All The Drabbles

Кев/Дэннис. только Кевин называет Дэнниса Дэннисом. все остальные в команде - Эсбо. реакция команды. шуточный допрос Дэнни. Дэннис смущается и палится, что у них с Кевом отношения выходят за рамки начальник-подчиненный. В первый раз имя настигает его бумерангом, покуда он жует свои колечки в молоке, отгородившись сгорбленными плечами от станции и остальных ее обитателей. Этот голос зовет его мягко, приветливо: - Дэннис, - и это неправильно, совершенно недопустимо. Коллеги с подачи местного заводилы Мэла уже придумали ему прозвище, которого он достоин, и не затрудняют себя лишними экивоками. В их интонациях – слегка равнодушие, слегка снисходительность, толика презрения, смешанного с раздражением. Но в голосе Кевина доброта, и Эсбо хочется плакать, как в детстве, крупными солеными слезами прямо в тарелку. Помнить этот голос просящим о помощи, и ведь не для себя, и эти пальцы беспомощно наждаком по коже – На нем не осталось следов. Преступление не свисает табличкой с шеи, оно захватывает внутренности медленно, но неотвратимо, словно рак. Заштриховывает черным легкие, сжимает в тисках сердце, цедит по капле кровь. Каждый раз, когда Кев называет его по имени, Эсбо чувствует себя чудовищно, непростительно виноватым. *** Конечно же, Белый дозор ничего не пропустит мимо. Наблюдательность его коллег может сравниться лишь с их недогадливостью. Их умение делать неверные выводы из ситуации просто, блять, потрясает. - По-моему, шеф запал на нашего Эсбо, - прямо посреди обеда выдает Робби, которому наскучило ковыряться в остывшей запеканке. Малыш Эл застывает, как гончая, почуявшая след. - И верно, - подхватывает Зигги, прищуриваясь, - ведь только шеф называет его «Дэннис». Эсбо растягивает рот в улыбку, аж щеки болят. Так мыши радуются вивисекции. - Колись, Эсбо, - Малыш Эл добродушно пихает его под ребра, - что у вас там с шефом за неуставные отношения? Ему бы отшутиться, бросить в ответ что-нибудь одинаково непристойное и смешное, но нет. Рак в его теле добрался до лицевых мышц, и теперь он лишь кривится и моргает, потому что кричать и плакать совсем не вариант. Их отношения невидимы и неведомы Кевину, а Эсбо – бетонной плитой по голове. И раз Кев не знает, то прощения нет? И вся его доброта зря. *** Эсбо одет в обман, словно в непроницаемый костюм. Ему хочется верить, что он никого не заденет, его ничто не заденет. Но это очередная ложь, которая отдает плевком ему прямо в лицо, когда Кев принимает его у себя на пороге, обещает защиту, дает приют. В этой спальне, под гнетом этой бесконечной доброты, ему хочется быть Дэннисом. Приличным приятным парнем, пусть из неблагополучной округи. И мама у него хорошая. Так разве нельзя забыть – Наощупь в темноте он находит хозяйскую спальню, встает у кровати на колени, не смеет дышать в это спящее, такое спокойное лицо. Он ищет повод, но голос молчит. Никто не зовет его ни виной, ни прощением, никто не желает его общества, когда он сам растерян и беспомощен. Он сдвигает одеяло украдкой, и шрамы светятся белыми полосами в темноте. Ему хочется унять их сияние, и он приникает губами. - Дэннис, - слышит он, и это голос из его снов, удивленный, но любящий. – Что ты делаешь? Я просто хочу, чтобы их не было, хочет ответить он, но лишь жмется губами к выпуклым шрамам. - Не надо, - просит Кев, но Эсбо уже все равно. Он опускается ниже, берет в рот и не думает ни о чем. И если даже здесь и сейчас любовь для него – смесь отчаяния, вины и безнадежности, об этом можно забыть, пока Кев зовет его Дэннис.