Цепная реакция

И что это было? Что? Да, она осталась в выигрыше. В этой схватке один на один, впервые открыв счет. Миллион к одному в его пользу. Прекрасное начало. Гермиона злилась на себя. Она хотела докопаться до правды. Черт, она была бы даже только «за», если бы он разозлился. Что угодно, лишь бы не это его молчание. Она не привыкла видеть Малфоя таким, не привыкла не слышать ответа, оскорблений, прений. Где извечное противостояние его ей – где? И самое главное – о чем говорила эта его тишина? Что творилось в его голове? О чем он думал? О чем он молчал? Вместо хоть каких-то ответов лишь еще большее число вопросов, распаляющих ее любопытство. Она ударила кулаком по столу. Глупо, как же глупо. Малфой прав – ее это не касается. Но, Мерлин. Гермиона привыкла находить ответы. Это всегда было ее целью, ее желанием – познать суть, дойти до корней и истоков, окунуться с головой, вникнуть полностью, чтобы досконально изучить, понять, разобраться. И вместо этого – смятение и прежнее, десятикратно увеличившееся беспокойство. Она пыталась избавиться от этого, но ничего не получалось. Наверное, она сможет выкинуть это из головы, лишь содрав с себя собственную шкуру. Ее любовь к загадкам вышла за всякие границы. Ее здравый смысл отправился в отпуск. В бессрочный. Она просто сходила с ума от своей жизни. И Малфой – лишь еще одна грань ее безумия, очередная крайность. Гермиона вернулась домой в смешанных чувствах. Сегодня она пришла на удивление рано – не было еще и девяти. Оставаться в офисе она не могла – голова буквально разрывалась от непрошенных мыслей. И даже работа в этот раз не могла ей помочь, потому что все в ее кабинете – во всем Министерстве тоже, наверное, – напоминало о том, о ком думать сейчас она не желала. Нужно было как-то отвлечься – другим способом. И ей обычно в этом случае помогала выпечка. Да, Грейнджер никогда не отличалась блестящими кулинарными способностями. Даже приготовление спагетти вызывало определенные трудности. Но пироги, торты и другие печеные сладости ей почему-то отлично удавались. Возможно, умение передалось от мамы вместе с увесистой книгой фамильных рецептов. В которой сейчас, к слову, она откопала самый заковыристый и трудный рецепт. Липковатое светлое тесто сминалось под ее пальцами, обретая нужную форму и толщину, а она представляла на месте этого комка из муки и яиц нечто совершенно противоположное. Гермиона яростно провела рукой по щеке, пытаясь заправить за ухо мешающую прядь волос. На коже остался белый след, к которому в мгновение ока прикоснулись чьи-то губы. Она замерла. Гермиона не заметила Рона, который уже довольно давно находился в кухне и с легкой полуулыбкой наблюдал за ее действиями. Его губы продолжали путешествие по ее лицу, а ее пальцы от этого лишь крепче впились в тесто. - От тебя вкусно пахнет, - прошептал он ей на ухо. От его дыхания колыхнулся завиток волос у нее на виске. Руки Рона обхватили ее талию. - Не говори ерунды, - пробормотала она, не зная, поддаться или вырваться. Его прикосновения сейчас не вызывали в ней ничего, кроме раздражения и желания остаться одной. Ей даже подумалось – уж лучше ненормальные, бешеные мысли, чем его прикосновения к ней, не пробуждающие ничего, кроме отторжения. А он словно и не собирался останавливаться. Как обычно ничего не замечал. Он никогда не чувствовал, не понимал ее. Даже на крошечный миг, на миллисекунду. Он был беспросветно слеп к ней. Черт, даже Малфою удалось добраться до той ее стороны, хоть он совершенно и не знал об этом – о том, что за ней скрывается. Нет, она не пыталась отрицать то, что Рон способен на чуткость и понимание, хоть это порой