Последний танец

Комната была укутана в кокон какой-то мертвой тишины, которую нарушало только тиканье напольных часов, отсчитывая последний час жизни одной леди. Они сидели в глубоких креслах у окна, на столике между ними покоился поднос с остывшим чаем. Она не читала как обычно, последняя книга была кончена ещё вчера, а начинать другую, когда знаешь, что не успеешь её дочитать, смысла нет. Он не играл на флейте, зная, что сейчас не самое подходящее время для музыки. Наверное, сейчас самое время для последнего разговора о жизни, о чувствах, о пережитом. Сказать то, что не говорили раньше. Но они молчали. Они слишком много жили, столько вместе прошли, что просто уже ничего скрывать и говорить. Каждый знает, что ощущает другой, поэтому они молчат и смотрят в окно. Там осень – красивая и мрачная пора. Его взгляд цепляется за пару листков, красный и зеленый, которые словно партнеры в танце кружатся в воздухе. Он улыбнулся, в красных глазах появился задорный огонек, и встал. Она подняла на него взгляд зелёных глаз. Он немного отошёл от столика, но повернулся обратно и зачем-то по-официальному подошёл к своей жене. Он чуть наклонился и подал руку. – Не хотите ли потанцевать? Всё, как тогда, при первой встрече. От этого она улыбнулась так, как может только она: легонько, почти незаметно приподняв краешки губ и больше улыбаясь глазами. – А музыка? – недоверчиво спрашивает она, но все же подаёт руку в ответ. – Будим танцевать без неё. К тому же, ты же не любишь лишний шум? – помогая встать, довольно отвечает он. Она никогда не любила шум, он это прекрасно знает. Знает, что она всегда серьёзна и не любит дурачество. Знает, что она немногословна и с ней трудно наладить разговор. Знает, что она не умеет проявлять свои чувства. Знает и любит. Оттого ли ему «досадно», что скоро все эти такие важные для него знания будут абсолютно бесполезны? Наверно. Однако сейчас он наслаждается тем, что может использовать их. Возможно, в последний раз. Они танцуют плавно, медленно, мягко кружась, хотя растянуть момент. Без музыки даже как-то легче было двигаться, свободней, чище. Они позабыли, что произойдёт по истечении этого часа. Боялась ли она? Нет. Она сама этого хочет. Она просто устала. Устала от пережитого, от боёв и от шума всей жизни. Она и так хорошо прожила и сейчас душа хочет только одного – покоя. Однако руки всё равно дрожат; они оба это заметили, но продолжают кружиться, стараясь не замечать такой мелочи. Сейчас они наслаждаются этим танцем. Последним танцем. Остальные люди всё время сомневались в её чувствах к нему, она держалась с ним холодно, отстранённо, нельзя было в первую встречу с ними сказать, что они – супруги. Он поначалу обижался, но потом понял и принял, что говорить «Люблю» она может только наедине, начал играть по её правилам. Играть… И вправду. В сущности, она всегда была ребёнком, который просто играет во взрослого. Она легко засыпала под колыбельную и любила мягкие игрушки. Это позволяло ей вспомнить и погрузиться в детство, в то самое безмятежное и беззаботное, светлое время жизни. Возможно, это помогало ей жить. Сейчас, танцуя, она вспоминает именно колыбельную из детства. Правда, она не помнит, кто её пел и пел ли вообще. Может, это всего лишь самообман, кто знает. Стук в дверь, время вышло. Человек, не заходя, через закрытую дверь оповещает, что пора, и удаляется. Они на пару шагов отстраняются, но руки не отпускают. Оба. Она хочет что-нибудь сказать, но не знает что. Он всё понял. – Прощай. Встретимся на том свете, – просто, монотонно, нехотя освобождая руки. – Если он есть, – были последние слова. Она старается улыбнуться губами – выходит криво и жалко – и уходит. Ему нельзя присутствовать на ритуале самосожжении, потому он стоит и провожает её взглядом, пока она не скрывается за дверью. Потом он сядет в кресло у окна и будет смотреть на пустое место рядом, допивая давно остывший чай.