M through W

      Нежность не ассоциируется со смазливым лицом Мин Юнги, а хрупкое тело имеет столько силы, что костяшки Чимина словно распадаются от его прикосновений или грубых ударов, когда они ссорятся. Да, эта мразь бьет его, разжигая пламенем внутри все до запаха готового мяса. Пак готов подставлять задницу, когда Юнги называет его шлюхой, а после обижаться, что он сделал ему больно. Кажется, он испытывает к брюнету негативные чувства, стоит ему надуть губы или намекнуть на нежности, которые характерны милым влюбленным парам. Он, чертов Юнги, суровая реальность, которая ранит Чимина, а он поддается еще больше, потому что он его сука, что не имеет гордости.       Чимин никогда не слышал в свою сторону ласковых слов и доброго взгляда. С понедельника по среду он - его тело, и брюнету достаточно, чтобы выпасть из собственного мира, отдаваясь в чужие руки. В нем нет разума, когда наступают эти бешеные дни; он - чертово бездушное тело или кукла, которую уродует своим черным ртом и холодными руками Мин Юнги. Но, тем не менее, брюнету нравится отдаваться во власть дьяволу, каждый раз обжигаясь огнем его до боли невозможного характера. — Чимин, не трогай мои вещи, - Юнги проводит недовольным взглядом по своей футболке на чужом теле. - Ты баба что ли таскать мои вещи? — А бабам можно? - на секунду смелеет брюнет, а после отступает, страшась грозного взгляда и худощавого тела, что направляется прямо на него. — А ты думал, что единственный, кого я трахаю? - изогнул бровь старший, толкая Чимина к стене.       По комнате разлетелся тихий стон вместе с глухим ударом головы о бетон. Кажись, немного сильнее, и Юнги бы дрожащими руками собирал разбитый череп и проклинал Пак Чимина за то, что эта дрянь вообще появилась в его жизни. Мину определенно повезло, потому что эта самая дрянь лишь зажмурила глаза от разыгравшейся в голове резкой боли и, еле связывая слова, что-то невнятно произнесла. — Что? – блондин сжал ворот своей футболки на парне, силой дергая его на себя. Лишь в сантиметре от губ Юнги второй повторил, раздражая злостью глаза старшего еще больше. — Я тебя не боюсь, - сумасшествие, словно зараза, медленно передавалось Чимину, вызывая у того нездоровый смех. Да, черт возьми. Ему нравилось. Он готов был кончить от того, как его бьют и издеваются. Будь это кто-то другой, он бы обязательно дал сдачи, но он не в силах врезать тому, кто приносит ему истинное удовольствие. — Правда? – хохотнул в ответ Юнги, вдруг сдавливая горло младшего. — Потому что ты меня любишь, псих, - почти шепотом произнес Пак, задыхаясь от тонких пальцев на своей шее.       Сейчас они вместе разделяли этот никому не понятный азарт, лишь в глубине души боясь причинить друг другу боль. Юнги опустил руку, освобождая другого парня, и тайком злился от подобных заявлений. По комнате расходилось громкое дыхание, и, несмотря на кашель, Чимин снова заразился злодейским больным смехом, скатываясь по стене вниз. — Нечего сказать? – непривычный оскал все не сходил с лица брюнета, отчего Юнги схватил рукой копну смоляных волос, поднимая того на ноги. — Ты, шлюха, совсем обнаглел? – сквозь зубы промолвил он, сдерживая гнев, чтобы не дай Бог прикончить эту суку прямо здесь.       Блондин резко впился в губы Чимина, не в силах сдержаться от убийственно злорадствующего взгляда второго, и впервые в жизни дал слабину, прячась от разрывающих его эмоций в грубых укусах, чтобы взять контроль над жертвой даже сейчас. Гадкий, всегда слабый Пак Чимин разгорелся, отчего Мину стало страшно. Никогда не знаешь, чего ожидать от подобных ему людей: тихий, но в глубине души сильнее сотни сучих Мин Юнги вместе взятых. Дрянь. — Дряянь, - озвучил свои мысли блондин, когда с громким звуком отстранился и развернул младшего лицом к стене.       