А поутру они проснулись

Кое-как она всё ещё держалась. Гордость не позволяла пасть настолько низко и истерить прилюдно. Просто ушла, даже дверью не хлопнув. Как такое вообще возможно? Не бывает ведь так. Не может весь мир пасть ниц перед одной единственной женщиной. Или может? Да нет же! Будь она хоть сто тысяч раз великолепна, умна, неподражаема, супер профессионалом. Эта Швецова, чтоб ей пусто было, заполнила всё её жизненное и рабочее пространство, не давая спокойно вздохнуть, затмила всё и всех, как ядерная вспышка. И всё-то у неё так ладно, правильно, без запинки, без сучка и задоринки, что аж тошно. И все-то её слушают и на задних лапах перед ней скачут, ну прямо дрессированные собачки на арене. Но это, это уже слишком!!! Нет! Нет! Нееет!!! Люда для верности и ногой топнула возмущённо, как в детстве. Зря. Всё равно никто этого не увидел. Это она от обиды? От несправедливости жизни? Или из злости? Или, не дай бог, от зависти, такой обычной, банальной? - Колонкова, ты там чего застыла-то? Навечно поселиться решила в моём коридоре? - Иду, - без энтузиазма откликнулась женщина. Голова Кораблёва показалась из-за угла, взгляд недоуменно-подозрительный: и что же могло так задержать женщину в помещении, где кроме тумбочки и вешалки ничего нет, тем более зеркала. Люда задумчиво изучала фото. Вся гамма чувств отразилась на лице: от обиды и злости до презрения. - Вот, знаешь, от тебя-то я этого не ожидала, - процедила она, и на мгновение показалось, что от досады смахнёт рукой эту дурацкую рамку с завитушками. Но только тяжело вздохнула, взгляда не отвела. - Чего? – не понял мужчина и тоже подошёл ближе. Фото как фото, ничего особенного. Кажется, это была какая-то совместная вылазка «в леса, в поля». Он даже не помнил, когда точно. Людмилы там не было, зато Луганский и Старосельцев, даже Женька ещё с Винокуровым. Стоит тут уже сто лет эта картинка, прижилась, Марья Сергеевна подарила вместе с пошлым этим обрамлением. Как давно это было, эх. Слой пыли более красноречиво об этом свидетельствовал. «И чего она так завелась-то?» - Так чай-то пить будем? Или как? – спросил Лёня прямо над ухом, от чего женщина чуть не подпрыгнула, - Может тебе покрепче чего всё-таки? Что-то вы, Людмила, нервная какая-то. Она резко развернулась, замотала головой отрицательно и… заревела. Некрасиво, протяжно завыла, опустив голову. И не было в этом ничего милого, детского, трогательного. И её хотелось не жалеть, спасать. Лёня испугался, не зная, куда кидаться: к телефону, чтобы вызывать скорую, или на кухню за водой и успокоительными, или хватать в охапку оседающую на пол, как мешок, боевую подругу. Он почти волоком притащил Колонкову на кухню, кое-как пристоил на табуретку, держа одной рукой, другой потянулся за кувшином, решив начать с воды. Стакана в зоне видимости не оказалось. Но женщину это нисколько не смутило, вырвав из его руки сосуд, она стала жадно глотать жидкость через край, ещё больше напугав человека, которого давно уже трудно было чем-то удивить или озадачить. Лёня даже нервно сглотнул, наблюдая, как вода течёт за ворот рубашки, стекая по груди к животу. - Люда, - осторожно позвал Кораблёв, отобрав на свою голову у неё злоподучный кувшин, - Ты себя как чувствуешь? Нормально? Колонкова снова судорожно всхлипнула и зарыдала с удвоенной силой, как ребёнок, у которого отобрали соску. - Да что же это такое-то? Сиди! Я сейчас скорую! - Нееет, не надоооо, - взвыла женщина и стала падать с табуретки, потеряв равновесие. - Как не надо! Ты же явно… - Не надо, пожалуйста. Я в порядке. Просто, просто… - Да что, что? - Швеееецоооваааа, - и женщина снова залилась слезами, уткнувшись носом в грудь Кораблёву, окончательно наплевав на все