и было близко к правде. Просто именно с ней он никогда не был на одной волне. - Ты напряжена, - тихо проговорил Рон. – Что-то не так? Проблемы на работе? Практически искрометная наблюдательность. - Рон, - она немного отстранилась, - я не в настроении. - Уверен, что смогу его создать. Дай только мне пару секунд и… - Рон, пожалуйста! Гермиона постаралась как можно мягче высвободиться из его рук. Ей было нужно побыть одной, остаться наедине с собой. Но он этого не видел. Она заметила, как напряглась линия его челюсти, как он стиснул зубы. Она еще ни разу не отказывала ему после… того момента. - Ладно. Ладно, хорошо, - он резко отодвинул соседний стул. Так, что ножки неприятно скрипнули, царапнув пол. – Рассказывай, что случилось. Я слушаю. Он был готов к очередным банальным разговорам о проблемах в офисе, о плохом самочувствии, о чем угодно. Он был готов ко всему, кроме правды. Гермиона повернулась спиной к кухонному столу, вцепившись в него пальцами и слегка присев на столешницу. - Нечего рассказывать. Все нормально, правда. Она опустила глаза, не желая встречаться с ним взглядом и видеть непонимание и раздражение на его лице, это чувство оскорбленного достоинства, осознания ее недоверия ему. - Гермиона, я не слепой. Что-то же не так. Просто расскажи. Я готов услышать даже самое гнусное. Должно было прозвучать как шутка, но не сложилось. - Рон, я… - она вновь попыталась дать отпор, но замолчала. Тишина сгустилась. Мерлин, пожалуйста! Она чувствовала себя, как на допросе. - Ты мне не доверяешь. Это прозвучало почти обиженно, горько. Рон между тем продолжал: - И сколько времени я пытаюсь понять, почему. Я делаю то, что ты хочешь. Я стараюсь быть лучше, пытаюсь показать тебе… все, понимаешь? И что я получаю взамен? Началось. Снова. - Рон… - обессилено. Разжимая пальцы и канатами опуская руки. Гермиона почти закатила глаза. Она не хотела спорить в очередной раз. Но он с каждым произнесенным словом вспыхивал все ярче. Они вновь были на пороге очередной ссоры, нового конфликта. Гермиона так устала от всего этого. Ведь она знала, что сейчас будет. Очередное его «я знал, что это было ошибкой…» - Ты постоянно меня отталкиваешь. Что бы я ни делал – все зря. Ты не хочешь подпускать меня ближе. Ты выстроила стену. Ты со мной не считаешься. Гермиона, я не могу так. Она неожиданно вскинула голову. Потому что это ее задело. «Я не могу так». Ведь она тоже не могла. А он не замечал. Слишком эгоистичный, как и всегда. И Рон не обманул ее ожиданий. В тысячный раз произнеся заветные слова, он отвернулся. Но теперь настала ее очередь злиться. Его пламя перекинулось на нее, разжигая в ней негодование, заставляя проснуться затаенную глубоко внутри боль. Гермиона всплеснула руками: - Знаешь, ты, наверное, был прав, мы и впрямь совершили ошибку! Эти слова она выплюнула, почти прокричав. Рон замер. Взглянул на нее так, как будто она ударила его. Она никогда не отвечала ему так прежде. Он хотел что-то сказать, но Гермиона не дала ему сделать это – встряла в его паузу: - Я устала слышать это каждый день. У меня начинает складываться впечатление, что, говоря так, ты пытаешься от меня избавиться. Мне просто нужно немного времени для себя, понимаешь? Чтобы отдохнуть, чтобы подумать. Я не игрушка, не машина для обслуживания твоих прихотей. Я не та, кто потакает каждому твоему желанию. Я тоже могу уставать, выматываться, желать быть одной. Прими, наконец, что рядом с тобой живой человек! Каждое ее слово как пощечина, как удар под дых, под которым он прогибался, бледнел и будто бы становился меньше. Рон, такой уязвимый перед ней сейчас. Такой слабый, с ярко выделяющимися веснушками