Осколки черного

      — Эй, сыграем в карты?       Обычно Кроуфорд не потакал Шульдиху, так что, это было в какой-то степени неожиданностью, когда пророк поднялся со своего удобного и дорого на вид кресла и подошел к рыжему немцу, аккуратно усевшись напротив него, уже тасующего колоду.       Не спрашивая, с чего это ему так повезло, телепат усмехнулся и начал сдавать. Он не удержался от воспоминания об одном эпизоде в прошлом, который произошел давно, еще когда оба они находились в Розенкройц. ***       — Тебя уберут, если ты продолжишь приносить неприятности.       Это была редкость, когда кто-то из старших обращался к нему с предупреждением без явной угрозы в голосе. Шульдих задумался о том, какого черта высокому засранцу от него надо.       — Да неужели? — медленно и с издевкой. Как будто рыжему плевать. Ну, если на чистоту, так и было. В то время он считал, что скорее дал бы себя убить, чем выдрессировать.       — Я могу убедить их позволить тебе жить.       Ага. Вот, где собака зарыта. Четырехглазый, похоже, довольно-таки прямолинеен, как для выкормыша Розенкройц.       — И чего мне это будет стоить? Отсоса?       Не такая уж ужасная перспектива. Он уже делал так раньше, и долговязый урод не далеко ушел от прочих. Шульдих знал, что полунасмешливый тон не даст четырехглазому понять наверняка, смеется он над ним, или нет.       — Нет, — был невозмутимый ответ.       По незнакомому дылде было не понять, принял ли он предложение Шульдиха за чистую монету.       — Ты будешь выполнять мои приказы, как лидера твоей команды.       Прищур отлично замаскировал и удивление Шульдиха, и его возбуждение. Стать частью полевой группы означало именно то, чего он всегда жаждал — свободу. С подозрительностью, пришедшей к нему из жизненных уроков, он сократил то небольшое расстояние, что их разделяло, и выдохнул старшему практически в губы:       — Если я дам тебе то, что хочешь ты, дашь ли ты то, что нужно мне? Зрачки в ореховых глазах медленно расфокусировались и темноволосый тип сконцентрировался на чем-то, что Шульдих смог опознать только как задействование дара. Немец не ощутил никакого воздействия на свои щиты, на пространство комнаты или на сознания тех, кто был неподалеку, так что, он предположил, что четырехглазый был или пророком, или кем-то вроде. Шульдих не понял, почему этот чудак изучает будущее, хотя мог просто… Он засмеялся, когда его настигло внезапное осознание: вместо того, чтобы смять его губы в поцелуе и жестко трахнуть у стены, как любой тут и поступил бы, следуя подтексту риторического вопроса и языку тела, этот двинутый просматривал будущее в поиске ответа!       Хорошо пряча недоверие, Шульдих все же оказался впечатлен, когда взгляд незнакомца снова сфокусировался на настоящем и его ответ прозвучал:       — Да.       Шульдих осклабился. ***       Он проигрывал и не было способа узнать, дурит его Кроуфорд, используя свой дар, или нет. От вопросов он в любом случае воздержался. Если засранец так и делал, в конечном итоге он бы дал знать, что в курсе, как Шульдих мухлуюет в более общепринятом смысле, и остановил бы игру. Но пророк все еще не сделал этого, так что, Шульдих продолжал играть.       И проигрывать. Краплеными картами. Проклятье.       Шульдиху всегда нравились азартные игры. Игры были у него в крови. Но по достижении им определенного возраста, игра переставала быть интересной, если в ней нечего было ставить на кон. Иногда он играл в рулетку и другие игры на удачу, но настоящий вызов бросался, когда результат зависел от умений и способностей (в их число входило и умение смошенничать и не попасться), а не от причуды случая, останавливающего вращение чертова куска дерева.       Как бы там ни было, для того, кем он был, игра в карты была скучна. Он всегда читал в головах своих соигроков еще до того, как успевал одернуть себя. А это что угодно лишало веселья.       С Кроуфордом было по-другому. У засранца были настолько крепкие щиты, что Шульдих не мог уловить даже отголоска самых поверхностных мыслей. Таким образом он был идеальным партнером для игры. И невзирая на то, что американец не выглядел наслаждающимся игрой (не так, как ею наслаждался Шульдих), он иногда пасовал и вскрывал карты.       Шульдих ничего не спрашивал и просто получал свое удовольствие, куря одну за одной под неодобрительным взглядом командира. Оракул так и не сказал ему отложить сигареты, и рыжий продолжал дымить.       Это был один из тех моментов, когда Шульдих возвращался к той их самой первой странной встрече и неизменному ответу, который он получил: «Да».       Пряча ухмылку в сигаретном дыму и выбирая, какую бы карту скинуть, Шульдих не мог не признать, что засранец был прав. Как всегда.