Обещание

Выставка талантливейшей художницы привлекла множество людей. Ее работы были легкими для понимания и приятными для любого глаза. В число посетителей входили различные люди: от простых наблюдателей, знающих об искусстве только, что кисточка — то чем рисуют, а краски — то, с помощью чего получается цвет, до опытных художников и критиков. Истинных Мастеров кисти, которые шли к успеху годами, поражал столь юный возраст нового дарования, покорившего своим талантом Сеул, а вследствие этого и всю Корею. Картины Хичон Ким привлекали своей простотой, незамысловатостью, но вместе с тем они словно несли в себе какой-то незаметный с первого взгляда сюжет. Определенно, во всех этих линиях, мазках кисточки, в нежном тонировании была скрыта какая-то идея, разгадка которой кроется совсем близко. Девушка набиралась опыта в течение трех лет, и спустя этот промежуток времени, который наложил свой отпечаток на ее работы, главным образом заключавшийся в улучшении ее мастерства, зрители, наблюдающие за расцветом художницы, видели, как росла девушка, и как распустился, подобно цветку, ее внутренний мир. — Девушка с таким же ожерельем. «Воспоминания о тебе мучают меня уже в течение нескольких дней. Счастливые, грустные, болезненные воспоминания... Все то, что мы разделили и пережили вместе». Парень остановился у самой незамысловатой картины художницы. Его янтарные глаза, загоревшиеся яркими огоньками, блуждали по полотну, словно пытались воссоздать в голове молодого человека давно забытую сцену. Из недр его сознания доносился голос, навевающий парню какие-то воспоминания. В ярких глазах вместе с каждым новым огоньком вспыхивали чувства, о которых он позабыл, но упрямо продолжал верить, что когда-то очень хорошо все это знал. Любовь к девушке, боязнь за нее, за ее будущее, страх перед разлукой, счастье от совместно прожитых дней, благодарность за ее существование. «Эти воспоминания причиняют мне боль, но… Я напоминаю себе твои ободряющие слова… И то мое обещание, что я никогда и ни за что не откажусь от своей мечты». — Джису — это мое имя… Он посвятил все свое внимание только одной ее работе. Она назвала ее «Одуванчик, исполнивший твою мечту». Картина, являющаяся дебютной, о которой она всегда говорила с легкой грустью в голосе, но с большой теплотой в глазах. Джису жадно пожирал глазами каждый миллиметр ее творения, а его губы шептали те давние заветные слова. «Спасибо тебе... Спасибо тебе за то, что изменил меня». Джису поднял руку и протянул пальцы к холсту. Дотронулся до шершавей поверхности легонько, почти не касаясь. Он словно желал поймать что-то, что может вырваться из картины и убежать далеко-далеко от него. Джису покачал головой и опустил взгляд на маленькую бумажку, содержащую комментарий автора к работе. Парень продолжил с жадностью вчитываться в аккуратный ряд строчек, так напоминающий ему ее нежную руку. «Где бы ты ни был… Я надеюсь, что ты счастлив». Буквы обжигали глаза Джису, не способные остановить излияние его чувств. Он сожалеет, он счастлив, он неописуемо растроган. Все мысли и воспоминания нахлынули на молодого человека большой волной, не давая ему возможности вдохнуть спасительно воздуха, свежего глотка. Он читал, а буквы разбегались в разные стороны. Тогда он переводил взгляд на «Одуванчик» и четко слышал в голове ее нежный тихий голос. «Тебе больше не надо подталкивать меня и поддерживать. Я хорошо справляюсь со всем сама. Так что… Не волнуйся обо мне и будь счастлив. И тогда я тоже буду счастлива». Сорвавшись с места с невероятной быстротой, он помчался вон из художественной галереи. Его сестренка удивленно вскрикнула, увидев брата в таком возбужденном состоянии. — Лили, иди домой. Я скоро