Утро тут же не расположило Ивана к себе. Спал он мало и тревожно, наполненный печалью вкупе с тяжкими размышлениями и, как бы он не старался скрыть от себя сей момент, тоской. Кто бы мог подумать ещё
тогда, что он будет скучать по этому Демону?.. Но к чему опять эти глупые размышления? Он сам для себя решил, что они напрасны: раз уж полюбил (увы) чёрта, Демонлорда, правую руку Сатаны, — так уж и быть, отрицать смешно. И странно сейчас утверждать, что он крайне равнодушен к Байльшмидту. Напротив, он весь переполнен думами именно о нём, о его словах, взглядах, касаниях… Падшему пока ещё стыдно признаваться в чувстве, о котором мечтал (он ощущал, что мечтал когда-то об это особенно страстно). Даже сон изменил ему: грёзы наполнены лишь их встречами, речами, невольно, но стыдливо Падший вспоминал их общение, когда он себя вёл очень несправедливо, но о той ночи в столовой, увольте, он вовсе боялся думать. Нет, он не влюбился так скоро только из-за какой-то страстной ночи. Сначала, непременно, он думал именно так и говорил себе, что такая «любовь» краткосрочна, а значит, вскоре покинет его, желая её удавить. Но чем больше он думал об этом, тем более убеждался: нет, это не ночь. Раньше, ещё ранее он потерялся. Он помнил, как только зарождалось в нём этот огонёк, маленький, ничтожный по сравнению с тем пламенем, что бился в чужой груди, далеко, кажется, в прошлом, на той самой площади, когда он впервые увидел покровительство… Глупо?.. Отнюдь, думаю, это вполне естественно: заблудшая душа, всеми отвергнутая, видит такую же душу, совсем, казалось бы, не схожую с нею самой, однако, сам факт отвержения притягивает эти души. И чем больше они совокупляются в разговорах, тем более те понимают ту нерушимую связь, которая создаётся в результате сего общения… Впрочем, это всё слова, здесь не обойдётся без целой лекции, уволим вас от этой муки.
Да, как было сказано, Иван встретил утро вовсе не радушно. Его разбудил какой-то маленький парнишка с крохотными беленькими крылышками, очень милый, но слишком уж робкий и заикающийся. Он подал Ангелу одежду, объявил о завтраке, кой посещать, к сожалению, необходимо, а после, спросив, не желает ли «сэр» ещё чего, стремглав удалился, чем смутил (точнее, огорошил) Ивана. Недолго он сидел в ступоре: оделся в, как он заметил, неплохое одеяние в виде белой рубашки с длинным воротом, обтягивающих кальсон такого ж цвета, да однотипных белоснежных сапог. Скупо, но довольно прилично, «по-святому». Зеркала не было, отчего Ваня тотчас сконфузился, но не расстроился, найдя-таки в комнате какой-то небрежный осколок, видимо, стекла, где поправился. Всё это нужно было для дела, не смейтесь; а комната всё-таки очень ужасная, да, ей не сравнится с той, что выделил ему…
— Нужно идти… — с долей досады кинул он и тряхнул головой. Сейчас ему придётся очень много лгать и притворствовать, что он, признаться, ненавидел. Он старался принять самый равнодушный вид, что всегда умел искусно.
Встретили его тепло. Комната, видимо, столовая, вся залита ослепительным светом из огромнейших окон с великолепными фресками, где разыгрывались любопытные сюжеты из Библии. Украшали их белые шторы, такие же вытянутые стены, потолок с рельефным изображением серафима и тому подобное; довольно пусто, преувеличено. Огромный стол тоже напрасен: накрыто только на двоих, прибор хоть и чист, но опять же скуп. Хотя давно ли Иван предался роскоши?.. Но таковы мы: всегда присутствует привычка сравнивать. Как ни крути ларчик. И здесь Иван замечает высокую светлую фигуру ангела, именно ангела, с пушистыми белыми крыльями, где дрожали перья. Это первое, что подмечает Иван — сердце его задрожало. Он и забыл, как крылья прекрасны… Он настолько привык к человеческому облику, которым его прокляли в Аду, что сейчас ведро с завистливой, но детской обидой опрокинулось на него. Это был Альфред, без сомнений. Изящные, но простые одеяния сидели на его гибкой фигуре, что сочилась молодостью, здоровьем и рвением вперёд. Силуэт тут же отворачивается от собеседника и голубые, полные волнительного наслаждения, очи встретили Ивана, готового уже ко всему.
