Позже, чем умрет вселенная

-/- Кенсу собранный, серьезный и умеет делать дело. Он не мельтешит, не суетится, не говорит много (последнее особенно ценно). Готовит с приставкой божественно. И — что самое печальное во всей этой истории — совсем не обращает внимания на Пак Чанеля, который в буквальном смысле, вертится у него под ногами. А Чанелю он нравится. Так сильно нравится, что тот по ночам спать не может. Достает друзей вздохами и подробными описаниями ресниц и пальцев «маленького чуда» (Бэкхен обязательно в такие моменты вставляет свое «кровожадного»). А еще пишет стихи и кладет их на музыку. Гитара Чанеля страдает наравне с его друзьями. В общем-то, страдает и Кенсу, потому что Чанель не умеет любить осторожно и вдумчиво. Он ничего не умеет так делать. Если уж он ныряет в омут, то только с головой. — Такой классный, — роняя кубики сахара мимо чашки чая. Чанель не разменивается по мелочам. И это даже хорошо, если бы не было так мучительно для окружающих. Ведь тихо любить он не умеет тоже. — Я хотел бы стать тем полотенцем, что лежит на его плече, — мечтательно. — Или тем ножом. — Или тем куском мяса, что он сейчас препарирует с видом любителя патологической анатомии, — мрачно отзывается Бэкхен, который вынужден вот уже не первую неделю приходить в кафе, где работает «фея-убийца» его на всю голову больного лучшего друга. — А мне кажется, что тут скорее садистские замашки сказываются, — весело замечает Чондэ. Он совсем недавно оказывается втянут в этот любовный роман с элементами ужасов, поэтому еще в состоянии откалывать шуточки, пусть и плоские. Бэкхен одаривает «свеженького» взглядом не хуже, чем умеет Кенсу, и желает всему миру скорейшего краха. Вся эта история — которая, кстати, из-за нерасторопности Чанеля превращается в плохой мексиканский сериал — сидит у него в печенках и он очень хочет обратно, к нормальным людям (до такой степени хочет, что даже Чунмен кажется ему вполне неплохим вариантом, чтобы провести вместе вечность). Но Чанель в очередной раз вырезает маленькими ножничками из салфеток сердечки и Бэкхен понимает, что все кончится… нет, не плохо, просто позже, чем умрет вселенная. — Так! — не выдерживает Бэкхен, после очередного вздоха и романтического бреда Чанеля. — Что ты сделал, чтобы привлечь его внимание?! Чанель озадачено жует губу. Чондэ подпирает рукой щеку и с любопытством улыбается. А молчащий до этого Минсок только глаза закатывает — это они тоже проходили. Терпения у Бен Бэкхена нет ни грамма и вряд ли появится в ближайшее время. — Написал песню? — пробует Чанель, смущенно улыбаясь. — И? — настаивает Бэкхен. Чанель чешет затылок и смотрит на друга сквозь рыжую челку: — Напечатал ноты, обвязал розовой ленточкой и бросил в почтовый ящик… — Серьезно?! — свирепеет Бэкхен. Сил его больше нет! — Эта была красивая песня, — пытаясь оправдаться, басит Чанель. И выглядит так, словно он щенок, которого отругали за плохо выполненную команду. Минсок делает глоток кофе и понимает, что Бэкхена либо надо отпускать (в прямо смысле, перестать сжимать до боли под столом его коленку), либо вмешиваться (чтобы уж точно больше не пришлось применять силу). — Ответная реакция была? — спрашивает он деликатно. А Чанель вздыхает тяжело, прячется за челкой и отрицательно мотает головой. — А молчание, чем тебе не ответ? — Минсоку хочется верить, что он до сих пор предельно деликатен. Но глядя на вытянутое лицо Бэкхена, понимает, что уже, кажется, нет. Чанель сдувается на глазах, шмыгает носом и трет его рукавом большого даже для него свитера. Ему начинает казаться, что жизнь вот прямо сейчас теряет свои яркие краски, погружаясь в сумрачное ничто. — У нас