вернусь. На автомате, не думая о фразе, сказанной сестре, Джису мчался по вечерней улице, безошибочно вспоминая, где ее дом. Пробегая мимо привычных вывесок, витрин и рекламных афиш, он вспоминал о всех сказанных здесь словах. Он помнил, как тащил ее через толпу прочь от надоедливого одноклассника, как она призналась ему в любви. А здесь он объяснял ей, что она не должна ходить в ресторан с кем-то чужим. Парк, школа, арт-клуб, все места проносились мимо парня, но каждый оставлял в его голове подсказку-ключ к следующему воспоминанию, бережно хранившемуся до этого момента прозрения в его сердце. «Прощай, мой удивительный Черный Кот. Если мы встретимся вновь, то я скажу тебе то, что не смогла сказать тогда… Прощай». Последние строчки этого послания ему он выучил наизусть. Калитка, дом, дверь. В голове болезненно стучали его последние слова, сказанные той ночью три года назад. Как во сне, он вновь увидел перед глазами ее испуганное лицо той ночью, когда он впервые стал человеком. Она была напугана, шокирована, обескуражена, и он понял в тот момент, что безвозвратно влюбился в нее. За этим воспоминанием последовала сцена, когда она, плача из-за своей слабохарактерности и неуверенности, довела его до бешенства, вызывая в нем чувство ревности, которое взялось из-за мыслей об ее отношениях с другим парнем (Бог знает, откуда взялись эти мысли), а после - боли и стыда за свое поведение. Кадры сменяли друг друга со страшной быстротой. Первый поцелуй, доверие своих тайн, утешение после визита несносной матери, первая выставка. Первая выставка… Сердце сжалось в комок, перестав биться на несколько секунд. Он отдал ей свое ожерелье. И он обнимал ее на прощание. Он обнимал ее крепче и крепче, прижимал к телу, как самое дорогое и ценное, что у него было. Он думал в тот миг «Моя, не отдам, не отдам» и с трудом давал ей свои последние наставления и пламенное обещание. — Где ты ни была… С кем бы ты ни была… Дверь легонько отворилась, и он задержал дыхание, когда увидел взгляд ее ярких, любимых глаз. — Я найду тебя и верну назад. Джису как одурманенный прошептал ей в лицо эти слова и протянул руки к столь желанной и дорогой для него девушке. Хичон не смогла произнести ни слова, но чувства среагировали намного быстрее мыслей, слезы изумрудным водопадом хлынули наружу, а руки обвили сильную шею молодого человека. Он, словно опьяненный каким-то страшным наркотиком, прижимал ее хрупкое тело крепче к себе. В каком-то бреду они цеплялись друг за друга, не в состоянии насытиться присутствием долгожданного любимого. Он ринулся к ее губам, как жаждущий глотка свежей воды путник. Не в состоянии насытиться лишь ее губами, он целовал ее щеки, нос, подбородок, мокрые от слез глаза, уши, лоб, волосы. Он вдыхал родной аромат, который всегда с нетерпением ждал домой, который в годы забытья неосознанно пытался уловить на улице. Он помнил его ярче, чем что-либо другое. — Моя милая Кормилица. Моя дорогая Хичон… Прости, что так долго, прости меня… Девушка мотала головой и, обхватывая его лицо своими маленькими холодными ладошками, плакала, пытаясь вымолвить хоть слово, но голос ей изменял, и ничего, кроме жалостливого завывания, она произнести была не в силах. А Джису нуждался в ее голосе, так уверенно звучавшем в его голове. Он припал к раскрасневшимся от слез губам, нежно вливая в девушку свои чувства. Хичон отвечала, крепко обнимала и помогала ему выразить их. Она тоже пыталась вложить всю свою любовь, счастье, радость, волнение. Когда влюбленные, наконец воссоединившиеся сердца оторвались друг от друга, Джису, задыхаясь, сказал девушке слова, о которых все эти три года она грезила по ночам, вспоминая своего Черного кота. — Я сдержу свое обещание.