Если я уйду на рассвете

      Из одиночества тихого дома, из холода сумрака тёмных пещер она вывела его под лучи рассветного солнца. Ослепляюще-яркого, безудержно тёплого, как и её улыбка. Йона вывела его, дала ему имя, надежду и дом. Она теперь его дом. Его прекрасная, неповторимая, любящая, храбрая… Он мог бы продолжать бесконечно. Йона его свет, и он готов следовать за этим светом.       — Если я уйду на рассвете, ты последуешь за мной?       Этот её вопрос кажется смехотворным. Шинья за ней не просто последует, он готов стать её тенью. Повторять каждый шаг.       Но Шинья трус. Не тот трус, конечно, который бросает друзей на поле битвы («Ао, ты будешь смеяться, но у меня теперь есть друзья»). Нет, Шинья вовсе не боится битвы. Шинья боится Йоны, боится того, что однажды увидит в её глазах страх и разочарование. Боится, что однажды друзья его оставят. Шинья боится Сейрю и его силы, как бы странно это не звучало.       Йона не боится ничего. Ну по крайней мере сама она уверяет, что так должно быть. Но на самом деле Йона боится браться за оружие (каждый раз с содроганием сердца отпускает тетиву), терять близких, забирать жизни. А ещё она боится вспоминать тот день и встречи с Су Воном. Не очень похоже на бесстрашие, но Йона уже научилась обуздывать свои страхи.       Шинья с этим пока справляется хуже, но очень старается не отставать в этом от своей принцессы. Очень старается, поэтому и не шарахается уже от сотоварищей. Начинает привыкать к перепалкам Хака и Киджи. Ловит взглядом каждую улыбку Йоны. Почему-то Шинье ужасно хочется, чтобы она улыбалась чаще. Улыбалась ему.       Лунный свет мягкий, синеватый, почти прозрачный. Такой свет ему нравится больше солнечного, тот слишком яркий, больно ударяет по глазам. Разве что закатное и рассветное солнце мягче и приятнее. Оно напоминает о Йоне, ведь её волосы цвета утренней зари.       Ветер волнами пробегает по травам, разнося их пряный аромат, тревожа неутихающих цикад, трепля и спутывая волосы, что языками огня полыхают в ночи.       Шинья смотрит вдаль и, наверное, там что-то видит. Йона не видит там ничего, кроме ночной туманной дымки, заволакивающей подножья гор. Серебряный мир укрыт небесным тёмно-синим бархатом и лёгким полупрозрачным флёром тумана и похож на шкатулку с драгоценностями. Тонкие серебряные проволочки травы покачиваются с тихим звоном. Этот звон успокаивает и усыпляет Йону. Уже достаточно поздно, но ей почему-то не спалось. Не спалось не ей одной.       Шинья сидит на холме с самого заката и, похоже, не собирается спать вообще. Йона не пускает стрелы и винит себя за это. Она вовсе не ленится, просто сидеть с Шиньей уж очень хорошо. Она буквально стащила с дракона маску, уверяя, что здесь его уж точно никто не испугается. Теперь Йона изредка заглядывает Шинье в глаза, каждый раз задерживая взгляд всё дольше и дольше. Дракон на неё не смотрит вообще, и это почему-то обижает принцессу. Не смотрит, но ощущает её взгляд. Ощущает, но не может оторвать взгляда от незримой точки на горизонте. Йона так близко, что он чувствует тепло, исходящее от неё, слышит её дыхание, представляет лёгкую улыбку, тронувшую её губы. Только представляет, потому что боится перевести взгляд, точнее, боится, что не сможет его отвести.       — Шинья, — голос Йоны тихий и мелодичный, как перезвон серебряных колокольчиков, — посмотри на меня.       Эти слова лёгкими разрядами тока пробегают вдоль позвоночника, ударяясь куда-то в сердце. Шинья толком не знает, почему так реагирует, но ловит себя на мысли, что эта просьба не стала для него неожиданностью.       Тяжёлый вздох срывается с губ. Шинья хочет что-то возразить, но слова не идут на язык. Путаются и теряются, ускользают, как ветер в травах. Да и разве имеет смысл что-то возражать? Проще и приятнее просто подчиниться. И Шинья подчиняется.       Глаза Йоны цвета амаранта немного серебрятся из-за лунного света. Сама Йона даже ближе, чем казалось Шинье. На таком незначительном расстоянии от неё, оказывается, находиться очень волнительно. Сердце бьётся так громко, что, кажется, в тишине ночи его стук будет слышен всем. Сердце Йоны тоже отбивает дробь, нервную, с замиранием.       Ночь холодна. От ветра, что колышет серебро трав, мёрзнут ладони. Шинья берёт замёрзшие руки Йоны в свои, согревает тёплым дыханием. Это почему-то так просто и естественно, что даже почти не смущает. Не смущает дракона, но смущает Йону. От тёплого дыхания по замёрзшей коже бегут мурашки.       Йоне не хочется убирать руки, не хочется отстраняться, наоборот, ей хочется быть ближе. Ведь ночь, всё же холодна, ведь принцесса замёрзла. Ведь с Шиньей очень тепло. Оторвать взгляд от золотых глаз трудно, отстраниться от тепла ещё труднее.       Йона, словно зачарованная золотом этих глаз, оставляет лёгкий поцелуй на щеке дракона. Дракон же, находясь под чарами своей принцессы отвечает, невесомо касаясь замерзших губ.