Редкие поцелуи на шее, вызывающие заметную неслабую дрожь по телу, сменились засосами и укусами. Мин, черт его возьми, Юнги всегда оставлял следы, если это не преступление. Пусть это засос на теле, удар на лице или боль глубоко в груди. Чертов парень сделает все, но заставит страдать, потому что в этом заключается его жизнь, и очень жаль, что оставаться замеченным у него выходит пока только так.       Он поспешно опустил штаны Чимина, сжимая до синяков накаченную задницу, даже не догадываясь, как в поте лица Пак занимается в спортзале для этого придурка. Возможно, он даже не знал, сколько всего Чимин отдал ему и ничуть не жалеет, ведь никто не хочет терять такого долбанутого кретина, которому на все плевать, который заражает этой идеей взволнованный от происходящего в мире разум Пака. И все же. Дрянь. Все дрянь. Потому что тело Чимина больше не принадлежит Чимину, его мнение больше не принадлежит ему, он как покорная слуга поддакивает и боится сказать лишнее слово, исключая моментов, когда искры самозабвенного Юна впиваются в его душу. — Дрянь, - повторился блондин. – Дряяянь, - и он готов повторить еще сто, двести раз, лишь бы Чимин продолжал вздрагивать от слова так сильно каждый раз.       Все происходит быстро, не успевает брюнет схватить воздуха побольше. Юнги уже с силой вводит заранее смоченный член в неразработанную дырочку, заставляя другого тихо скулить, упираясь лбом и руками в холодную поверхность. Дрянь. Такая дрянь этот Пак Чимин. Так и хотелось сжать его в руках до хруста костей и услышать, как тот тихонько хнычет от боли, как унижается и просит еще, потому что он, чертов идиот, поглощен любовью к сумасшедшему. — И это все? Даешь слабину, Мин Юнги, - тяжело дышит брюнет, в следующий момент срываясь на крик от резкой боли, заполняемой внизу.       Мин Юнги и правда идиот. Он никогда не жалел о своих поступках и жертвах его действий, пусть даже сейчас чувствовал упавшею слезу на свою руку, которой крепко прижимал к себе за талию ревущее тело. Ему действительно было плевать, что кому-то больно, потому что человеку рядом особенно нравилось это садистское обращение. Он сразу принялся двигаться в узком теле, сжимая в своих руках прижатые к стене ладони брюнета. Хотелось стиснуть их сильнее, чтобы услышать крик, но блондин лишь жмурился от запредельного наслаждения, испытываемого во время секса лишь с Пак Чимином. Испытываемого наслаждения с Чимином даже без секса. И никто не поспорит, что это не так, ведь только с ним Мин выглядел по-настоящему защищенным, если раньше он был напуган внешним миром и фактом того, что он никому не нужен.       Серая футболка навязчиво мешала, отчего блондин рваными движениями попытался снять ее и, наконец, оголить тело напротив. Толчками вызывая новый стон, что значительно менялся с каждым порывом, Юнги покусывал кожу брюнета, начиная от уха и в завершение оставляя след от зубов на плече. Лишь тихие всхлипы временами возвращали в реальность, забытую Мином сейчас, до того, пока он не доведет Чимина до оргазма. А после будет громко дышать над его ослабленным телом и повторять, какая он шлюха. — Шлюха, - вырвалось из уст Юнги прежде, чем они достигли конечного этапа. Кажется, невозможно было сдержаться, когда комнату заполняли пошловатые отзвуки чистого секса в обличии Чимина. И особенно сильно тело взяло в оковы, а после резко отпустило, стоило брюнету простонать имя партнера, изливаясь с неким придыханием на стену.       Тишина говорила обо всем сама, не мешая остывающим телам восстановить былое состояние. Возможно, Юнги сумасшедший, сбежавший из больницы несколько лет назад, но его чувства в сотни раз чище, чем у людей, держащих себя в клетке эмоций. Он любит быть таким, а Чимин это принимает, как принял давно лихорадочно дрожащее под кирпичной стеной тело с обезумевшим и испуганным взглядом. И сейчас Чимин никуда не уйдет, потому что Юнги уже никогда не отпустит.