Следуя за тобой

«Мой дорогой друг, здравый смысл — скучная вещь. Каждый должен быть немного сумасшедшим, с легкими завихрениями, и тогда жизнь покажется в новом свете, в совершенно неожиданном ракурсе». © Агата Кристи.

      Трис была шокирована, как быстро пролетели два месяца, что она гостила у своей тёти. Как песок сквозь пальцы. Она пыталась себя подготовить к тому, что рано или поздно ей позвонят родители и сообщат о своём приезде, а вместе с тем — о том, что она в скором времени вернётся в Чикаго. Обратно. Без него. Без того, кто сумел за короткий срок выклеймить себе место в ее жизни.       Она не понимала, что происходит, где находится и зачем (у Кристины дома), но она знала одно: у них остался день. Один-единственный чертов день, и это как удар под дых, приносящий ужасную боль.       Кристина стояла перед ней и молчала, так как слышала пустые согласия Трис с мамой. Она тоже была подавлена, как и Беатрис, может, в сто крат меньше, чем она, но все же. И это не прибавляло ей энтузиазма, который так был необходим ее лучшей подруге. Именно в эту секунду. И даже то, что Прайор достаточно нервно засунула мобильник в карман своих коротеньких шорт и скрылась в известном направлении, когда пообещала пробыть с ней весь день, не обидело ее и никак не тронуло. Она прекрасно осознавала, куда ей нужно.       Как ни странно, знойный, душный день сменился пасмурной и дождливой погодой — такой, что если выйдешь без зонта, то обязательно промокнешь, даже если преодолеть нужно всего лишь двести метров. Но Трис не имела права останавливаться; она просто не могла в этот момент думать только о себе и о каком-то там своём здоровье — о том, что может простыть от таких перепадов температуры. Она просто шла вперёд, чувствуя жжение в груди, неподдающееся никакому определению.       Перед ее глазами стоял тот вечер, когда они впервые поцеловались и будто что-то в голову ударило — Беатрис вмиг позабыла о своих принципах и здравом смысле. Тогда они чуть ли не полночи пробыли на крыше клуба: она сидела у него на коленях и обнимала одной рукой за шею, нежно сминая его губы, с каждым новым поцелуем вынося что-то новое для себя. Они мало говорили, не ведая, как это — прекратить касаться друг друга. Чувствовали, что нашли друг друга, как бы глупо это ни звучало в их молодом возрасте. И это не только потому, что они похожи судьбами, нет — просто они предполагали, даже верили, что рано или поздно обретут того человека, который поможет, подбодрит и приласкает.       Трис увязла с руками и ногами в отношениях с Тобиасом, что развивались не так быстро и одновременно не так медленно. Тобиас был аккуратен в плане своих желаний, не напирал, никак не стеснял Трис, хотя, что уж скрывать, с первого дня, когда он увидел ее красивые длинные ноги, мысли у него в голове были дьявольского содержания. Трис понимала, что если перейдёт черту, назад дороги уже не будет, и станет мучительнее переносить расставание с ним, которое, как бы она ни убегала от мыслей, наступит. И как-то странно, что «правильное я» внутри неё не остановило ее тогда, спустя почти месяц после «знакомства», когда у них случился первый секс, что она никогда не забудет. Поначалу она боялась серьёзного этапа в отношениях с Тобиасом, хоть и знала, что к этому все шло, особенно если с каждой новой встречей видеть его было трепетнее и желаннее. Беатрис даже как-то обмолвилась, что девственница, когда они целовались у него дома, и Тобиас сначала удивился, а потом обрадовался, и только позднее она поняла такое его поведение. Она принадлежала только ему.       Она остановилась и вздохнула, оказавшись возле ворот его дома. Все, о чем она думала и что вспоминала, было болезненным, несбыточным больше, и каким-то нереальным станет для неё, когда Беатрис вернётся в Чикаго. Лучшим летним сном, сумасшедшим, сказочным, которого у неё не было никогда — ни до, ни после.       