условности. Спустя какое-то время, Лёня понял, что, если это не остановить, скоро начнётся потоп. Слёзы никак не заканчивались, рубашка под её дыханием стала мокрой и горячей. - Может, водки? – тоскливо спросил он - Давай! – решительно отозвалась Колонкова, вполне нормальным голосом, но не пошевелилась. - Я пойду, достану, на балконе, - он попытался встать, но Люда рук не разжала, - Ну, пошли тогда вместе, что ли, - без энтузиазма, немного помявшись, предложил. Это было бы странное зрелище, но благоразумие или что-то ещё, ему неведомое, заставило женщину остаться на месте. Её манера пить, не закусывая, не оставляла никаких надежд на приличный финал. Но мужчина, терпеливо ждал, когда наступит кондиция, которая позволит Колонковой начать говорить. После пятой и половины бутерброда, впихнутого в неё почти силой, поток слов набрал свою мощь, и оказалось, что Людмила могла бы заменить маститого сапожника. Меж тем, рюмки стали неугодны, в ход пошёл гранёный стакан. Лёня стал вспоминать факты её биографии, пытаясь найти момент, в который она проходила службу на пиратском судне в окружении брутальных мужчин. В голову упорно лез бродяга Сильвер, «три тысячи чертей» во всей красе и разноцветный попугай. Швецова на другом конце города, явно, не спала ни минуты, лечась от непрерывной икоты. Кажется, они ещё пели что-то, ходили гулять «к цыганам и медведям», танцевали даже, прости господи. Хотелось сдохнуть сразу же, как вернулось сознание. Болело всё, до кончиков пальцев. Но главное не это: Колонкова явно была не одна, кто-то копошился рядом, издавая странные звуки, и вместе с головной болью и похмельным сушняком, Людмила вспомнила, у кого гостила и со стоном откинула одеяло. - Колонкова, теперь ты, как честный человек, должна на мне жениться – прохрипел Кораблёв, у которого не было голоса, прикладывая к голове бутылку ледяной воды. Они сидели друг напротив друга на разгромленной кухне, пытаясь понять, как дошли до такой жизни. - Где телефон? – спросила Люда, предчувствуя, что всё весёлое только начинается. - Не знаю, - кое как прокашлялся, дико посмотрев на женщину, - Нет, нет, я даже думать об этом не хочу! Колонкова, я тебя задушу! Людмила с сожалением смотрела на стекающую с дорогущего смартфона воду, краем глаза посматривая на Кораблёва. - Лёня, я… - Молчи, женщина. - Лёнечка, я всё исправлю. Я обещаю. - Колонкова, ты не человек, ты стихийное бедствие. - А как ты думаешь, прежде чем вот это, - она помахала в воздухе сдохшим гаджетом, - мы не… - Ну а что? В чём проблема-то? Вернёшься в свою шикарную жизнь, а я. О, я могу пойти на вокзал, буду красиво бомжевать, читать книги. А по пятницам ты будешь присылать мне гуманитарную помощь. Подумаешь, уволят. - Дурак. Странным образом, Людмилу совершенно не волновало то, что она могла натворить. Ей было как-то так спокойно в этой по сути неуютной квартире, малюсенькой, почти нежилой. И уходить не хотелось. Все проблемы были там, за стенами, враждебный мир сюда не проникал. - А я готовить не умею, совсем. То есть умею, но… короче, лучше не надо, - почему-то смутилась Колонкова, даже щёки побелели местами, что вызвало на суровом лице Кораблёва некое подобие улыбки, - Но я могу научиться, я смогу, - активно закивала она головой. - Ну а пока будем есть пельмени, топай в магазин. За углом есть. И корма кошачьего купи. А я пойду к соседке, позвоню Швецовой. - Зачем? - А ты предлагаешь забаррикадироваться и никуда носа не показывать? Если что, приму удар на себя. Не дрефь, Колонкова, не первый раз, прорвёмся. - Придётся и правда… - Что? - Жениться на тебе, я же девушка порядочная. Кот, появившийся ниоткуда, тихонько потёрся об её лодыжку, вполне довольный таким положением вещей. Предатель.