ситуация SOS! — повышает голос Чондэ, привлекая внимание официанта, немногих посетителей и Кенсу, конечно. — Нужен гелий и феечка с пыльцой из брокколи! Кенсу закатывает глаза и, обреченно вздыхая, устраивает своему лицу встречу с ближайшей стеной. Легонько так. -//- — Ты хочешь, чтобы я ее проиграл или напел? — Исин улыбается улыбкой человека, познавшего дзен, нирвану и прочие нематериальные штуки мира, а Кенсу озадаченно смотрит на толстый квадратик, присланный ему явно века так из XIX, и не знает, что ответить. — Это песня? — наконец, решает он озвучить свои недалекие мысли. Творчество и все, что с этим связано, вызывает у него дрожь. И совсем не восторженного характера. — И очень красивая, — замечает Исин, пробегаясь длинные пальцами в воздухе так, словно уже слышит мелодию. Кенсу подозревает, что дело тут нечисто и разбираться с этим придется не один день, но кивает, призывая Исина выполнить свою «угрозу». Тот скользит к пианино и вдохновлено откидывает с клавиш крышку. — Тот, кому эта композиция посвящена настоящий счастливчик, — бросает он, бережно разглаживая партитуру. — В наше время таких романтичных вещей уже не делают… «И, слава богу», — думает Кенсу. Ему страшно от одной только мысли, что было бы с его прагматичным умом, если бы его окружали такие, как Пак Чанель. — Я бы такое сочинить не смог, — произносит Исин, а после только играет и негромко поет. И в какой-то момент Кенсу ловит себя на мысли, что он вслушивается в слова и даже, кажется, запоминает мелодию. — Что ты ответишь ему? — интересуется Исин, когда подарок возвращается в руки Кенсу. — А я должен? — с напряжением. Еще не хватало! — Я бы ответил, — тянет Исин и пробегается по клавишам любимого инструмента. А Кенсу снова хочет приложиться головой о ближайшую стену. Потверже. -///- Чанель весь вечер посвящает тому, чтобы отпечатать в сознании все движения повара. По вечерам Кенсу готовит десерты и, по мнению Чанеля, это умопомрачительно. Бэкхен его мнения не разделяет, но пирожные Кенсу жует с удовольствием и усиленной частотой. — Будешь похож на безе, — дразнит Чондэ Бэкхена и его улыбка такая противная в своем очаровании, что хоть вешайся. — Отвали, — выдавливает из себя Бэкхен, понимая, что друг прав, но пошел он к черту со своими советами, когда так вкусно. Чондэ смеется и заказывает такое же пирожное, мотивируя тем, что толстеть тоже надо компанией. Бэкхен ненавидит его чуть меньше, но перестать совсем все же не решается. Пока. Чанель с легкой грустью смотрит на друзей и сочувствует их не способности оценить ту красоту, что подарила им природа. Ведь эти щечки, эти хмурые бровки, эти внимательные глазки в обрамлении… — Вот. Бэкхен и Чондэ одновременно замирают, когда перед Чанелем возникает тарелка чего-то сногсшибательно завораживающего. А Чанель — потому, что эту тарелку держит в руках До Кенсу. Его славный, милый, добрый, обожаемый До Кенсу. — Это мне? — хрипит Чанель в ответ. Кенсу хмурится и кивает. — Ух ты… — выдыхает Чанель. — Это так здорово… Чондэ и Бэкхен, изображая синхронисток, прячут лица в ладонях. — Не понравится, выброси, — Кенсу указывает на стоящую у дверей мусорную корзину и разворачивается прочь. — Я все съем! Даже если будет невкусно! То есть, не то, чтобы ты плохо готовил, ты готовишь, как Бог… в смысле, не только готовишь, но и вообще… и внешне он вон какой! И я не сомневаюсь, что вкус будет потрясающим… — Чанель спотыкается в каждом слове, выкрикивает их, краснеет с каждой фразой все больше и к концу уже безнадежно шепчет. — … как и ты сам. Кенсу ничего не отвечает. Только спешит спрятаться в кухне. Потому, что слова Чанеля хоть и глупые, но все же приятные. А