на обескровленных щеках. Со своими полными всем сразу голубыми глазами. Рон, который промолчал, проглотив все то, что так и не решился сказать в ответ на ее выпад. Рон, вышедший из кухни, из квартиры, из дома, громко хлопнувший дверью напоследок. И она, тут же пожалевшая о своей вспыльчивости и резкости. Но взять свои слова обратно она уже не могла. Как и не могла отрицать то, что каждое из них принесло ей облегчение. Наверное, стоило быть более сдержанной. Но она просто была не в состоянии молчать. Гермиона так устала от этого – от его вечных претензий к ней. Как бы она хотела высказать ему все то, что месяцами копилось у нее на душе. Увы, это было невозможно. Она вытерла руки о полотенце, отшвырнула его в сторону и сгорбилась над раковиной, впившись в бортики. Гермиона прекрасно понимала, что этой ночью останется одна. Но прощения она не попросит. Да, это, наверное, глупо, и нужно быть умнее. Однако, как говорится: «Сила воли – ресурс исчерпаемый». Гермиона не может идти на уступки бесконечно, закрывать глаза на… него. Она и так слишком долго терпела. Скорее бы закончился этот мертвый июнь. Будто бы после что-то изменится. Очередная пустая надежда. Такая же пустая, как и слова Малфоя, которые тот так и не произнес. У нее была небольшая задержка. Первое время ее это не особо беспокоило. Но вот прошел месяц с небольшим, и положение в норму так и не пришло. По-настоящему серьезные опасения пришли лишь спустя еще десять дней. Возникла сонливость и неприятные боли. Гермиона дала себе отсрочку еще в пару недель, тайно надеясь, что все может измениться, и она заблуждается в своих предположениях, хотя в глубине души она понимала, что ошибки быть не может. Установленный самой собой срок она так и не выждала. Продержавшись лишь три дня вместо обещанных четырнадцати, она при первой же возможности поспешила в Больницу Святого Мунго. Мудрая и невозмутимая целительница выслушала ее жалобы и опасения и, проведя кое-какие тесты, с улыбкой выдала: Гермиона в положении. Приблизительный срок – семь-восемь недель. И это очень хорошо, что беременность удалось выявить на такой ранней стадии, ведь это поможет снизить риски как для будущей матери, так и для ребенка. Главное – никаких стрессов и потрясений. Замечательно, не правда ли?.. Весьма замечательно. Гермиона вышла из кабинета с сумкой, полной рецептов и письменных рекомендаций, планами скорых обследований и руками, прижатыми к животу. Не сказать, чтобы она не была рада. Просто… это слегка повергло ее в шок. Она не ожидала, не была к этому готова. И самое главное – как сообщить об этом Рону? За окном нынче увядает август, желтыми листьями опадая на иссушенный асфальт, а с момента их последней ссоры они умудрились не сказать друг другу ни слова. Это был их рекорд по молчанию и проявленному упрямству. Гермиона даже не знала, как подступиться к этой теме, с какого конца начать. А еще она не могла предсказать его реакцию. Да, она знала его без малого десять лет. Но этот вопрос они никогда не обсуждали, даже мысленно обходили его стороной. Они никогда по-настоящему не говорили с ним о настоящей семье, о браке, о детях. А с учетом их нынешних отношений… Она не помнила, как добралась до дома, как приготовила ужин, решив сегодня же сообщить Рону важную новость, и села за стол, сложив перед собой руки, как примерная школьница. Каждые пару минут она рассеянно поправляла прическу, передвигала тарелки, теребила подол платья и край скатерти, наливала и осушала стакан за стаканом холодной воды. Прийти в себя было сложно. Успокоиться – и подавно. Гермиона ненавидела неопределенность, неизвестность. Но еще больше она