Решившись, она дёрнула за ручку несколько раз, но дверь была заперта. Будто весь воздух вышел из неё, когда она подумала о том, что Тобиаса нет дома. Она предупредила его, что ей нужно побыть со своей подругой, которая даже пригрозила, что обидится, если в очередной раз Трис решит «съехать». И он мог отправиться по каким-то делам на своём мотоцикле; в конце концов, у него тоже был лучший друг, который был обделён его вниманием. И когда Трис хотела упасть духом, сесть перед воротами и расплакаться, хотя сдерживалась от этого, ей в голову пришла идея попытаться открыть калитку подручными средствами. Секунду поколебавшись, она заметила небольшую щель рядом с щеколдой, на которую все и закрывалось, и дело оставалось за малым — найти, чем ее поддеть, что также не составило ей труда: коряга, валявшаяся неподалёку, пришлась как нельзя кстати.       Войдя во двор, Беатрис начала осматриваться по сторонам и никого не увидела. Дворы Маркуса — отца Тобиаса — и Мередит были похожи по своему размеру и даже виду, поэтому Трис направилась в сад, соседствующий с садом ее тёти, в котором она и встретила Тобиаса, когда ее огрызок прилетел ему в голову. Она даже мимолётно улыбнулась воспоминанию, сейчас задаваясь вопросом, а было ли это случайностью или же нет. Если бы не это происшествие, они не были бы вместе?       В самом конце владений Итонов был построен небольшой деревянный сарайчик, в котором хранились инструменты и всякая утварь без названия и назначения, рано или поздно нашедшая бы своё применение. Вот в нем она и нашла Тобиаса, спокойно ковырявшегося в своём мотоцикле, который, услышав хлюпанье обуви Трис, поднял голову и увидел ее.       В его глазах был написан ужас, удивление и немой вопрос, но первым делом Тобиас молча и решительно завёл под крышу Трис, до этого стоявшую под проливным дождём и сотрясавшуюся от холода. Осадки не были тёплыми.       — Ты сумасшедшая, — отчитывал он ее, но Трис находилась словно не здесь, а в другом месте, и это нельзя было не заметить. — Что такое? — спросил он на этот раз тише, приподняв ее подбородок вверх, чтобы посмотреть в ее глаза, в которых была только безысходность. Он хотел прочитать по ним, не дожидаясь ответа Трис, и, наверное, догадался, хотя она отводила взгляд в сторону, не желая казаться такой убитой.       — Я… Я… — удалось вытянуть из себя ей, но её мычаний было недостаточно, поэтому, прикрыв веки и глубоко вздохнув, не смотря на него, она продолжила: — Я… послезавтра уезжаю. — С этими словами в ней будто что-то оборвалось — тонкая ниточка контроля над собой, и слёзы, копившиеся в глазах, потекли по щекам, и она была не в силах как-то это изменить. — Я… Я просто… — Даже если бы у неё и было продолжение этого высказывания, ей бы не дали договорить — Тобиас просто притянул ее в тёплые объятия, которые ей были так нужны.       Когда Трис обхватила руками его шею и уткнулась в его плечо, она, глотнув воздуха, перестала нервно всхлипывать. Теперь с помощью этого жеста, который говорил больше, чем слова, она развеяла все малейшие сомнения, одолевавшие буквально секунду назад в мгновения тишины. В её голову в тот коротенький промежуток времени попадали самые ужасные предположения, какие только могли быть в их сложившейся нелёгкой ситуации, вплоть до того, что Тобиасу не тяжело узнавать про её скорый отъезд; что сама мысль об этом не тревожила его так, как и её, — очень сильно. И какое облегчение для Беатрис знать, что человек, которому она подарила все свои свободные минуты и ради которого она впервые пошла на ложь родителям, поступившись принципами, тоже не хочет ее отпускать. Что, безусловно, прибавило ей сил, твёрдости в ногах и ясности в мыслях, и Трис поняла, что они найдут выход, даже если им придётся расстаться ненадолго, даже если ей придётся рассориться со своим отцом — она была готова на все.       — Пойдём, ты вся продрогла, — прохрипел Тобиас, прочистив горло для следующих слов: — Я разожгу камин, чтобы тебя согреть. — Он натянуто улыбнулся, большими пальцами вытерев остатки слёз на щеках Трис. Она кивнула; Тобиас взял её за руку и, покрутившись, отыскал олимпийку, накинув её на плечи своей девушки.       