По новым правилам

Кофеварка выжала последние капли из своего благословенного нутра, где обитали, как догадывался Тосаки Юу, боги вечной бодрости, и затихла. Тут же стало слышно, как какой-то незадачливый водитель никак не может выехать со двора. Утро ещё раннее, большинство жильцов только собирались на службу, в том числе и лично министр, а кто-то, очевидно, торопился, но не учел плотности парковочных мест. Казалось бы, сделано для сотрудников министерства, а всё равно то ли не рассчитали, то ли слишком много у министерских служащих личных автомобилей. У министра Тосаки машины не было, при надобности он пользовался служебной с водителем, но теперь, видимо, придется испросить и себе, только выяснить, умеет ли Шимомура водить, если нет — организовать экстренный курс обучения. Порывшись в глубинах кухонного шкафчика, он вынул на свет чашку. Минималистичность служебных квартир не предполагала излишеств: мебели мало, посуды ещё меньше, непосредственно чашек — две. Многие, что естественно для человеческого существа, наводили уют, вешали занавески вместо казенных жалюзи, покупали удобные кресла и наборы чайных чашек, чтобы можно было позвать друзей, словом, стремились всячески облагородить жилище. Но не Тосаки. Разумеется, не министр Тосаки. Он дунул в чашку, не удовлетворился результатом и всё-таки сполоснул, налил кофе на две трети и столько же себе. Обычно он пил полную дозу, но объем кофеварки не позволял сварить за раз две полных чашки, а варить дважды уже не было времени. Коридор был широкий и светлый, чисто вымытый с утра. Тосаки натянул перчатки у порога и стал на минуту похож на взломщика, который не выходит, а входит, и вот-вот достанет из кармана массивную связку, чтобы подобрать нужный ключ к спрятанному за картиной сейфу с секретными документами, поправил очки, подхватил запасную чашку, прошел ровно пять шагов по коридору и постучал. Шимомура открыла сразу, будто стояла за дверью. Тосаки поежился от мысли, что её НЧМ всё это время мог видеть его. С одной стороны, именно за этим он и поселил её здесь, в пяти шагах, с другой — именно банальное чувство защищенности подвергалось теперь серьезному испытанию. Шимомура Изуми была одета в то, в чем её, по всей видимости, забрали в больницу: потрепанные джинсы, не модные, а просто-напросто старые, застиранная футболка с длинными рукавами и кеды. Нужно купить ей нормальную одежду, не может же он расхаживать в сопровождении подобного вида дамочки, эпатаж — не его стиль работы. — Кофе, — сказал он вместо пожелания доброго утра. — Выход через десять минут. Помешкав, Изуми взяла чашку обеими руками, поморщилась, горячо, и так же вместо доброго утра сказала в спину, когда он развернулся, чтобы зайти к себе за портфелем: — А сигарет нет? Вот как, Тосаки позволил себе ухмыльнуться, зная, что она не увидит, вспомнил об НЧМ, поморщился, всегда надо держать это в голове. Так значит, вредные привычки, приобретенные в первой жизни, не исчезают после воскрешения. — Я не курю. Щелкнула, закрывшись, дверь. Изуми привалилась спиной, прислушалась, ушел ли. Ушел. За десять минут можно было бы покурить, что за удовольствие в кофе без сигареты? Но денег нет, и вряд ли ей сейчас положен аванс или что-то вроде на карманные расходы, а просить у Тосаки всё равно, что пытаться размочить камень. Придется терпеть. Она постояла на балконе, поцедила слишком крепкий кофе без сахара, тут же заныл пустой желудок, и ровно через десять минут вышла из квартиры. «Квартира», говоря откровенно, столь громкого звания не заслуживала, просто комната, обставленная самым необходимым, и маленький санузел. Но зато отдельная, пусть и через стенку от Тосаки. За ту ночь, что Изуми в ней провела, её несколько раз даже посетило зыбкое чувство безопасности, совершенно забытое, случавшееся в настолько далеком детстве, какое она и помнить никак не могла. У лифта они столкнулись с двумя представительного вида мужчинами, они поздоровались с Тосаки, с недоумением оглядели Изуми, она отвернулась с отрешенным видом, чуть поежилась. Теперь на неё все так будут пялиться? Неудивительно, она резко выделяется на фоне этих строгих людей в ещё более строгих костюмах, неужели Тосаки сам не видит? Ей нужна новая одежда и обувь. Хоть обувь она оставила бы свою — любимые кеды, ни за что ей не выходить день в туфлях на каблуках. Сойдя с крыльца, Тосаки остановился, поднял руку, отодвинул край перчатки пальцами правой руки и посмотрел на часы. — Через минуту за нами приедет машина. И она действительно прибыла ровно через минуту. Поразительная выверенность действий, неужели и ей теперь придется стать такой же — точной до минуты? До секунды, если брать во внимание её новые обязанности. Придется, сказала она себе, если хочется жить. Одернула себя — не то, жизни её как раз ничто и ничем больше не угрожает, страха смерти теперь в ней быть не должно, но мучило — уже зудяще и тянуще мучило — что заменялся он ещё более сильным страхом — страхом бесконечных, непереносимых мучений. Страхом перед лабораторными опытами и Тосаки Юу, потому что только он может ей это обеспечить. Он и никто более на земле. Не зная точного месторасположения министерства, она даже не поняла, что они сменили маршрут, пока не остановились перед крупным торговым центром. Иногда, в удачное время, она заходила туда выпить кофе со сливками, зачем они здесь с самого утра? Внезапно бедро обожгло касанием, Изуми дернулась, когда рука в тесной перчатке сжала сильнее и стала настойчиво пробираться дальше, пока не втиснулась между ней и кожаной обивкой. Изуми зашипела тихо, чтобы не расслышал водитель. Что же, этого следовало ожидать, странно, что он не пришел к ней ночью. Любитель острых ощущений — в машине, в центре города, при водителе. Рука оставила бедро в покое, Изуми рефлекторно прижала к нему ладонь, точно Тосаки мог оторвать от неё кусок, нащупала через ткань что-то в кармане, сунула туда пальцы — наличные. — Купи себе приличный костюм и туфли, — сказал Тосаки, скосив глаза, изогнутая дужка в полной мере позволяла ощутить его холодный, почти неприязненный взгляд. — Остаток твой, на сигареты или на что посчитаешь нужным. У тебя сорок пять минут. Он стукнул по часам указательным пальцем, протянул руку, Изуми вжалась в сидение, и открыл дверцу. Она послушно вышла на тротуар. Утром следующего дня, ровно в семь тридцать в дверь постучали. Изуми открыла, в крохотной комнате до двери отовсюду было близко. Министр Тосаки, в костюме и почему-то домашних туфлях, поправил дужку очков и сказал вместо доброго утра: — Кофе. В те десять минут, что у неё оставались, Изуми плеснула в чашку купленных накануне сливок и, отпивая не торопясь, выкурила на балконе сигарету.