ненавидела ждать. А ждала она к этому часу уже немало. Смеркалось. Шум машин за окном становился тише и слабее. Закатное солнце скрыло свой ярко-алый край за линией горизонта, и Лондон погрузился в беззвездную тьму. Рона до сих пор не было. А она сидела и заламывала руки. За те часы, что она провела в ожидании, она так и не встала со своего места. Ноги затекли, спина ныла, в шее пульсировала боль. А Гермиона закостенела, будто бы приросла к этому шаткому стулу. Когда же он наконец пришел, она уже не ждала его. Стоило лишь скрипнуть ключу в замочной скважине, как она, сама не осознавая, почему, юркнула на диван, завернувшись пледом и закрыв глаза. Ужин, оставленный ею на столе, Рон проигнорировал. Всю неделю она ходила как на иголках, проклиная себя за проявленную трусость и слабость. Сообщить Рону за все эти дни она так и не решилась, за что она то ругала, то хвалила себя. И всю эту неделю его тоже что-то гложило. Он был какой-то взъерошенный. Она ожидала, что скоро поймет, что к чему. Но он молчал. Так же, как и она. С каждым новым днем было все труднее, все сложнее и тяжелее. Она нервничала все больше. Пару раз даже сорвалась на нескольких подчиненных, и те смерили ее изумленными, непонимающими взглядами. Она никогда не грубила. Но еще больше масла в огонь подлило ее стремительно ухудшающееся самочувствие. Гермиона чувствовала – с ней что-то не так. И она боялась. Целительница заверила ее – все хорошо, волноваться не о чем. Рисков нет. Наверное, это все от нервов. А потому нужно покончить с этим. Просто сказать Рону. И она со всей твердостью решила сделать это тем же вечером – поговорить с ним, затолкав беспокойство и страх куда подальше. Она Гермиона Грейнджер все-таки. Еще одна попытка. И уж она-то точно увенчается успехом. Она состряпала очередной ужин, стараясь куда больше обычного. Все должно быть идеально. По крайней мере, сносно. Она приготовила его любимый ореховый торт. Голова кружилась, но Гермиона игнорировала недомогание. Просто она поговорит с ним, и все это кончится. Она повторяла эти слова, как мантру. Вновь замирание в ожидании. Она не уйдет, не спрячется в свою нору. Не допустит. Но она не успела даже накрыть стол, как дверь открылась. Гермиона замерла с двумя бокалами в руках. Рон вошел стремительно. Он походил на обезумевшего тигра, с бешеной скоростью мечущегося в клетке. Он ерошил свои волосы. Даже не посмотрел на нее. Гермиона бросила на него недоуменный взгляд. Она еще не видела его таким. Его будто терзало что-то изнутри, царапая острыми когтями плоть. - Я больше не могу так, - выдал он, резко останавливаясь перед ней. Она моргнула. Слегка повела головой, приподняв уголок губ. - Ладно, - произнесла она, отводя взгляд. – Мы снова можем разговаривать. На самом деле… - Дело не в этом. Он вновь запустил пальцы в волосы. - Допустим, - Гермиона все еще сжимала ножки бокалов. – А в чем тогда? Рон почему-то засмеялся. Почти истерически, почти безумно. Полы его мантии взметнулись. Он нервничал, он был взъерошен. А она не понимала, что происходит. Молчание затягивалось. Она уже было приоткрыла рот, чтобы спросить что-то, но он не дал ей сделать это. Рон произнес: - Я тебе изменил. Гермиона услышала звон бокалов. Ее пальцы сжали пустоту. Должно быть, ей послышалось. Почти наверняка. Она адресовала Рону неуверенную улыбку. Он шутит. - Что? – спросила она, не замечая осколков под ногами. – Рон, если это шутка, то очень и очень… Рон сардонически усмехнулся. Усмешка эта больше походила на судорогу. - Я бы не стал так шутить. Верно, он бы не стал. Потому что такими вещами не шутят. И неожиданно в груди стало так тихо-тихо. Как будто бы