Коротким «спасибо» она поблагодарила его, и они достаточно быстро направились в сторону дома Тобиаса, так как дождь не желал заканчиваться, а только усиливался, отчего становилось не по себе, ведь такая хмурая погода лишь прибавляла уныния.       Следующие полчаса они не проронили ни слова, хотя стоило бы. Им нужно было поговорить, как и во все те разы, когда мысль о разлуке только закрадывалась в разум, но они оставляли её на потом, на более подходящий момент, который всё никак не хотел наступать, потому что они сами препятствовали этому. Кому захочется превращать сладкие мгновения в горькие, в конце концов? И их можно понять.       Трис, будто у себя дома, взяла в шкафу Тобиаса полотенце и пошла принимать горячий и скорый душ, пока Тобиас подготавливал дрова для камина, что оказалось проблематично в мокрую погоду. Но если нужно, он всегда мог отыскать лазейки, и в этот раз все было аналогично — Итон нашёл выход, положив нужное количество поленьев в большой пакет, чтобы он мог мирно и без труда разжечь огонь. Его движения были спокойными, но искусственными, нервными, и, когда очередной сруб не пожелал ложиться в топку, Тобиас разнервничался и бросил его на пол, что сопровождалось глухим звуком; затем сложил руки на коленях, пока не появилась Беатрис со своими мокрыми вещами в руках, смотря на него. Он тут же встал, разломал напополам полено, согнув ногу, и бросил в камин, закрыв его на щеколду.       Они не имели понятия, что им делать, как начать беседу, ожидая друг от друга первого шага. Беатрис, закончив с приведением себя в порядок, присела на его кровать, наблюдая, как Тобиас интенсивно ворошил киркой тлеющие дрова. Трис не могла уже терпеть эту давящую тишину, которую нет-нет заполняли только звуки горения в камине, и вымолвила первое, что было на языке:       — Я без тебя не смогу, ты это понимаешь?       Секунду помолчав, Тобиас поднялся и посмотрел в её глаза.       — Созваниваться будем, переписываться каждый день и что-нибудь придумаем, — сказал он это так, будто сам в свои слова не верил. Он понимал, что расстояние может их просто-напросто отдалить друг от друга, но не мог так легко поставить её перед этим фактом, сделав ещё больнее.       Трис опустила голову и закрыла лицо руками на мгновение, вздохнула и проговорила:       — Это не то, — с долей отчаяния сказала она.       Тобиас покачал головой, сморщив лоб, как всегда делал, когда не мог придумать ответ, и подошёл к ней, взяв её холодную маленькую руку в свою, сжав её.       — Я переведусь в твой университет, — произнёс он убедительно, — сделаю все от себя зависящее и сразу же приеду к тебе. — Он наклонился, столкнувшись с её лбом.       — А если не получится?       — Выход есть всегда.       Беатрис импульсивно отодвинулись от него.       — У нас только призрачная надежда. Призрачная.       — Ты жалеешь? — спросил он.       Трис никак не ожидала, что Тобиас задаст ей этот вопрос. Она считала, что ясно выражала свои чувства, что никогда не скрывала их.       — Я боюсь даже подумать, как это — созваниваться, переписываться с тобой, сидя перед монитором, зная, что, возможно, у меня никогда не будет шанса дотронуться до тебя, поцеловать… Я… жалею, что не встретила тебя раньше, — проговорила Трис, взглянув на Тобиаса, который молча смотрел перед собой. Беатрис продолжила: — И даже если я захочу поехать в Нью-Йорк под каким-нибудь предлогом, меня не отпустят, ты же понимаешь. Мы в тупике, — прошептала она. — А ты… Ты…       — Я не жалею, — перебил он ее.       — Нет, я не об этом. Ты любишь меня? — Она не понимала, откуда в ней взялась прямолинейность, ведь они никогда не затрагивали эту тему, но осознавали, что испытывают друг к другу отнюдь не дружеские чувства после того, что между ними было. Ей стало неловко после сказанного, но и легче. — Просто скажи мне правду, я должна знать, — прошептала она, когда Тобиас начал играть с ней, приближая свои губы к ее, намеренно не целуя. Она прикрыла глаза, слушая учащённое сердцебиение в его груди, а он нежно оттянул её верхнюю губу своими, затем нижнюю, а вскоре и полностью завладел её послушным ртом.       Чем дольше длился поцелуй, тем жарче им становилось, а руки невозможно было контролировать — они жили своей жизнью.       