Самый близкий человек

      Палата утопала в цветах. Столько цветов Гакт не получал ни за один тур. Он попросил медсестру вынести все цветы, сославшись на то, что от запаха у него болит голова. На самом деле причина была другая: Гакту было неприятно внимание людей по такому поводу. Часть букетов была адресована Ю, другая — им обоим, были ещё букеты только для Гакта. Почему-то это больно резало по сердцу. Вызывало неуместные ассоциации с похоронами. Но Ю не умер. И не умрёт. Потому что он, Гакт, этого не позволит. Неважно, каким образом. Если старуха с косой явится за Ю, он просто сломает ей хребет. Никто не отберёт у него Ю.       Все прислали цветы. Все желали скорейшего выздоровления. Гакту казалось, что вся Япония уже знает о том, что случилось. И это тоже было неприятно. Да, конечно, он не брезговал писать в блоге о том, как уработался до обморока, а потом лежал без сознания, как Такуми плакал, решив, что он уже умер. Но в этом была известная доля кокетства. К тому же, в этих случаях он точно знал, что ничего страшного не случилось. Теперь же…       Гакт проглотил комок в горле. Чача прав: надо перестать думать о плохом. Надо быть сильным. Как и всегда. Когда они обедали вместе (Чача всё-таки уговорил Гакта поесть), Чача положил руку ему на плечо и сказал: «Гаку, я знаю, что тебе сейчас тяжело. Но, во-первых, ты не единственный, кто переживает за Ю; во-вторых, Ю сейчас находится между этим миром и тем, и если что и сможет его удержать здесь, то это ты». Чача говорил совершенно серьёзно. Гакт молча посмотрел ему в глаза. «Всё будет хорошо», — добавил Чача, светло улыбнувшись. «Хочется верить», — пробормотал Гакт, благодарно сжав его руку.       Конечно, Гакт не был единственным, кто переживал за Ю. Но почему-то только участие Чачи и его понимающий взгляд убедили Гакта в этом. Но легче почему-то не становилось. Ещё и эти дурацкие цветы…       От визитёров тоже ничего к лучшему не менялось. Ю всё так же лежал, опутанный какой-то медицинской хернёй, с закрытыми глазами. «Всё будет хорошо» никак не начиналось.       К Гакту приходил полицейский, расспрашивал об аварии. «Вы запомнили номер машины?» — «Нет. Он ослепил меня дальним светом. Я помню только, что машина была большая. Типа „Land Cruiser“». — «Значит, это был…» — «Я не сказал, что это был „Land Cruiser“, я сказал, что машина была примерно такого размера». Полицейский задумался. «Я уже всё рассказал сто раз! — взбесился Гакт. — Я был трезвый. Хоть и гнал на предельной скорости. Но я же не думал, что какой-то сукин сын выскочит мне навстречу!» — «В этом месте ограничение…» — «Он ехал по встречке! И даже не остановился, когда нас сбил! На это там нет ограничения?!» — «А кто вызвал „скорую“?» — «Я». — «Вы же были без сознания?» — «Вы меня слушаете вообще?! Это Ю был без сознания, и когда я увидел… как он там лежит и… Я даже не знал, жив ли он… Я позвонил, они приехали. Я всё это уже рассказывал! Обязательно повторять?»       Этот разговор — совершенно ненужный, как думал Гакт, — утомил его. Ему было всё равно. Если того ублюдка посадят, легче от этого никому не будет. Ю так и будет лежать… А Гакт так и будет сидеть над ним и грызть себя. Зная доброту Ю, Гакт даже был уверен, что Ю уже простил того сукина сына. Впрочем, Ю мог даже не успеть понять, что произошло…       Вечером его навестила сестра. Передала привет от всех своих детей, от мамы, удивилась тому, что у него сотрясение мозга «при том, что мозг, судя по всему, давно отсутствует». Свои переживания она прятала, как всегда, за колкостями и довольно циничными замечаниями. Она не стала рассказывать ему, что узнала об аварии из газет, что мать, когда звонила, была напугана, потому что не знала толком, что именно случилось, что сама она тоже испугалась и очень нервничала, пока не выяснила, что он более или менее в порядке. Злилась, что он запретил сообщать ей или родителям. Ещё она от души пожурила брата за безрассудство и неосторожность, мягко поинтересовалась состоянием Ю. Гакт долго и возмущённо объяснял ей, что ему уже не десять лет, что его не надо пасти и нянчить, что он всё и так знает, что велел ей не сообщать, потому что не хотел, чтобы она волновалась.       Койка Ю была отгорожена ширмой, и никто из приходящих не видел его. Заглянули за ширму только Чача и Джон. Джон осторожно коснулся руки Ю и прошептал что-то вроде «Держись, чувак». Потом молча сел рядом с Гактом и крепко обнял его. От этой искренней молчаливой поддержки Гакт чуть не расплакался. Но сырость при свидетелях он разводить не стал, отдав эту прерогативу Такуми, который тоже пришёл их с Ю навестить и долго размазывал слёзы и сопли по лицу, при этом бормоча, что всё, конечно, будет хорошо. Это зрелище даже заставило Гакта улыбнуться.       Чача довольно долго сидел около Ю, держа его за руку и не говоря ни слова. Потом обнял и поцеловал Гакта и удалился, сославшись на дела. Гакт снова отметил про себя, что Чача очень постарел за эти два дня. Постарел сразу, как будто все пятьдесят с лишним лет прошли для него за такое короткое время.       Кто не мог или не хотел прийти, те звонили и писали, присылали цветы. Хайд позвонил и с несвойственной ему дотошностью расспросил Гакта об аварии, о его нынешнем состоянии, о больнице и врачах, даже спросил, чем его кормят. И ничего не спросил про Ю. Этому Гакт даже радовался. Говорить о Ю он просто не мог. Это было невыносимо. Он не в силах был произнести вслух слова «кома» и «Ю» в одном предложении. Если кто-то всё-таки спрашивал о Ю, он еле ворочал языком в ответ, бормоча что-то про «не очень хорошо» и «врачи делают, что могут». Твиттер, электронная почта, комментарии в блоге и Line — всё пестрело сообщениями поддержки и сочувствия, фразами типа «поправляйтесь, Гакт-сан!». Гакт отключил телефон.       «Мы делаем, что можем». Да. Но что вы можете?..