Шли годы

Тонкая рука, красная от своей и чужой крови, доверчиво потянулась к бледному полупрозрачному лицу. Сотни, нет, тысячи мыслей вихрями кружились в голове Эдит, но на первом месте ярко горела одна: "Как?" Как он погиб? Убила родная сестра, да, убила. Взгляд невольно скользнул по распростёртому на снегу телу Люсиль, потом вновь поднялся, надолго задержавшись на бесконечно родном лице. - Томас, - беззвучно выдохнула Эдит, когда пальцы коснулись лица призрака. Девушка всегда думала, что духи на ощупь холодные, как лёд, но это... Ладонь внезапно ощутила тепло. Мёртвое тепло. Потом наступила пустота, вакуум - Эдит не чувствовала ровно ничего, кроме едва заметного покалывания в кончиках пальцев. Призрак смотрел на девушку прямо, не отводя от неё серых мутных глаз, а кровь всё струилась из глубокого пореза на его скуле. Эдит нежно погладила Томаса по щеке, прошептав несколько слов, что тяжелыми чёрными воронами вечно будут кружиться в этом месте над алым снегом: - Я никогда тебя не забуду. Призрак еле заметно кивнул, чуть прижимаясь серой щекой к маленькой ладони Эдит, и постепенно растворился в холодном зимнем воздухе. Эдит уходила, а Томас навечно оказывался привязаным к этому мрачному тёмному дому. Вынужденный скитаться по кроваво-алому снегу, он невольно слушал мелодию старинного рояля, слышимую лишь ему одному. Люсиль не появлялась, она прямо сидела на небольшом стуле, и её тонкие белые пальцы создавали музыку, красивую, но безмерно унылую. Такая гордая и такая преданная - брату, музыке, дому. Томас видел, как на его глазах люди рушили то, к чему он стремился всю жизнь. Незаметно он касался куска деревяшки - единственной оставшейся части своей машины. В воздухе всё стояла фраза, произнесённая Эдит, и Шарп вслушивался в красивые слова, произнесённые уставшим тихим голосом. Я никогда тебя не забуду. Томас видел, как два мёртвых тела - его и сестры - опустили в глубокую чёрную яму рядом с поместьем, и ещё несколько мгновений смотрел на своё лицо - бледное, с засохшей на нём кровью. Чёрные комья земли постепенно скрыли его, и тогда призрак почувствовал ноющую боль где-то в груди, там, где раньше билось пылкое горячее сердце. И долго ещё люди рассказывали об одинокой прозрачной фигуре мужчины, неподвижно стоявшей перед могилой Томаса Шарпа. Слухи ходили долго, и один смельчак даже заявил, что это сам "призрак Шарпа", но ему никто не поверил. - Это всё ложь, - уверенно заявил один почтенный джентльмен и назвал этого смельчака выдумщиком. Шли годы. И однажды, когда призрак уже потерял счёт им, пришла она. Эдит. Знатно постаревшая и хромавшая - видимо, нога срослась неправильно, - но это была Эдит, его Эдит. Женщина опустилась на колени перед заброшенной могилой и положила ладонь на холодную промёрзлую землю. В октябре было холодно. - Привет, - хрипло произнесла она, и Томас замер за её спиной, глядя, не отрываясь, на поседевшую макушку. - Как ты? Как у тебя дела? Эдит глубоко вздохнула, сжимая в ладони комок земли. - Я тебя помню, Томас, - продолжила она, - помню. Знаешь, за тридцать шесть лет произошло многое. Алан МакМайкл стал профессором. Помнишь его? Томас помнил. Он еле заметно моргнул, сжимая тонкие пальцы на её плече и ощущая давно забытое человеческое тепло. - Томас? - Эдит обернулась, оглядывая одинокое старое дерево со сморщенными пожелтевшими листьями на нём. Она его не увидела. - Томас! - уже увереннее позвала она, вытянув руку, и с лёгким удивлением ощутила тепло ладони, крепко сжимающей её пальцы. Эдит всхлипнула, тут же смаргивая слёзы, и сильнее сжала невидимую ладонь. - Твой дом скоро снесут, - прошептала женщина. - Ты не можешь уйти? Призрак опустил голову, выпустив из руки пальцы Эдит, и повернулся, шагая на узенькую тропинку. Эдит что-то мягко говорила ему, и Томас слушал, слушал со вниманием - ещё бы, его почти полвека никто не навещал. Но вот женщина поднялась на ноги. - Я приду завтра, - пообещала Эдит, водя рукой в воздухе, словно слепая, и через несколько минут, поморщившись от отчаяния, ушла. Но завтра она не вернулась. Она не вернулась и через три дня, и через неделю, и через месяц. Томас ждал, ждал терпеливо, ждал месяцы и годы. "Один," - безразлично думал он, глядя на обломки своего дома. Люсиль осталась там, навеки играя свою печальную мелодию на сломанном рояле, и Томас не возражал. Эдит не вернулась. Летели годы, похожие один на другого, как близнецы. Томас всё ждал и ждал, время от времени прохаживаясь по опустевшей земле. Листья, снег. Снег, листья. Всё чередовалось в своём определённом холодном порядке, и старое дерево в бывшем саду то цвело всеми красками, то сморщивалось от холода. Томас ждал. Эдит всё не приходила. Я никогда тебя не забуду. Летели годы, мрачные, бесконечно скучные и однообразные. Томас безразлично наблюдал за резвящимися детьми и их родителями, за строящимся на месте старого новым домом. Сначала хотелось кричать, но Шарп переборол себя, оставаясь молчаливым наблюдателем семейной жизни - менялись поколения, менялись и люди. Шли годы. Эдит не вернулась.