даже само сердце перестало биться на крошечный миг. Тихо и спокойно. Все эмоции сузились до размеров крошечной точки и замерзли, покрылись ледяной коркой. Ей не хотелось знать, сколько раз, с кем и как давно. Она вдруг просто приняла эту мысль. Так невозмутимо, словно всю жизнь знала об этом, была к этому готова. Она сама поразилась своему спокойствию, смирению, граничащему с безразличием. Гермиона много раз видела такие сцены в кино и читала о таком в книгах. Герои обычно страдали, рвали на себе волосы, заливались слезами, ссорились, доходили до истерик и нервных срывов. А она… Она просто развязала фартук, аккуратно сложила его и положила на кухонный стол. Провела по лбу запястьем. Все еще абсолютно спокойная, словно речь идет о погоде или о планах на выходные. Гермиона сделала несколько шагов по направлению к двери. Тихо обошла Рона и положила руку на ручку. - И все? Ты ничего не скажешь? Голос за ее спиной такой надтреснутый и глухой. - А что я должна сказать? Она говорила, не оборачиваясь, невидящим взглядом уставившись в черноту двери. Ей просто нужен воздух. - Тебя это совсем не волнует? Тебе все равно? Казалось, что он вот-вот сорвется на крик. Гермиона, все еще всматривающаяся в пустоту. - Но мои слова ведь ничего не изменят, - так тихо-тихо, практически шепотом. До нее донесся звук удара. Кажется, Рон пнул стул, и тот повалился на пол с оглушительным грохотом. Она вздрогнула, но так и не обернулась. - Что теперь будет? – тон, как у маленького нашкодившего мальчика. А что она должна была сказать? Что она прощает его, что это не имеет значения, и что у них в любом случае все будет хорошо, что им обоим нужно прийти в себя и это они оба во всем виноваты? Просто она отдавала ему всю себя, без остатка. Ни разу не подвергала сомнению его верность. Она безропотно отдала себя в его руки. Подарила себя. Принудила себя к жизни с ним. Думала, что ему это нужно. Что он… Гермиона покачала головой. Сожаление затопило ее изнутри. Она будто бы ожила, эмоции, наконец, начали в ней пробуждаться. И это была не обида на него. Не жгучая ненависть, не злоба, не боль, нет. Просто тихая, обволакивающая жалость к самой себе. За то, что она терпела, и все… Все это было зря. И ему было так просто от нее отказаться. Она не ответила ему. Дверь со скрипом открылась, а затем негромко клацнула за ее спиной. Гермиона вновь услышала грохот за спиной. Дрожащей, неуверенной походкой, она начала спускаться по лестнице, хватаясь за перила так, словно они были ее спасательным кругом. Похоже на дежавю. Рон не остановил ее, не пошел за ней. И, кажется, впервые он ее понял. Понял, как будет лучше. Он сказал это так просто, без обиняков. Да, ломаясь и крошась, но сказал. Нашел все же в себе силы признаться. Хотя бы на это у него хватило храбрости. Рон, наверное, ожидал, что она поймет, простит. Вот только… этого не будет. Это она не сможет ему простить. Он предавал уже не в первый раз. Это было в его натуре. Даже в дни смертельной опасности он смог отвернуться от нее. Следовало ожидать, следовало хотя бы догадываться. А ведь она даже не задумывалась над тем, где он проводит ночи после их очередной размолвки. Не подозревала о том, что он способен на измену. Очередная ошибка в ее копилке. Сколько еще их будет? Сколько? Еще одна вещь, которую она ненавидела, – ошибаться. Гермиона совершенно забыла о том, что собиралась сказать ему, забыла об их будущем ребенке. Об ее ребенке. Отныне это дитя принадлежит только ей. Гермиона положила руку на живот, ощущая приступы боли. Она не понимала, какой – душевной, физической или и той, и другой сразу. Она так долго искала повод. Неосознанно, против