Брук будет помнить

      Очередная спичка догорает с едва уловимым треском прежде, чем хрупкое пламя обжигает кончики пальцев Брук. Она смаргивает слёзы, улыбается через силу, потому что сильные девочки именно так и поступают, и зажигает новую, что ярко вспыхивает, разгораясь, и почти моментально тухнет (вместе со всеми планами Мэддокс).       Под аккомпанемент дождя, что рьяно бьёт в окна, отчаянно добиваясь внимания, она шипит сквозь зубы блёклым воспоминаниям о том, чего не вернуть. Брук — девочка без будущего, девочка с запятнанной историей, после которой не хочется жить.       Ей хочется вдохнуть полной грудью и насладиться влажностью в воздухе: после Лейквудской засухи как нельзя кстати (хотя багряную кровь уже ничем не отмыть). Ей хочется почувствовать что-то помимо угнетающей пустоты на задворках вовсе не каменной души, но не выходит. Кажется, Брук не создана для этого.       Она создана для Джейка, а он — для неё. Ох, не лучшая компания. Парень, который пялится на всех, кто имеет вагину между ног, шантажирует ее отца и бежит по первому зову на помощь, оказывается чёртовой родственной душой, и как бы ни хотелось (совсем не хотелось, нет) золотой девочке променять любовь всей своей жизни на мальчика побогаче и поспокойней, это обернётся крахом.       Мысли сотканы из поощрительно-оценивающих взглядов Фитцджеральда, его касаний и поцелуев туда, где никому больше не позволено целовать, и Мэддокс думает, что разбивается о скалы собственного безумия. Руки на ее талии — выдумка, а привкус сладости на верхней губе — подарок мертвеца.       У Брук нет власти над иным миром — она даже себя потеряла, о чём разговор, — но когда она упрямо всматривается в огонь, которым способна управлять, ей кажется, что это еще не конец.       И несмотря на то, что от Джейка остался лишь не развеянный прах,       Брук будет помнить.