краснеть До Кенсу не привык. Особенно на людях. -////- Чанель с отчаянием обреченного на казнь смотрит на высокого, красивого, статного О Сехуна. — Вот смотри! Смотри, что он делает!!! — шипит он, огромными ладонями сжимая неподготовленную шею сидящего рядом Бэкхена и усиленно дергая в сторону прилавка. — Смотри!! Бэкхен хрипит что-то нечленораздельное и явно собирается отдать Богу душу, когда на помощь приходит Чип и Дейл в едином лице Ким Чондэ, и спасает из лап несостоявшегося сеульского душителя. Чанель почти плачет, когда к прилавку подходит Кенсу (его Кенсу! Его!!) и внимательно слушает парня с ногами от ушей. А тот вдруг растягивает потрясающие, словно созданные для глянцевых журналов, губы в улыбке (тоже, явно для проклятущей макулатуры сколоченной) и придвигается поближе к повару, вальяжно и вместе с тем невероятно эффектно, облокачиваясь на стойку перед ним. И к ужасу сидящих за столом друзей Пак Чанеля, Кенсу вдруг приподнимает свои уголки губ в ответ. — Это. Конец, — сглатывает Бэкхен. — А ведь завещание я так и не дописал, — вторит ему Чондэ. Поворачиваться к Чанелю им не хочется до смерти. Но после того, как тот подскакивает с места и локомотивом несется через все кафе — приходится не то, что обернуться, а прямо-таки броситься на рельсы, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу. — Прям Карениной себя чувствую, — пыхтит Чондэ, оставляя своими каблуками борозды в начищенном паркете. — Не знал, что ты читаешь классику, — Бэкхен, кажется, вообще, пытается задохнуться. — Русская литература привносит необходимый трагизм в мою жизнь, — исповедуется ему Чондэ и старается увернуться от ошалевшего официанта. — А то в реальности ты прямо-таки погибаешь от скуки, — хрипят с той стороны. Чанель добирается до прилавка, когда Сехун, его ноги, прическа и ролексы, пропадают за входной дверью. Он дышит, как загнанный медведь и отчаянно даже для себя хмурит брови. Чондэ и Бэкхен ждут, когда начнется третья мировая, но не дожидаются даже локальной ссоры. — Чего он хотел? — вдруг обиженно интересуется Чанель и Чондэ, обмахивающийся салфеткой, удрученно понимает, что медведь оказался прирученным. Кенсу невозмутимо поднимает глаза на разгневанного парня и пару раз непонимающе моргает. Чондэ кажется, что он слышит, как в Чанеле ломаются механизмы защиты и самообороны. — Он тебе улыбался, — словно оправдываясь, Чанель хмурится, и чтобы спрятать сконфуженность, забирается правой ладонью в волосы на затылке. — Я сказал, что его друзья уже сделали заказ у меня, — просто отвечает Кенсу, закладывая ручку за ухо. И в этом жесте Чанель видит столько привлекательности, что теряет дар речи. А Кенсу, не меняя интонации, невозмутимо замечает. — Ты мешаешь клиентам. — А? О! О!! Извини. Извините, — Чанель пытается вывернуть. Роняет пару салфетниц, барный стул и одну чашку кофе. За которую рьяно пытается заплатить еще минут десять, накапливая неплохую очередь. — Так и надо ухаживать, — меланхолично замечает Чондэ. И Бэкхен вымученно вторит ему, лежа лицом в стол. -/////- Вообще-то, Кенсу предпочитает все делать в одиночку. Чтобы никто не стоял над душой. Не давал глупых советов. Не мешал думать. И не ныл, что устал. Только вот отказать Пак Чанелю, который вознамерился оказать посильную помощь, чтобы извиниться за вчерашнее, почему-то не выходит. В итоге, тот, очаровательно улыбаясь и врезаясь во все подряд, оказывается рядом с Кенсу и его огромным списком продуктов для кафе (как выяснилось совсем недавно и стало просто сенсацией — кафе было детищем Кенсу. Личным. И неприкасаемым). — Идем, — кивает повар и хозяин в одном лице. — У нас много работы. Чанель с готовностью