воли. И вот теперь она, наконец, его нашла. Но что будет дальше – она не знала. Все эти недели и месяцы. Нужно просто идти вперед. Это она и делала сейчас. Это, должно быть, последняя. Лед почти растаял, осветляя янтарную жидкость. Капли на запотевшем стекле поредели. Он рассеяно повертел стакан в пальцах, смазывая узор. Не было привычного тепла и знакомой расслабленности, не было затуманенности и обманчивой легкости мыслей. Не было никакой реакции. - Может быть, лучше закусить, сэр? – произнес бармен. – Могу предложить вам… - Соглашусь лишь при условии, что в меню будет твой язык. - …орешки, чипсы и жареные плавники радужной рыбы, - закончил невозмутимый бармен. Он не ответил, лишь залпом осушил стакан. Лицо Малфоя перестало мелькать в газетах не так давно и, казалось, что о его очередном проступке все забыли. Но не проходило и дня без шепота за его спиной, без оскорблений и ненависти. Мать с отцом умоляли вернуться его домой. Даже предложили ему реабилитацию. Все, что угодно, лишь бы он почувствовал себя лучше, был в безопасности и не портил свою репутацию. Ту самую, на которую ему давно уже было наплевать. И которой уже не было. Он понимал, что им тяжело и больно. Но ему просто нужно, чтобы все оставили его в покое. Хотя бы на какое-то время. Он хотел, чтобы замолчала та его часть, которая упорно занималась саморазрушением. Чтобы она замолчала или действовала быстрее. Потому что долго он так не продержится. Драко был на грани. Уж в который раз. Еще один отчаянный шаг, и он поплатится за все свои прегрешения. Он отсчитал несколько сиклей. С грустным звоном они раскатились по барной стойке и чуть было не улетели на пол. - Сдачи не надо, - бросил он, направляясь к выходу. Горячий воздух тут же опалил лицо. Несмотря на удушливую жару, Малфой лишь запахнул пиджак, поглубже засунул руки в карманы брюк и направился в место, которое, согласно толковому словарю, принято считать домом. Он привык ходить пешком. За прошедшие месяцы он даже почти сроднился с этим. Но порой ему даже было жаль маглов, не подозревающих о таких вещах как порталы или трансгрессия. Сегодня он решил немного изменить свой маршрут и пройти через парк. Да, так идти было дольше, но он ведь никуда и не спешил. Электрический свет фонарей затопил улицу. Ночь была безлунной. Засыхающие листья на деревьях чуть заметно трепетали, но ветра не было. Центральная аллея пустовала – час был довольно поздний. Лишь одинокая маленькая фигурка привалилась плечом к одному из стволов фонарей. Драко не различил, кто это был – мужчина или женщина. Впрочем, ему все равно. Наверняка обычный пьяница. Ему захотелось свернуть и перейти на одну из боковых дорожек, уводящих вглубь, теряющихся под сенью высоких деревьев. Потому что хотя бы здесь он рассчитывал остаться один. И он уже начал было осуществлять задуманное, как неожиданно фигурка встрепенулась. Малфой заметил шевеление – казалось, что она вытянула руку вперед, будто пытаясь за него ухватиться. Драко скривил губы в приступе отвращения и лишь ускорил шаг, отводя взгляд и стараясь как можно быстрее убраться оттуда. Неожиданно до него донесся стон, по звуку которого он понял, что фигура оказалась женщиной. Почти неслышный, он растворился в тишине, а затем перерос во всхлип. Малфой, ты свихнулся. Тебе кажется. Ей просто нужны деньги на очередную бутылку. Иди своей дорогой. Не смотри, не смотри, не оборачивайся… Но что-то вдруг заставило его остановиться и бросить еще один взгляд на незнакомку, которая медленно сползала вниз, все еще беспомощно вытянув правую руку – левую она прижимала к животу. Что-то Малфою подсказывало, что пьяницы так себя