— А! — только и вымолвил Альфред, подорвавшись на месте: его лёгкая фигура стремительно приближается к Падшему и трепетно, радостно, счастливо обнимает за плечи. В первую секунду Иван не нашёлся, но, заметив внимательный изумрудный взор, поспешил обнять Альфреда в ответ. — Я думал, что мы больше не встретимся! Не надеялся, когда писал то письмо, о Боже! Как ты изменился! Садись, садись, я так скучал, душа моя трепещет… Господи!
Казалось, он был готов поддаться чувствам. Каждое слово такое дрожащее, наполненное страхом и робостью, что Иван изумляется: перед ним новый правитель Небесного Царства, который так некстати робеет… Хотя это на руку?..
— Спасибо… — тихо отвечает он и садится на предложенный стул. Голубые глаза просто пожирали его, покрываясь влагой: Царь был более чем растроган. — В чём это?..
— Как же! — спешно, с широкой улыбкой начал Альфред, видимо, не в себе от радости.—Остепенился, походка такая ровная и, сказал бы, гордая, прямая, уверенная! Ох, я так счастлив…
— Альфред, быть может, ты перестанешь? Ты вгоняешь его в краску, а надо бы решать дела, — напомнил Эрж. Он тоже был в белых одеяниях, но внешность выдавала его: что-что, а свои чёрные рога и заострённые зубы он скрывать не любил, да и находил это забавным, особенно на Небе, где все просто дрожали в его присутствии.
— После, я же скучал… — небрежно отвечает он, опять наклоняясь в сторону Падшего. — Ваня, столько изменилось! Ты, верно, смущаешься Эржа?.. Эрж, не мог бы ты?..
— С превеликим удовольствием, Альфред, я, конечно, уйду, чтобы не видеть этих телячьих нежностей, но я не хочу, чтобы эта сука вас охмурила…
— Эрж! — уже сердито прикрикнул он. Демон, разозлившись манипуляции и обойдя Ангела, схватил Ивана за ворот и, внимательно взглянув ему в глаза, отпустил, яростно бросившись к дверям. Те хлопнули.— Демоны! Что с них взять, правда?.. — неловко спросил Альфред. Но ничто не могло испортить его настроение. — Ешь, ты же, наверное, совсем впроголодь… Как подумаю, в дрожь бросает…
Он умолк в полном смущении. Эту тему он крайне не любил, но разговорить Падшего хотел. Он поймал вдруг себя на мысли, что любуется, отчего Иван явно не был в восторге. Они принялись есть медленно, раздосадовано. И так сидели в молчании, каждый в своих думах. Кусок в горло Падшему не лез, что заметил Ангел, сочувственно покачав головой, даже спросил, не нужен ли Ивану врач, но получил отказ. Разговор не клеился, чем явно был расстроен Альфред, представлявший это утро чуть иначе. Нужно говорить, но только после завтрака, когда Ваня не принял вина, он осмелился, беспокойно глядя в фиалковые глаза:
— Я очень рад, что ты мне ответил… Сколько же ты пережил!.. Боюсь представить, как ты жил среди демонов. Они же, наверное, над тобой ужасно издевались… И твой новый хозяин… Гм, у него фамилия человеческая, сложная. Я слышал, демоны любят давать себе человеческие фамилии; некоторые утверждают, что именно они придумали… Как думаешь?
— Наверное… — поддакнул Падший, глядя прямо в глаза Альфреда. Ему стало неприятно от этого разговора, что волновал его воспоминания.
— Эрж говорил, что твой хозяин очень жестокий, даже человеком был. Правда? (Иван рассеянно кивнул.) Как представлю все эти ужасы… Страшно становится. Как же ты там выжил, Боже мой? Тебя обижали? Да?.. Ужасно… А правда, что демоны любят играть со своими слугами в карты? Нет?.. — он замолк, но тут же спросил, боясь распрощаться с мыслью. — Иван, а этот хозяин…
— Гилберт, — помог ему Иван, чуть смутившись. Ему даже показалось, что он покраснел.
