превратился по ее милости! — с обритой головой, в серой с вкраплениями черного арестантской форме, которую ему выдали тут, на борту линкора, и с вечным клеймом на лице, не ушедшем даже при помощи бакты. Клеймом от его меча, который она украла. Эта маленькая пустынная тварь заставила его снова встретиться с генералом Органой, вновь поднять со дна души прежние надежду и боль — и что он получил в итоге? Новую порцию горькой отравы — прямо в сердце. Он навсегда отравлен безудержной яростью и мучительной скорбью; он погряз в зыбком омуте собственных страстей, ему не выбраться. К нему тянутся мерзкие, липкие лапы безумия. И это она называет спасением?       Лучше бы она позволила ему пасть в огненную пропасть. Или оставила истекать кровью, замерзая среди заснеженного леса. Огонь или холод — все лучше его нынешнего позора.       Его природная страстность вновь дает себя знать во всей полноте. Секунда — изящный, хищный прыжок, и Кайло оказывается прямо за спиной у Рей. Его пальцы сгребают в кулак легкие, как шелк, каштановые волосы девушки, причиняя ей боль.       Он думает: «Пусть она ненавидит меня еще больше!» Ей нравится считать его монстром; нравится называть его так. Он не станет препятствовать.       За коротким вскриком девчонки следует сосредоточенная тишина. Рей с мужественным видом прикусывает нижнюю губу — в конце концов, ему не впервой пытать ее.       Его сердце стучит сильнее. У ее кожи такой пьянящий запах...       На долю секунды Кайло прикрывает глаза, как будто наслаждаясь этой высшей точкой собственной мерзости. Да, вот так: огонь к огню. Их дыхание отбивает один ритм. Между ними прочные узы ненависти — почти идиллия.       — Ты хотела меня видеть — зачем? — спрашивает Кайло, попеременно то ослабляя, то усиливая хватку, чтобы доставить ей больше боли.       «И только посмей сказать, что это не так! Я говорил, что хочу быть честным с тобой, но и от тебя жду честных ответов», — Рей слышит его мысли, и у нее кружится голова.       Она стоически молчит.       — Говори!       Кайло вновь сжимает пальцы сильнее и отводит ее голову немного назад, открывая собственному взгляду белоснежную шею и вырез майки, за которым притаилась тугая, девственная грудь. И ему едва удается удерживать свой предательский инстинкт, чтобы не глядеть даже украдкой на этот вырез, пока кровь окончательно не ударила ему в виски. Тем более что близость этой девочки и так заставляет его почти задыхаться.       — Для чего ты хотела меня увидеть? Чтобы поглядеть на дело своих рук?       Еще один желающий поглумиться над опасным зверем, которому обломили когти.       Сколько раз они бессознательно похищали друг у друга обрывки мыслей и чувств, одинаково терзаясь непониманием, откуда взялась между ними эта связь — сильнее, чем ненависть; сильнее, чем страсть! И вот теперь встретились где-то на периферии сознания, подчиняясь единому порыву, общему желанию внести ясность в этот сумбур. И так ли важно, в конце концов, от чего идет это откровение — является ли оно следствием жгучего отчаяния, поселившегося где-то глубоко в его груди, или препаратов, которыми его накачали («В очередной раз», — усмехается Кайло)?       От него не могла утаиться странная перемена в отношении к нему девчонки. Прежде она стремилась убежать от монстра подальше, а теперь сама ищет встречи. Еще недавно он был ей глубоко отвратителен, а теперь она испытывает нечто, разительно напоминающее любопытство. Такое же, как его собственное — тогда, на Такодане.       Или она наслушалась величественных речей Люка Скайуокера о превосходстве Света над Тьмой, о всепрощении и общем благе? Разглагольствование о вещах, в которых он на поверку ровным счетом ничего не смыслит, давалось бывшему учителю лучше всего.       Если она все же хочет видеть своего врага разбитым и сломленным — пусть глядит, как следует. Другого случая может не представиться.       Он отпускает волосы девчонки. Однако его тяжелые, с широкими ладонями руки тут же ложатся на ее хрупкие плечи. Рывком он разворачивает ее лицом к себе.       «Гляди! Ты ведь этого хотела?»       За призмой гнева она чувствует его боль. Как если бы их разум был одним целым — все как тогда, в допросной на «Старкиллере».       — Ты слышишь Скайуокера, говоришь с ним, — голос Кайло тверд. Хищник не задает вопросов, а лишь озвучивает то, что ему очевидно. — Скажи, что рано или поздно он должен будет встретиться со мной. Я разыщу его, в какой бы дыре он ни прятался, как бы далеко ни улетел. Я достану его даже из-за грани Силы и заставлю ответить за то, что он сделал.       Рей не смеет ответить. Только продолжает смотреть, не отрываясь, в глубину бархатных глаз, и нервно дышит.       — Кто ты? — вдруг прямо спрашивает Кайло. — Кто ты какая, и что о себе возомнила, мусорщица?       В самом деле, кто она такая, чтобы своим появлением разрушать и без того хрупкий мир, в котором он существовал до сих пор? Кто она, посмевшая единым махом уничтожить все, к чему он стремился, подчинить и привязать к себе его разум? Столько лет он шел к своей цели, постигая могущество Темной стороны, укрепляя свой дух — и вот, стоило вмешаться обычной оборванке, и годы упорной работы идут под откос. Сила пробудилась. Из-за нее, или благодаря ей — в этом нет сомнений. Так кто она, сарлакк ее сожри?!       — Кира Дэррис, — она выкрикивает ему в лицо свое настоящее имя, которое давно уже не является ее именем, и полуоткрытый рот обнажает ее зубы, оскаленные в гневной гримасе.       Они оба испуганы. За его испугом кроется изумление, а за ее — обида. И кажется, будто они вновь противостоят друг другу, решительными рывками разрывая покровы, сметая ментальные щиты.       — Кира Дэррис, — повторяет Рей это сокрушительное имя, даже не задумываясь о том, насколько неразумно вот так, сходу раскрыть врагу главную тайну своей жизни. Ее единственное желание — чтобы он хорошенько усвоил, что она — тоже Рен, и больше не смел думать о ней, как о грязи под ногами.       Кайло поражен. Всего два имени были в Первом Ордене под таким строгим запретом, что люди, которым хоть раз доводилось их услышать, опасались повторять эти имена не то что вслух, но даже в мыслях. Одно воспоминание о них могло навлечь беду. Первое имя — Бен Соло, а другое — Рей Дэррис, или Д’ашор Рен. Прежний ученик Верховного лидера, чья жестокая участь призвана была послужить предостережением для него, Кайло, и для других рыцарей.       … Его неожиданно вырвало из забытья. В глаза ударил яркий свет, от которого не спасали даже плотно захлопнутые веки. Кайло прищурился и попытался отвернуться.       « … дочь Дэрриса… непостижимо…»       Его мысли путались.       Дочь Дэрриса мертва. Верховный лидер был уверен в этом, разве он мог ошибиться?       Грубые руки хлестали его по щекам, снова и снова. Над ухом раздался дрожащий голос врача:       — Кажется, он приходит в себя…       — В следующий раз будь внимательнее с дозировкой, — посоветовал кто-то тоном, даже навскидку не предвещающим ничего хорошего.       Кайло пришлось окончательно возвратиться в реальность, когда ему насильно приподняли одно верхнее веко, проверяя зрачковую реакцию, чтобы убедиться, что пленник и вправду возвращается в сознание.       Когда-то Люк Скайуокер разыскивал Рейми Дэрриса по всей галактике, не жалея ни сил, ни времени. Однажды ему удалось выследить Рея, даже настигнуть его — и получить ожог от алого клинка, едва не лишившись оставшейся руки…       Не дожидаясь, когда последние следы беспамятства покинут юношу, его рывком вздернули на ноги. Прижав лицом к ближайшей стене, заломили и сковали руки за спиной. Его тело было еще расслабленно, все мышцы податливы; в таком как бы пьяном состоянии пленник не мог сопротивляться, даже если бы вознамерился сделать это.       На щиколотках также сомкнулись кандалы.       Кайло почти не замечал того, что с ним делают, слепо подчиняясь тюремщикам. Его мысли все еще были полны неожиданного признания, сделанного девчонкой.       Ее имя — Рей.       Если бы он только мог подумать, хотя бы на секунду допустить мысль, что его роковая противница — дочь Д’ашора; девочка, некогда убитая по приказу Сноука, во славу ордена Рен, — тогда, наверное, одного имени было бы довольно, чтобы догадаться…       Но ведь Кира Дэррис не была чувствительной к Силе, а в этой девице вселенский поток так и бурлит. Мидихлорианы — источник союза между жизнью и самой вселенной; между создателем и его творениями — не могут просто так появляться и исчезать. Их уровень в человеческом теле остается неизменным на протяжении жизни. Как такое можно объяснить?       И все же, она не врет. По непонятным причинам все его существо верило ее словам, невзирая ни на какие оговорки.       Удерживая с обеих сторон, конвоиры выволокли заключенного за дверь.

