Допизделся!

— Э, падре, бля, ты нахуя опять винцо перепрятал? Я же сказал, что заплачу! Джесси остановился в проходе между церковными лавками и театрально закатил глаза. Заебал. Этот бесполезный, нагловатый, вечно бухой в жопу вампир доводил его до белого каления своей нецензурщиной. Нет, он, проповедник, тоже не брезговал крепким словцом, но ради Бога, они же в церкви! Имел бы хоть каплю уважения, богохульник ссаный! — ...нет у меня другого пойла, Джесси, и бабла нихуя нет, хочешь, чтобы я тут во имя Господа сдох к ёбанной матери?! За-е-бал. Джесси знал – Кэссиди неисправим. Даже если помыть его клыкастый рот с мылом, он не перестанет паясничать. Единственным, что могло заткнуть Кэссиди, был Генезис. Но применять силу Генезиса, чтобы в церкви не матерились?.. Нет уж, спасибо. Тем временем сутулый силуэт вампира нарисовался прямо перед носом ушедшего в размышления Джесси. — Падре, бля, ты меня вообще слушаешь? Все. Джесси резко хватает Кэссиди за края грязной джинсовой жилетки и встряхивает его с такой силой, словно надеется разом вытряхнуть из него все дерьмо. — Еще раз сматеришься в божьем храме – я тебя выебу без лишних разговоров! Вампир громко ржет, разнося свой пропитанный дешевым бухлом смех по зданию церкви. Машинально разводит руками, мол, я не виноват, падре, чего ты кипятишься. А в голове, рядом с крепко засевшими там тараканами, эхом звенит "угроза" Джесси. Святые угодники, как же хочется разинуть рот и вылить на этого грёбанного святошу поток самого отборного мата, какого только Кэсс нахватался за свои 119 лет жизни. Не воспользоваться злостью проповедника было бы нарушением личной одиннадцатой заповеди Кэссиди: "Грешно сидеть на чердаке церкви и дрочить, когда прямо перед ебальником маячит до неприличия сексуальный слуга Божий, буквально предлагающий перепихнуться". Кэссиди высвободился из хватки друга и стал медленно пятиться назад. Черные как ночь глаза Джесси впились в него недовольным взглядом. Проповедник двинулся следом. Кэссиди хохотнул – еще пара шагов, и он окажется зажатым между холодной ветхой стеной и дьявольски горячим телом святоши. — Расслабь булки, падре, я понял тебя, больше не буду! — Вампир неуклюже дрыгал вытянутыми перед собой руками. — Но ты тоже хорош, Джесси! Сам же только что сказал "выебу"! А это, между прочим... Закончить предложение Кэссиди не успел. Джесси хватает его за худые плечи, резко разворачивает и буквально припечатывает к шершавой деревянной стене церкви. Вампир хрипло смеется, дергаясь в руках проповедника, но тот крепко сжимает его запястья, выворачивая руки под почти неестественным углом. — Допизделся, Кэсс. Джесси не церемонился. Одной рукой он продолжал выворачивать руки Кэссиди, другой рукой вцепился в его горло, сжимая все сильнее, норовя задушить. Вампир захрипел и закашлялся. Проповедник хищно улыбнулся и с силой приложил так ненавистную ему рожу о стену. — О, да, накажите меня, падре, чтобы впредь я не смел хуйню творить! — Изо рта Кэссиди стекала струйка крови, а на лице и шее расцветали синяки. — Покажите, кто тут главный! Джесси уже возился с ремнем на джинсах вампира. Не сумев справиться с пряжкой, проповедник попросту сдернул штаны вместе с нижним бельем с худой задницы. Кэссиди почувствовал, что в его зад уперся стояк. — Это у тебя бутылка винца в кармане, падре, или ты просто рад меня видеть? В следующее мгновение вампир недовольно зашипел – Джесси вставил в него сразу два пальца, которые он всего-навсего наспех облизал. Проповеднику было наплевать, получит ли Кэсс удовольствие от процесса. Все же боль в заднице – довольно-таки действенное наказание за распиздяйство. Чувствуя, как тело Кэссиди содрогается в его руках, Джесси думал, что тому больно. Но его догадка накрылась медным тазом, когда он свободной рукой попытался развернуть голову вампира к себе и заглянул в его глаза. Ёбаный ж ты в рот. Какого хера он улыбается? Улыбкой выражение лица Кэссиди назвать было сложно. Его лицо, покрытое засохшей кровью, рассекала кривая ухмылка, а раскосые глаза возбужденно блестели. Больной ублюдок! Кэссиди взвыл от боли, когда Джесси заменил пальцы членом и начал трахать его жесткими рваными толчками. Рука проповедника снова сомкнулась на горле вампира. — Не ори, ебучий матершинник! Господь, между прочим, все слышит! Кэссиди хрипел, стонал, извивался под тяжелым телом проповедника, затянутым в черное. Единственным белым пятном была колоратка, да и та была заляпана кровью. — Клянусь боженькой... падре, да вы трахаетесь... как сам Иисус, черт его... дери... — Не богохульствуй, Кэсс. Толчки становились все быстрее, все короче. Джесси навалился на Кэссиди всем своим телом, и вампир почувствовал, как по бедрам потекла теплая жидкость. Кончив, проповедник отбросил Кэссиди от себя, и тот пребольно ударился спиной о дощатый пол церкви. Отряхнувшись и натянув штаны, Джесси присел на корточки и похлопал вампира по щеке. — Ты усвоил урок, сын мой? Понял, что материться в божьем храме – большой грех? Кэссиди снова заржал. — Агась, падре, хуй даю на отсечение, все усвоил!