— Да, Гилберт… Скажи только честно… — Альфред сел поближе, почти в упор глядя в чужие глаза. Он выговорил с настороженностью: — Он приставал к тебе? Домогался?.. Скажи, не бойся. Я готов тебя поддержать, не думай, что я отвернусь.
Иван запылал, поспешно встал — ему стало плохо — и отошёл к окну. Эти слова почему-то до боли оскорбили его, ему поплохело. Казалось, что он сейчас задохнётся от возмущения. Да, ему больно говорить о Байльшмидте, когда он старался не думать о нём, но исполнять своё дело, а здесь ещё в таком русле…
— Прости меня, — воскликнул Альфред, поспешно вставший из-за стола, опрокинув стул. Он налил в бокал холодную воду из графина и стремительно приблизился к бледному Ивану, который тяжело дышал. Дёрнув за ворот, Альфред подал ему бокал, но, видя, что Иван его не удержит, самостоятельно приподнял его, вливая холодную жидкость в подрагивающего Падшего. Он не думал, что его слова так подействуют. Он открыл маленькое оконце в окне, кои делали для проветривания, и подвёл к воздуху любимого.
— Прости, ради Бога, я более не буду задевать эту тему… — испуганно шептал он, приобнимая Иван за плечи. Когда он ощутил, что последний уже уверенно и твёрдо стоит на ногах, он услышал:
— Да, мне стало плохо. Не будем об этом, конечно? — хрипло спросил Падший, не глядя на ангела. Он чувствовал объятье и отвращение, от которого не мог избавиться, хотя ему этот ангел только что помог.
— Я так скучал… — неожиданно выдал Царь, после долгого мучительного молчания. Иван заметил, как тот наклонился, верно, в порыве поцеловать его, но отвернулся… Альфред с болью отпрянул. Осознание его заставляло мучиться. — Прости меня, ангел, прости… Я понимаю, тебе пока больно… Не будем… Глупо, прошу, прости. Я понимаю, у тебя это вызывает только отвращение… С тобой же никто нежно не обходился и не ласкал, верно, ты даже таких слов не знаешь… — печально, больно говорил Альфред в сторону. Он сам мучился оттого, что не может толком выразить свою любовь без вреда для любимого, которого, несомненно, ещё глубоко боготворил. Иван покачнулся от этих слов, но удержался. Нет, он просто не может!.. Эти слова не только оскорбляли его, но и мучили почти так же, как и Альфреда. Надо было сменить тему, что Падший и сделал.
— Альфред… — тихо позвал он. Ангел вздрогнул и тут же перевёл взгляд на Ивана. — Я давно не был на Небесах… Многое пропустил… Хотя я толком и не помню ничего… (Альфред издал какой-то странный возглас.) Не мог бы ты мне… Провести экскурсию?..
— По городу?.. — не понял он. — Боюсь, нет, здесь полно революционеров. Мне не безопасно покидать этот замок… Моё положение слишком шаткое пока что.
— Нет, я не про город… Я же не хочу, чтобы тебя убили… — ему показалось, что Альфред улыбнулся. — По замку, пожалуй. Я здесь не был никогда (вновь тот звук), знаешь, я слышал, что сады в этом месте…
— Да, это целое искусство, а не сады! — поспешил он поддержать разговор.