***

      Средних размеров золотистая ящерица, с каменной твердостью обхватившая лапами имитацию ствола дерева Олбио, надменно косила черным глазом в сторону пленника и не двигалась с места.       — Исаламири? — хмыкнул Кайло, глядя попеременно то на треклятых рептилий, которых тут было не меньше, чем полдюжины — застывшие на искусственных кронах в вольере во всю стену за спиной Диггона, они казались вылепленными из золота изваяниями — то на самого майора, сидевшего напротив с довольным видом.       Диггон горделиво кивнул.       — Умно… — усмехнулся юноша.       Эти существа с планеты Миркр способны создавать вокруг себя защитное поле, которое препятствует использованию Силы. Одна из давних имперских смекалок, известных еще с тех времен, когда приверженцы Палпатина охотились на джедаев, переживших Великую резню.       Кайло был знаком каждый из подобных методов — ведь не кто иной, как его дед был главной гончей императора, от которой бежали даже самые опасные звери. Исаламири, броня таозина, кортозис, способный выводить из строя световые мечи — все эти хитрости нужны для того, чтобы у обыкновенных людей в прямом столкновении с одаренными была хотя бы какая-то возможность уровнять силы.       Если чешуйки таозинов использовали для слежки и засады — чтобы чувствительные к Силе не заподозрили неладное, то исаламири были хороши для допросов, особенно если требовалось, чтобы жертва была в здравом уме, что исключало применение наркотиков.       — Отрадно видеть, что даже вы, поборники свободы и нравственности, используете наследие Империи в своих целях.       Бен опустил голову, скрывая нездоровый смех. Право, сколько заботы! Дефлекторные поля, наручники, электрошок, усиленная охрана, постоянные инъекции медицинских препаратов, а теперь еще и ящерицы-исаламири, хотя их одних достаточно, чтобы огородить от его сверхспособностей ближайшие отсеки корабля — и все впустую. Если бы только Диггон знал, что пленник и без всяких дополнительных уловок не может толком использовать Силу, то наверняка почувствовал бы себя круглым дураком.       Полагая, что заключенный еще не до конца отошел от воздействия лекарств, Диггон со спокойным видом дал ему время опомниться и попривыкнуть к здешней обстановке.       — Жаль, что приходится поддерживать вас в таком плачевном состоянии, — с искренним состраданием вымолвил он. — Однако я наслышан о вас, Рен. Уверен, вы с вашим неукротимым нравом способны причинить вред и себе, и окружающим. Тем более что отчеты майора Калонии, которая наблюдала вас все это время, как врач, подтверждают мои подозрения. Но не волнуйтесь, — поспешно уверил Диггон, — это продлится только до прибытия на Корусант. Там вас будут содержать в куда более сносных условиях.       Помолчав, он добавил немного тише, с претензией на доверительность:       — Вы должны знать, что канцлеру отнюдь не выгодно каким-либо образом издеваться над вами, или калечить вас. Напротив, всем будет только на пользу, если к вам поскорее возвратятся силы и возможность трезво мыслить.       Наконец Кайло вновь поглядел на разведчика. Его взгляд светился больной, затравленной гордостью.       — Я не думал, что допросы начнутся так скоро, — выдавил он.       Диггон всплеснул руками.       — Помилуйте! Какой же это допрос? Я просто хотел… как бы это сказать…       — Побеседовать со мной? Узнать меня получше? — со знанием дела подсказал Кайло.       — Именно, — не уступал майор.       — Заговорить мне зубы какой-нибудь дребеденью, заставить почувствовать себя в безопасности, а затем попытаться понемногу, исподволь выведать тайны Первого Ордена?       Что касается методов получения информации, в этой игре ему были известны все ходы наперед.       Если подумать, эта идея — оказаться как бы по другую сторону, испытать на себе то, что он многократно проворачивал на других — кажется даже занимательной. Подобный опыт может помочь ему объективно оценить собственные силы. Как долго ему удастся продержаться?       Сноук учил его не избегать боли, видеть в ней союзника. Использовать мучения тела для укрепления духа, разжигая в себе священную ярость. Техника, которую юный Бен Соло бессознательно практиковал, когда по ночам, закутавшись в гору одеял, чтобы учитель не застал его за этим занятием, втихомолку наносил глубокие порезы на свою кожу. И тогда боль и наслаждение соединялись в их высшей точке, и юноша чувствовал в себе такую мощь, какую прежде не мог даже представить.       — А если я скажу, что мне попросту любопытно познакомиться с вами? — спросил Диггон, не отрывая пристального взгляда от лица пленника. — Ведь это вы — тот, кто именует себя Кайло Реном, магистром рыцарей Рен, учеником и правой рукой Сноука, главы Первого Ордена?       — Не будь вы уверены в моей личности, я бы не сидел здесь, не так ли? — огрызнулся Бен.       Диггон одобрительно кивнул — мол, хороший ответ.       — Ну вот, — сказал он с выражением какого-то насмешливого подобострастия. — Ваше имя — истинная легенда наших дней. Темный рыцарь, один из последних чувствительных к Силе во всей галактике. О вас говорят, как о демоне во плоти, мало кому довелось снискать такую удивительную славу. Как же мне не жаждать нашего знакомства?       В этих сладких дифирамбах, однако, таилась явная подковырка. Глава ордена Рен добился своей впечатляющей известности не только и не столько благодаря собственным заслугам, сколько используя такую же громкую, мистическую славу Дарта Вейдера. Диггон знал об этом не хуже самого Бена.       Молодой человек нахмурился.       — Разумеется, — парировал он, — особенно если учесть, сколько лет вы плясали под дудку Терекса. Вы допустили его шпионов повсюду, вплоть до самых верхов. И теперь будете отчаянно хвататься за любую возможность, чтобы обыграть соперника. Для вас это — не просто война, но и личное дело. Дело чести, не так ли? И вы рассчитываете, что я стану вашим оружием...       На сей раз уже Диггону пришлось приложить усилие, чтобы удержать самообладание.       — У вас нет выбора, — заметил майор.       Кайло не стал отвечать. Трудно предположить, какое чувство преобладало в его душе — вынужденное смирение или, напротив, твердость и решимость. Впрочем, так ли уж сильно они отличаются?       — Сколько вам лет, Рен? — продолжал допытываться Диггон.       — Двадцать девять.       Разведчик едва заметно скривился. Он полагал, что меньше. Палач Первого Ордена выглядел совсем как юнец.       — Как давно вы состоите на службе в Первом Ордене?       — Со дня его основания.       — Вы имеете с виду официальное основание, или фактическое?       — Официальное.       — Значит, шесть лет?       — Да.       «Не так уж и долго», — походя отметил майор.       Он поднялся из-за стола.       — Не желаете чашку кафа? Я могу приказать освободить вам руки, если пообещаете вести себя смирно.       — Благодарю, — Кайло покачал головой.       — Как хотите. А я выпью, если не возражаете?       Диггон отошел в угол, где стоял автомат с горячими напитками, хотя пленник не сомневался, что краем глаза майор продолжает следить за ним, как будто ждет — и даже, быть может, надеется, — что тот совершит какую-нибудь глупость.       Вскоре Диггон возвратился с дымящимся пластиковым стаканом в руках и устроился на прежнем месте.       — Признаться, когда до меня дошли слухи, что за человек скрывается за именем «Кайло Рен», я был просто шокирован. С такими родителями, как генерал Соло и генерал Органа, сбиться с праведного пути, примкнуть к оплоту тирании. Какой в этом смысл?       — Если вы намерены говорить о моих родителях, — холодно произнес Кайло, — то лучше нам завершить беседу прямо сейчас. Поверьте, я не испытываю никакого желания поддерживать эту тему.       — И все-таки, — бесстрастно продолжил допросчик, — ваше отношение, например, к собственной матери мне лично до крайности непонятно. Она так яростно защищала вас тогда, в медицинском центре. Готова была стоять в одиночку против целого отряда военных. А вы за все время полета ни разу не выразили желания увидеть ее, хотя она спрашивает о вас постоянно.       Скорее всего, Диггон все равно не позволил бы им увидеться — лишние возмущения генерала Органы по поводу жестокого обращения с заключенным, злоупотребления наркотиками и прочие препирательства были ему вовсе ни к чему. И все-таки странно, почему этот человек пренебрегает отношением той единственной, кто еще может хоть как-то помочь ему?       Кайло упрямо молчал.       Диггон внезапно улыбнулся. Ему на ум пришла одна занятная мысль.       — Скажите, допускаете ли вы, что Сноук держит вас подле себя лишь из практических соображений — как заложника? Ведь пока вы на его стороне, у ваших родителей связаны руки.       — Одно не мешает другому, — глухо произнес Кайло.       