не ведут. Тихое, едва слышное «пожалуйста» резануло слух. Он был почти уверен в том, что ему послышалось. Проклиная себя и весь мир вокруг, он уверенным шагом направился к незнакомке. Он и сам не понимал, зачем ему это. Просто вдруг отчаянно захотелось выяснить, в чем, черт возьми, дело. Было в этом «пожалуйста» нечто, заставившее его встрепенуться. Будто он его уже где-то слышал. Чем ближе он подходил, тем отчетливее и различимее становились всхлипы. Кажется, девушке и впрямь было плохо. Она уже сидела на коленях, опустив голову. До боли знакомая грива непослушных каштановых волос в свете фонарей. Только глядя на них, Малфой мог безошибочно узнать их обладательницу. Он опешил. Нет, быть того не может. Какая-то шутка, бред. - Грейнджер? – спросил он, глядя на сжимающуюся в его ногах девушку. Что с ней, во имя Мерлина, случилось?! Она вскинула голову. Смотрела на него так, будто не узнавала. Из ее огромных карих глаз катились слезы. Губы что-то шептали, но он не мог разобрать ни слова. А впрочем… На миг ему в голову пришла мысль уйти. И он почти поддался этому порыву. Сделал неосознанный шаг назад, отступая. Грейнджер в отчаянии вцепилась в его штанину, почти разрывая ногтями ткань. - Пожалуйста, - шептала она. – Пожалуйста, пожалуйста… Он смотрел на нее и не верил своим глазам. Он никогда не видел ее такой. Малфой понимал, что теряет время, думая, как поступить. Но, черт, почему он должен помогать ей? Ей нужна была помощь. Ему – возможность отомстить. И, видит Мерлин, сейчас она у него была. Грейнджер перед ним. На коленях. Такая слабая. И снова перед его глазами она, кричащая до потери пульса, до разрыва легких. Он должен ей. Он привык отдавать долги. Малфой знал, что будет ненавидеть себя за это. Но он все равно сделал это – схватил ее за локоть и рывком заставил подняться. Грейнджер была в полубреду, согнувшаяся почти пополам и до сих пор отчаянно прижимающая руку к животу. Он встряхнул ее, словно тряпичную куклу. Она снова подняла голову и вымученно взглянула на него. Облизнула пересохшие губы. Бледная, словно смерть. Глаза, полные боли и дикого, животного страха. Такой страх он видел лишь раз в своей жизни. Один только раз. И это заставило его принять окончательное решение. А еще – заставило оттаять. Этот ее страх холодной змейкой обволок его нутро. Малфой ощутил нарастающую в груди панику. Она все еще что-то шептала, но он не мог разобрать ни слова. - Ребенок, ребенок, - бормотала она. Скорее, он понял это, нежели прочитал по губам. Ребенок? Какой, к черту, ребенок?! - Ребенок, Малфой, мой ребенок… пожалуйста... Он перевел взгляд ниже, к ее ногам, и замер. По ее бедрам до самых колен струилась кровь, падая крупными каплями на землю; огромное алое пятно проступило на юбке. И теперь он понял. Понял, черт возьми! Паника почти начинала душить. Он снова встряхнул ее. Слегка ударил по щеке, заставляя прийти в себя хотя бы на секунду. - Грейнджер, - он старался, чтобы она не замечала его испуг. Он старался не кричать на нее. – Ты меня слышишь? Грейнджер, у тебя есть волшебная палочка? Ей немедленно было нужно в Мунго. Но Грейнджер лишь покачала головой, продолжая всхлипывать, оседая в его руках, вновь опускаясь к земле. Дура, какая же она дура! Кто выходит из дома без волшебной палочки, да еще и… Малфой чертыхнулся и подхватил ее, не давая упасть. Ее тело бы на удивление легким. Думай. Думай, черт возьми! Если бы он только знал, что делают в такой ситуации. Но он ведь знал. Маглы же тоже ходят в больницу, верно? Он подхватил ее на руки. Моля Мерлина о том, чтобы он нашел дорогу, чтобы она не потеряла сознание и продержалась. Чтобы она была жива.