Часть 1
16 декабря 2012 г. в 02:43
«Быстро марш по шоссе, добежать бы скорее до моря».
Приноравливал мысли и сердце я к ритму шагов.
И в кармане письмо с обещаньем увидеться вскоре,
Заливает страницы густая и липкая кровь.
А на чаше весов, на одной стороне – моя рана,
Эта жажда, усталость, жара, расстояние, боль,
«Мессершмитты», Ла-Манш. Это страшно, а может быть, странно:
Равновесие чаш, где вторая – лишь встреча с тобой.
И ещё я до боли боюсь, что отнимут свободу,
Что тогда я до моря дойти, доползти не смогу…
Но у нас были годы, Сесилия, вечные годы,
У которых теперь мы с тобой в неоплатном долгу.
«Возвращайся. Я ждать тебя буду». И нет испытаний.
Ты ведь ждёшь. Это главное. И чёрт с ней, с этой войной!
Разрушались на наших глазах все надежды и планы,
Под собою сминая рассудок и страхи с виной.
Может быть, я когда-нибудь снова верну себе счастье,
Ту нелепую радость из жаркого летнего дня,
Когда в лучшем костюме под гордости собственной властью
Я бежал через парк, чтоб увидеть тебя и обнять,
Когда жизнь обещала победы, ещё обещала,
Когда я пересёк твой порог… Я поставил печать…
Обязательно выживу я, чтоб начать всё с начала,
Чтобы вместе с тобою опять всё с начала начать.
Добежать бы до моря… Там ждёшь ты меня у причала.
Это всё, что я смею отныне себе обещать.
Брайони Толлис:
Лондон, 1999 год.
...Было преступление. Но была и любовь. Инверсия несчастья. В сущности, я оказалась не так уж далека от истины в своей маленькой пьеске. Точнее, я сделала далекое отступление и вернулась назад, к своей первой пьесе. Только в последнем варианте романа моих героев-любовников ждет хороший конец, только в нем они стоят рука об руку на тротуаре одной из улиц южного Лондона, глядя мне вслед. Все предыдущие версии были безжалостными. Но я больше не вижу смысла в том, чтобы убеждать читателя, прямо или косвенно, в том, что, скажем, Робби Тернер умер от сепсиса в деревушке Поющие Дюны первого июня 1940 года, что Сесилия погибла в сентябре того же года во время бомбежки на станции метро «Бэлхем». Какой же это был бы конец? Какой смысл, какую надежду, какое утешение извлек бы читатель из подобного развития событий? Кто бы захотел поверить, что они больше никогда в жизни не встретились, что их любовь так и не осуществилась? Кому, кроме адептов сурового реализма, это нужно? Я им в этом не помощница. У меня больше нет храбрости для пессимизма. Я знаю, что всегда найдется читатель, который раздраженно спросит: но что же там произошло на самом деле? Ответ прост: любовь выжила и восторжествовала. И пока будет существовать хоть один экземпляр, хоть рукопись последней версии моей книги, моя импульсивная, моя счастливая сестра и ее принц-лекарь будут оставаться живы, чтобы любить.(с)