Осколки черного

      — Кроуфорд, — подал Шульдих голос в один прекрасный полдень.       Оракул терпеливо выждал, пока телепат закончит предложение, но больше ничего так и не прозвучало. Пророк не стал спрашивать. Шульдих не нуждался в особом приглашении, чтобы начать трещать без умолку. Скорее уж у него были проблемы с соблюдением тишины.       — Кроуфорд, — снова повторил рыжий.       И снова его обращение было проигнорировано. Если это было обращение. Со временем люди переходят от фамилий к именам, а от имен к кличкам. Кроуфорд с Шульдихом называли друг друга Кроуфордом и Шульдихом с тех самых пор, как впервые встретились, и до настоящего момента. Нормальным людям необходимо как-то выражать внешне развитие своих отношений. Убийцы со сверхъестественными способностями определенно не были нормальными людьми.       В самый первый раз Шульдих произнес «Кроуфорд» с высокомерным презрением, завуалированным достаточно, чтобы не считаться открытой конфронтацией, но ясно дающим понять оппоненту, что новое назначение под командование Оракула не произвело на него особого впечатления.       Вскоре «Кроуфорд» стало его клятвой преданности, именем, принадлежащем единственному человеку во всей организации (а может, и во всем мире), сумевшему заслужить его уважение.       Затем, словно дозрев до определенной стадии, все стало странно.       «Кроуфорд» превратилось в весьма нестабильное сочетание звуков. В один момент это было нытьем, а в следующий — хриплым шепотом. Гневным окриком в одну секунду и пронизанной издевкой насмешкой — в следующую. «Кроуфорд» было коротким серьезным предупреждением, недоверчивым смешком, благоговейным тихим вздохом и полным потаенного желания стоном.       Как бы там ни было, все значимое имеет тенденцию происходить сразу скопом, неуместно и несочетаемо. И так вышло в Японии, что пока они интриговали и строили планы против Эсцет и Критикер, сексуальное напряжение между стало невыносимым.       После этого «Кроуфорд», как слово, обрело немного стабильности. Позже Шульдих говорил его и подразумевал близость. «Кроуфорд» было доверием. Даже привязанностью. Это никак не отменяло того факта, Шульдих по прежнему мог ныть это имя, настойчиво его шептать или вымораживать Токио холодом, звучащим в нем. Но всегда в нем был подтекст, нюанс, что-то, ненароком выставляющее напоказ все прожитое и пережитое, все понятое и принятое, все их прошлое.       Для Шульдиха слово «Кроуфорд» заключало в себе интимность, какой «Брэд» никогда бы не достигло. Именно поэтому он никогда не звал Кроуфорда по имени. Он звал его Кроуфордом. Даже после всех тех лет, что они делили работу, постель, жизнь.       — Кроуфорд.       Оракул в конце концов вздохнул и сдался.       — Что такое, Шульдих?       Кукловод усмехнулся.       — Ничего. Просто захотелось вслух сказать.       — Трижды?       — Да, — усмешка переросла в ухмылку. — Или даже больше.       Кроуфорд покачал головой, пока выражение на лице Шульдиха сменялось на мечтательное.       — …Кроуфорд.