Трис обвила одной рукой его шею, а другой прокралась под слегка мокрую футболку, приподняв её вверх, намекая, чтобы он снял её, что Тобиас и сделал, прервав пылкие объятия. Отбросив ненужную вещь в сторону, он удерживал её глаза своими, когда обе его ладони оказались на её щеках и когда он приблизил её лицо к своему. Она видела в его омутах всё, что ей требовалось, и не испытывала никакой стеснённости от этого достаточно интимного момента. Она давно была его во всех отношениях, особенно потому что дни, которые Трис проводила с ним, были бесконечными, как год. И они вместе признавали, что эти «двенадцать месяцев» подошли к концу, поэтому терять оставшееся время были не намерены.       Ладонь Тобиаса оказалась на груди Трис, где было завязано полотенце, которое прикрывало её нагое тело. Он двумя пальцами раскрыл «узел», и материя скатилась вниз по ней, упав на кровать, на которую она опиралась. Беатрис вскинула на него глаза, и на секунду, буквально на секунду Тобиас заметил в них неуверенность, но она моментально сменилась всепоглощающей страстью. Каждый взмах её пышных ресниц, каждый прерывистый вздох, каждое прикосновение — все это было для него. Он посмотрел на её небольшую аккуратную грудь и, не предоставив Трис времени на смущение, положил руки на её бёдра, приподнял и поставил Трис перед широким изголовьем кровати. Она охнула от резкости его движений, но не испугалась. И то, что Тобиас не дал ей досыта насладиться мягкостью его кожи под своими пальцами, её не волновало, когда он провёл ладонью между её ног. Он ощутил, насколько она влажная, еле слышно вздохнул и прижался своим пахом к её ягодицам. Затем Трис позволила ему шире развести себе бёдра.       Немного покопавшись со своими шортами и боксёрами, при этом вынуждая Трис слишком долго ждать, он вошёл в неё сзади, сделав грубый толчок, сопровождаемый стоном, вышедшим из её рта. Тобиас влажно целовал ее в шею, скользил поцелуями вдоль её позвоночника, заставляя мурашки танцевать по её нежной коже, дыхание прерываться, а все её тело пробрала дрожь.       Когда Трис запрокинула голову, Тобиас поймал её губы и начал буквально пытать их в требовательном поцелуе, который пробирал до глубины души, доставая оставшиеся капли желания.       — Ты… сомневаешься в моих чувствах к… тебе? — запинаясь, спросил он, двигаясь в ней быстрее, проникая глубоко, отдалённо понимая, что уже мало контролирует себя. Трис только всхлипнула, не в силах что-либо произнести, издавая громкие стоны в момент проходящей волны удовольствия. — Я люблю тебя, — шептал он ей на ухо, обдавая его горячим дыханием и толкаясь в неё в ускоренном темпе, чувствуя, как вокруг его члена тугим кольцом сжимаются мышцы влагалища.       Его рука скользнула от груди вниз, к ногам, чтобы пальцами найти клитор, и начала выводить вокруг него узоры, нажимая с давлением, отчего Трис впала в настоящий экстаз. Это чувство члена внутри в сочетании с плавными движениями было просто умопомрачительным.       Воздух в комнате был накален до предела от их пылающих тел и от камина, который Тобиас зажёг, чтобы она согрелась. Но, вероятно, это было лишним, ведь во время занятия любовью холодно не станет, особенно когда любимый человек старается подарить наслаждение, несравнимое ни с чем на свете. Трис подобралась к наивысшей точке, прогибаясь в спине, цепляясь тонкими маленькими пальчиками в изголовье кровати Тобиаса.       Прижав ее тело за талию ближе к себе, он продолжал вдалбливаться в сумасшедшем темпе в неё, пока оргазм не накрыл и его. Он успел выйти из неё, пролившись на деревянный пол.       Этот секс не был похож на предыдущие, что бывали у них: в нем меньше было нежности и легкости, больше напора и неописуемого желания. Но он помог этим двоим закрепить их чувства, высказать утаенное ранее. Благодаря ему они дали друг другу обещание ждать сколько потребуется того дня, когда они снова будут вместе, когда не будет стоять никаких преград между ними.       Придёт время перемен, главное — верить и надеяться на лучшее. И они верили.