соглашается, восторженно думая, что Кенсу в значении «большой босс» — это прямо-таки убийственно круто! … В какой-то момент Кенсу приходится признать, что помощь Чанеля в вопросах закупки продуктов практически неоценима. Тот с легкостью носит в руках то, для чего Кенсу понадобилась бы тележка и без проблем достает товары даже с самых верхних полок. Это здорово так, что дух захватывает. А еще, Чанель оказывается, привлекает много внимания и никогда не отказывается помочь (хотя можно было бы закончить еще на третьей девушке). Они подходят к кассе, и Кенсу предусмотрительно отправляет Чанеля к выходу, чтобы тот собирал продукты, а не вздумал сунуть кассиру свою банковскую карточку поперек кенсушной. Необдуманные романтические порывы не должны стать дырой бюджета. Это неправильно. И неразумно. Но Чанелю не объяснишь, поэтому он размахивает руками и басит, что все оплатит, вызывая у Кенсу странное ощущение и мурашки по спине. Никто еще так рьяно не пытался выказать ему свою симпатию. А потом Чанель отбирает у Кенсу все пакеты и, словно те пушинки, несет их к собственной машине. — В этих руках столько силищи, наверное, — не выдерживая, произносит Кенсу и касается чужих предплечий, проверяя. Опрометчиво. Чертовски опрометчиво. Чанель теряет равновесие почти мгновенно. И все, что он так бережно нес, старательно делая вид, что ему это не стоит, вообще, никаких усилий (хотя даже ему стоит), оказывается на асфальте. Наступает неловкое молчание. Чанель смотрит точно себе под ноги и готовится умереть от собственной руки потому, что «какого хрена надо быть таким неуклюжим придурком, Пак Чанель??!! Идиот!!! Он же смотрит на тебя! Что он подумает?!», а Кенсу пытается справиться с печальным осознанием, что он пугает Пак Чанеля. Ну, и продукты, конечно же, тому и другому немного жаль. -//////- Бэкхен молча слушает, как Чанель вот уже третий час подряд кается в своих продуктовых грехах, и меланхолично пытается понять, когда успел стать священником и пойдет ли ему ряса. — Я знаю, кому сто процентов пойдет, — заключает он и поднимается. — Идем, ПакЧан, нам нужен Ким Чондэ! — Зачем? — отчаянно заламывая проклятущие руки, хнычет Чанель. — Затем! — веско отвечают ему и красиво приподнимают аккуратную бровь. Чанель начинает верить во вселенский заговор, который призван заставить его убедиться в собственной тупости и помогает Бэкхену надеть пальто. Потенциальный святой отец обнаруживается в кафе Кенсу и, судя по выражению лица последнего, оказывается он здесь не просто так. — О! — кратко информирует Чондэ свое эмоционально состояние в связи с приходом друзей. — Можешь на колени не падать, так уж и быть, — не остается в долгу Бэкхен. Чондэ улыбается одними глазами, признаваясь этим самым Бэкхену в любви, и заказывает еще две чашки кофе. Кенсу просит Минсока подсобить и тот охотно соглашается. — Давно ли ты перешел на темную сторону?! — подпирая щеку рукой, интересуется Бэкхен. — У них тут печеньки, — парирует невозмутимый Минсок, пробуждая кофемашину. — А Кенсу он сказал, что всегда мечтал варить кофе, — выдает друга Чондэ и в награду получает многообещающий прищур. — Так и знал, что ты продашься однажды, — эффектно бросая пальто на стул, не сдается Бэкхен. — Только мы не думали, что… В этот момент Чанель перестает их слушать потому, что маленькие пальчики его Кенсу вдруг тянут рукав черной кенгурухи, призывая следовать за ними. Пф! Да Чанель был рожден для этого! Он старается нырнуть в кухню так, чтобы никто этого особо не заметил. И, кажется, ему это даже удается. Он оказывается напротив своей маленькой мечты и сердце у него почти совсем перестает биться. — Я бы хотел извиниться