Он прекрасно сознавал, что повторяет давние слова Верховного лидера. Минувших лет с лихвой хватило, чтобы убедиться в мудрости этих слов.       — Я — ученик Сноука и одновременно его заложник, тут вы всецело правы.       — Звучит так, словно вы намеренно пошли на это.       — Именно, — пленник сдержанно кивнул.       — Почему же? — в голосе Диггона появилось неподдельное изумление.       Кайло слегка — насколько позволяли скованные за спиной руки — наклонился к нему.       — Вы никогда не задумывались, чем отличается Республика от Первого Ордена, майор? Я говорю не об идеологии, которая, по сути, только ширма, скрывающая истинное положение дел, а о фактической стороне вопроса. И те, и другие пользуются средствами Банковского клана, содержат вооружение, потворствуют распространению криминальных организаций при условии, что те готовы сотрудничать, и наконец, обоим, по большому счету, наплевать на истинные нужды народа, они вспоминают о широких массах только когда этого требует ситуация — как видите, наша политика не так уж и отличается. Разница лишь в том, что тоталитаризм не скрывает своего истинного лица — ни военной диктатуры, ни геноцида иных рас, кроме человеческой, ни стремления к глобализации. Мы не тратим время на лицемерие в попытках придать своим грязным делишкам хоть мало-мальски пристойный вид, а просто приходим и берем, что хотим.       Диггон отставил наполовину опустевший стакан и с сомнением погрозил пальцем. Поразительно, как во время своей речи Рен вдруг стал похож на незабвенную Лею Органу с ее пламенным духом и вечно деятельной натурой.       — Кажется, я вас понял. Вы испытываете презрение к любой власти, но отдали предпочтение диктатуре Верховного лидера, как наименьшему из зол?       — Да, вы поняли верно.       — Выходит, в глубине души вы — анархист, Рен, никак иначе, — майор усмехнулся, про себя подумав, что такой человек и вправду может оказаться опасным.       Он определенно не глуп, этот мальчишка. На первый взгляд он кажется лишь обезличенной тенью, лишь рабом на привязи у Сноука. Но выходит, он все-таки обладает собственной философией, самостоятельным мнением, которое — вполне возможно — отнюдь не является скудным отражением суждений Верховного лидера.       Диггон вовсе не лукавил, когда утверждал, что такой выдающийся — пусть даже, в первую очередь, своими злодействами — человек, как Кайло Рен, вызывает у него интерес, а возможно, и симпатию — он и вправду ценный трофей, к которому следует присмотреться, чтобы понять, каким образом лучше его использовать в своих целях. Но сейчас майор рассудил, что пленник, возможно, заслуживает еще большего внимания, чем он полагал прежде.       «Да и как может быть пустой куклой сын таких родителей? — подумал вдруг Диггон. — Парень явно унаследовал от матери живой ум и волю к борьбе».       Волю к борьбе, которая как ни крути, заслуживает восхищения.       Нет, тут наверняка кроется что-то совсем другое. Вероятно, мальчик просто изображает марионетку, преследуя какие-то свои цели. И в этих целях стоит разобраться...       — Никогда больше не смейтесь надо мной, — угрожающе проговорил Кайло, и глаза его засияли искрой фанатизма. — Я верую в Единую Силу, свободную от человеческих предрассудков, от примитивных представлений о Добре и Зле, как в единственную реальную власть во вселенной. И верую в Избранного, некогда зачатого и рожденного по воле Силы благодаря мидихлорианам, чтобы раз и навсегда привести вселенскую энергию к равновесию. Вы и подобные вам борцы за свободу бездумно растоптали все, за что воевал мой дед, погубили дело его жизни. Я поклялся завершить то, что он начал, и сделаю это. Во всяком случае, буду пытаться, пока жив.       Диггону не оставалось ничего другого, кроме как примирительно вскинуть руки, давая понять, что он не желает конфликта.       — Однако, следуя по пути Дарта Вейдера, не боитесь ли вы повторить его ошибки? — спросил он, снова глотнув кафа.       Бен не ответил. Лишь опустил взгляд, чтобы допросчик не заметил на его лице отпечаток внутренней борьбы.       И снова Диггон призадумался. Фанатизм — опасная штука, он способен, как ничто другое, вдохновлять на героические поступки, и это свойство пленника нельзя не учесть.       «А генерал Органа оказалась права, — с оттенком досады подумал разведчик. — Наверняка с этим парнем придется повозиться, если канцлер захочет выбить из него необходимые сведения».