— Да, все тут такое большое и любопытное… Верно, хорошо жить в таких апартаментах… — Альфред вдруг конфузится, но исправляется. Он приказал убрать всё к их приходу, попросил стражу и позже они были уже в саду, наверное, Эдем по сравнению с ним — жалкое подобие огорода. Они гуляли очень долго, чаще в тишине. Альфред наслаждался его обществом, мерно вышагивая рядом, а под конец даже осмелился взять под руку, что очень удивило Падшего. Но тот побоялся противиться. К его счастью, Альфреда всё время отвлекали служащие, кои считали, что пока время для прогулок не пришло, посему их господину лучше заняться страной. В это время Иван мог оглядывать окружение. Что он искал? Что ж, знайте, он искал подходящее место. Место, где мог бы расположиться огромный портал, который поможет завладеть Небесным Царством. Да, так и есть. Иван — это не только отвод внимания «верхушки», но и не последняя роль спектакля предпосылок войны. В каком-то смысле, даже решающая. Это место определяет, кто на Небесах хозяин. Иван сегодня убедился, что место запущенно и пустует, будет достаточно легко сбежать ночью для открытия портала. И вскоре он глазами нашёл подходящую площадку — небольшой лужок для отдыха с зелёной гладью короткой травы. Сзади замка. Тыл. Лучшее для вторжения…
— Дела зовут… — неожиданно появился сзади Альфред. Иван вздрогнул, когда его обняли со спины. Да, ангел был счастлив. И, не удержавшись, он мазнул носом израненную шею любимого, губами прижался к его щеке и только потом отпрянул. — По любому вопросу можешь идти ко мне, милый. Мне пора… И да, Иван, пока ты рядом со мной — ты в безопасности. — Ангел ещё раз обнял его, но удержался от поцелуя, хотя улыбку подавить не мог. Он просто утопился в своей любви, которую так давно ждал…
На них внимательно всё это время глядели какие-то ангелы, слуги и Эрж. Каждый с удивлением. Но только один ещё присовокупил к тому презрение.
***
—
С любовью… Иван. — Закончил письмо вечером следующего дня Падший. Всё это время он не мог найти момента, где бы мог остаться один. То Альфред, то прислуга, то Эрж ходили по его пятам. Первый желал общения, последний — разобраться, что не так. Эти два дня были сущим Адом, если откровенно. Падший всё время играл, давал себя касаться, что очень злило его и подчас становилось слишком плохо от этого. Это било не только по его совести, но и по чувствам, воспоминаниям. Да, он так и не смог отделаться от дум…
Осталось лишь запечатать письмо. Иван спешно достал из ящика нитку и, сложив в три погибели, обвязал письмо, готовясь тотчас отправить его в Ад. Точнее же, Гилберту Байльшмидту. Первая часть состояла из сухих фактов, вторая — настоящих чувств и переживаний… Он просто не удержался, тем более, наверняка зная, что его письмо ожидают с волнением.
Заперевшись на крючок, Иван оглядел каждый угол, кровать, тумбу и только тогда вынул из-под рубашки один из атрибутов — необычный кулон, схожий с крестом. Опять оглянувшись, он закрыл глаза, тихо нашёптывая, что ему говорил Гилберт. И, вытянув вперёд руку, очертил в воздухе неясный узор… Секунду он стоял неподвижно, но воздух, точно разрезанный мечом, задрожал и раздвинулся, маленькая светящаяся щель показалась в нём. Изумление и радость охватили Ивана, но тот спохватился: взял письмо и торопливо вложил в эту щель, где оно и пропало, впрочем, как и щель. Падший облегченно вздыхает и садится на кровать. После спешно бросается к столу, убирая письмена, черновики и чернила, но замирает, когда слышит стук в дверь, грохот, лязг крючка…
— И что же вы здесь делаете, Ангел мой?..
***
Натали вздохнула очень громко, о чём почти тут же пожалела. Треск стекла — пустая бутылка разбита. Нет, этот кошмар просто невыносим.
Гилберт пьёт второй час, но кажется, что вечность. Сначала спокойный, теперь разгорячившийся, он проклинал весь мир, но в особенности себя.
— Уродская блядь! — совсем пьяным голосом кричит Демон в зеркало. Оно тоже трещит под его сапогом. Кажется, этот ужас никогда не прекратится, Натали устало глядит на осколки, а Демон не мог успокоить свои нервы. Совсем раскрасневшийся от алкоголя, пьяный от злости и горя, он ходил взад и вперёд по своей спальне и уж десять минут крушил что ни попадя. — Наталья, вот скажи! Зачем эта блядь, — он махнул рукой на зеркало, — отпустила
его? Какой, простите, частью своего тела она думала при этом?! — он, не дождавшись ответа, вновь ударяет ногой бедную мебель, рвёт шторы, а Натали только хмуриться.