кое за что, — Кенсу выглядит сконфуженным и — боже! — как же он очарователен в таком состоянии. Чанель надеется только, что он не выдает себя, хотя Бэкхен наверняка бы отметил бы, что видит льющиеся из ушей розовые сердечки даже через плотно закрытую дверь. — Мне бы не хотелось, чтобы общение со мной тебя напрягало, — продолжает Кенсу. И уже не выглядит так, как до этого. Он кажется расстроенным или около того. С Кенсу не сразу разберешься. Чанель сводит брови к переносице и сосредотачивается, наконец, на словах: — Напрягало? Кенсу не привык ходить вокруг да около, но говорить с Чанелем откровенно оказывается немного сложнее, чем он представлял. — Я знаю, что пугаю тебя, — максимально честно. Предельно просто-таки. Чанель снова теряет связь с реальностью. Но в этот раз ему хочется поскорее обратно. — Только иногда, — басит он, стараясь говорить шепотом. Кенсу сжимает кулаки. Он-то надеялся, что все сам придумал. — Я постараюсь больше тебя не трогать, — сдержано. И Чанель запутывается окончательно. — А это тут причем? — спрашивает он осторожно. Ему не хочется, чтобы Кенсу тоже понял о заговоре против его сообразительности. — Ты вчера поронял продукты… Чанель отступает на шаг. Он так и знал! Так и знал! — Я не такой уж неуклюжий!!! — … из-за того, что я к тебе прикоснулся, — заканчивает ошарашенный Кенсу, добавляет. — Неуклюжий? — Испугался твоих прикосновений? — вторит ему Чанель. — Ты не боишься? — Ты не считаешь меня нелепым? Наступает пауза, похожая на ту, что случилась у магазина. Кенсу трет правую бровь. Чанель переступает с ноги на ногу. — Кажется, нам нужно обсудить кое-что еще… -///////- — Люблю вечера пятницы, — Чондэ падает головой на колени Бэкхена и улыбается. — А ты? — А я возможности, которые он дает, — Бэкхен подмигивает элегантной девушке за соседним столиком и забирается пальцами в темные волосы лежащего. Минсок делает свою последнюю чашку кофе на сегодня — будоражащий глясе — и позволяет себе, наконец, расслабиться, закидывая полотенце на плечо. Кенсу благодарно кивает ему и несет из кухни поднос, чтобы забрать из зала грязную посуду. — Незачем тебе возиться с этим, — Чанель возникает у него на пути, как несдвигаемая гора и мягко тянет из рук пластиковый прямоугольник. — Давай лучше я… Чондэ приподнимается на локтях и толкает Бэкхена в бок, кивая, мол, ты глянь только. Бэкхен открывает рот, да так и забывает его закрыть. Потому что Кенсу не просто позволяет сделать что-то не так, как он запланировал, он при этом еще и умудряется смутиться (боже, да когда этот убийца женщин и маленьких детей, такое в последний раз совершал-то?!). — Мне это кажется, ведь правда, — шепчет Бэкхен, видя, как Чанель касается чужих пальцев в поглаживающем жесте. — Снится, — отзывается Чондэ. Ему не приходилось наблюдать Чанеля искусно маневрирующего в таком маленьком для него помещении. — Вы еще не видели, как ПакЧан сажал нашего босса на кухонный стол и показывал ему свой секретный рецепт приготовления яичницы, — весело делится новостями Минсок. — Кенсу в тот момент, когда его приподняли над землей лапищи ПакЧана, кажется, умудрился даже губу закусить, смею подумать, что от восторга. Бэкхен и Чондэ переглядываются и остаются недоуменно смотреть, как Чанель, широко улыбаясь, лукаво подмигивает стоящему среди пирожных и тортов Кенсу. Донельзя стушевавшемуся Кенсу! — Доиграется, — выдыхает Чондэ и снова падает Бэкхену на колени. — Кенсу будет его ругать. — И бить, — соглашается Бэкхен, снова запутывая пальцы в чужих волосах. — А еще любить, — добавляет Минсок и тут же ловит на себе ненавидящие взгляды. — Но это уже не для наших глаз. Все одновременно вздыхают.