— Герр Байльшмидт, успокойтесь ради Дьявола! — кричит она, пока Демон бился головой о стену. — Я понимаю, что любовь — это сложно, что вы скучаете, но…
— Натали, золото моё! — закричал Гилберт, оборачиваясь к Демонессе. Он бешеными глазами смотрит на неё — она морщится. — Второй день! Второй день весточки даже нет!.. Наталья, я не просто скучаю, я просто сейчас в бешенстве! А если что случилось? Он молчит, верно, забыл уж всё! А может, он там страдает, а может…
— Герр! — закричала девушка грозно. Она не выдержала и приблизилась к пьяному Демону, который умолк, расфокусированным взором глядел на неё. — Если вы, как говорите, доверяете ему, то прекратите это безумство! Вы можете скучать чуть потише? Вы можете хотя бы раз нормально переживать разлуку?! Иван не дурак. Сядьте на кровать.
— Натали, ты ничего не…
— Сел на кровать! — она зарядила ему пощёчину, от которой он точно проснулся. Благо, кровать и вправду была рядом, он сел на неё, но без участия: казалось, Демон просто потерялся в той жиже алкоголя, что сосредаточилась у него в голове. — Ложись. Вот так. А теперь слушай меня, — более хладнокровно заговорила Демонесса, злобно щурясь на хмурого альбиноса с алеющей щекой.
— Брось эту гадость. Иван не подведет, уверяю. Он же… — она на мгновение замолчала, но тихо проговорила: — Тебя любит. Очень сильно. Я не глупа, сам знаешь. Так что прекрати истерить, как барышня перед свадьбой и спи. От тебя воняет, что Иван чует оттуда.
Байльшмидт молча глядит на неё потупившимся взглядом. Она вздохнула, радуясь, что он успокоился, хотела дождаться того момента, когда он уснёт, чтобы прибрать этот бардак, но обернулась на дверь, когда вошёл её знакомый слуга Торис, тот самый робкий паренёк.
— Письмо от Падшего Ангела, герр… — говорит он, но почему-то смотрит на Натали. Она встаёт, взяв в руки из лапок причудливой птицы письмо, небрежное, чуть помятое, и закрывает дверь. Гилберт же одарил её красноречивым взглядом, прося им отдать письмо.
— Видишь, ты только зря бутылки перевёл, паникёр. Дьявол мой, что делает
эта чертовка с приличными Демонами!
Она села рядом с ним, распечатала письмо и подала. Гилберт весь дрожал от волнения, быстро пробегаясь глазами по торопливым строчкам. Сначала хмурится, но вскоре просто не может сдерживать улыбку.
— Пишет, что всё хорошо, — шепчет он Натали, отпив из бокала какую-то дрянь. — Говорит, уж втёрся в доверие… Хах, комната не понравилась… — чуть не плача от радости, лепечет Демонлорд. Наталья раздраженно кривится, с трудом узнавая в этом растроганном существе своего гордого Господина. Нет, ей совсем не нравилось то, что он творит из-за этого «чувства». Сущий ужас, о котором она мечтала.
— Ответ писать будете? — незаинтересованно спрашивает она. Гилберт дочитывал уже, как глянул на девушку полоумными глазами, весь в волнении, страхе. Он был сам на себя не похож!
— Да… Мне нужно что-то срочно написать, пока не передумал!.. Ах, алкоголь, спасибо за порыв… — он дождался листка и пера, тут же приступая к делу, разложившись на тумбе. — Я напишу ему, Натали, ты права, такое всегда нужно тотчас говорить, да. Может, я даже не смогу потом… Впрочем, ерунда! Я напишу всё, что переживаю, да, права ты… Возьми это письмо и отправь, прошу…
— Всё для вас, Господин, — со скукой зевает она, приняв письмо. Каково её удивление, что от облегчения на лице Демонлорда больше нет и следа. Он вновь встревожен, то вдруг уже печально смотрит на постель, с убитым видом бормочет: «Не думал… Что буду… Скорее бы всё это кончилось, я так скучаю…» — и так заснул, не раздевшись, порывисто вздыхая, бормоча ещё нечто невнятное под нос…
Натали сидела с ним, пока тот не уснул. И долго наблюдала за всеми этими страданиями. Странное ощущение овладело её душой, точно тревога Господина заразила и её…
— Глупый Господин… — вздохнула она и грустно на него посмотрела, жалобно изогнув брови. — Иногда я рада, что нет у меня любви…
Она смеётся. Встаёт с постели и наблюдает за его беспокойным сном, где он мечется, хватает подушку и прижимает, бормочет, бредит…
— Мне бы… такого глупого счастья… — прошептала она. И вышла.
