По своим местам...

Какой изверг придумал будильник? Покажите мне его, я пожму ему…горло. С этими невеселыми мыслями разлепляю глаза. Новый день, а много ли в нем будет действительно нового? В последнее время все мое расписание однообразно до безобразия. Я просыпаюсь, завтракаю, работа-работа-работа, ели приползаю домой, в лучшем случае у меня хватает сил провести время с Мари и Крисом, в худшем я вырубаюсь. Какой-то бесконечный чертов день сурка и конца-края этому всему не видно. Знаете, когда ты сын бывшего мера — взяточника и махинатора, то тебя с распростертыми объятиями не особо ждут и карьерную лестницу красной дорожкой не застилают. Поэтому, все что я имею выстрадано и действительно заработано собственными руками. Марисса сначала до безумия гордилась мной…как же, мальчик наконец-то вырос, мальчик наконец-то не папин. Но сейчас я буквально с каждым днем наблюдаю, как эта самая радость утекает из ее глаз. Я знаю, ей не хватает меня, сыну не хватает меня, музыке не хватает меня, всем не хватает меня. А мне чертовски не хватает времени в сутках, я бы с радостью проводил больше времени с семьей, я бы с удовольствием помузицировал на досуге, встретился с друзьями, но время работает против меня. Как бы там ни было, останавливаться именно сейчас я не имею права, даже для того, чтобы набраться сил или глотнуть побольше воздуха для нового рывка. Я наконец-то сделал себе хоть какое-то имя в нашей адвокатской конторе. Люди наконец не вздрагивают при фамилии Бустаманте, я приобретаю доверие, обзавожусь связями и сдаться именно сейчас означало бы перечеркнуть все, что я делал последние 2 года. После душа захожу на кухню и застываю, прислонившись к двери. Марисса изменилась до неузнаваемости, это не перемены к лучшему или худшему, она буквально стала совершенно другим человеком. И сейчас в женщине помешивающей что-то на плите одной рукой и кормящей с ложечки сына, второй, я не нахожу свою дерзкую, вздорную, независимую первую любовь. Странно, я никогда бы не подумал, что наша семейная жизнь будет именно такой. Связывая свою жизнь с рыжей девочкой с безуминкой в глазах я понимал, что покоя с ней не будет, но осознанно шел на это. Босая, беременная и на кухне, никогда не было моим идеалом жены. Когда все изменилось?.. Точно наверное никто не скажет. Мы с Мариссой начали жить вместе, только через три года после школы, я учился, брался за любые подработки, делал за нерадивых одногруппников горы работ. А Мари на тот момент была уже достаточно известным фотографом в нашем городе. С тихой ненавистью она снимала лук-буки, каталоги и прочую рекламу для Колуччи, что признаться составляло львиную долю нашего бюджета на тот момент. Настоящей же страстью и отдушиной для нее были съемки пейзажей, детей, случайных прохожих и ночного города. Но что поделать, когда нужны были деньги Мари бралась за столь ненавистные ей заказы и возвращаясь домой часами рассказывала мне о глупости моделей, однотипности образов и про очередные распри с Мией из-за разного виденья постановки съемок. У нее вечно не хватало времени, она постоянно куда-то бежала, неслась, на ходу целуя меня и бросая «Я сегодня не готовила, закажи пиццу», я улыбался потому что «не готовила» она постоянно, но говорила всегда об этом так, как-будто это случайный форс-мажор. Возвращаясь домой поздно вечером, она вновь подолгу делилась со мной безумным потоком новостей и новых достижений либо же тащила на какую-то очередную крышу делать снимки. В таких случаях я брал с собой ноутбук и пока Марисса лежа, стоя, сидя и вверх ногами выбирала подходящий ракурс, зубрил законы, разбирал дела и минутно любовался своим чертенком таким увлеченным, таким влюбленным в свое дело. Часто такие походы завершались держанием за руки и разглядыванием звезд, а пару раз и вовсе безумным сексом. Крышесносящий секс на крыше, смеялись мы. О свадьбе мы и не задумывались, нам настолько хорошо и свободно было именно в таких отношениях, что перемен мы не то что не хотели, когда они настали мы испугались. В один из дней вернувшись с учебы, я застал Мариссу горько рыдающей на полу в ванной, вокруг была разбросана куча разноцветных коробочек самых разных форм. Не понимающе присев перед Мари на колени, я пытался добиться хоть какого-то вразумительного ответа. И когда она сквозь слезы наконец разглядела меня, то буквально вцепилась мне в горло, кричала что это я во всем виноват, ругала, била, а слезы непрерывным потоком покрывали ее и без того мокрые щеки. Не долго думая я молча сгреб ее и засунул под холодный душ, сам становясь рядом. Мы стояли, стучали зубами, и напряжение смываемое потоком ледяной воды уходило куда-то в сточные воды Буэнос-Айреса. Позже греясь и успокаиваясь горячим кофе, Мари рассказала мне что беременна. И чтобы сразу расставить все точки над и заявила что для нее это как гром среди ясного неба, что через месяц она собиралась отправиться в Африку штатным фотографом какой-то экспедиции и еще раз десять повторила что это я во всем виноват. Мы долго тогда разговаривали, думали, поддерживали, успокаивали друг друга, уже не помню, как и кто первый предложил, но спасительной соломинкой нам тогда показалась мысль об аборте. Мы находили сотню оправданий, тысячу доводов в пользу этого решения и почему-то боялись взглянуть друг-другу в глаза. Помню, как мы еще около недели настраивались, ходили как зомби, избегали всего мира. А потом я сидел в больничном коридоре, когда вдруг кто-то стукнул меня по опущенной на колени голове. Подняв глаза я увидел маленького мальчугана и бежащую за ним маму, которая вновь была беременной. — Прости дядя! — мальчишка посмотрел на меня своими огромными карими глазищами и я почему-то подумал, что у нашего с Мари малыша могли бы быть такие же… — знаешь, — продолжал малыш, приблизившись ко мне, — а у меня скоро будет сестренка, — ребенок важно покивал, доверяя мне свой секрет, улыбнулся и подхватив мяч, направился навстречу матери. А меня подкинуло на кресле, без раздумий, без стука и без церемоний я завалился в кабинет, где на кушетке сидела Марисса, уже переодетая в больничную рубашку и без слов упал на колени. Смутно помню, как слезы катились по лицу, как обнимал Мари за талию, и утыкался лбом в плоский живот бессвязно повторяя извинения перед малышом. Марисса смотрела на меня не понимающе, «Мы же решили» как-то обиженно прошептала она. В ответ я лишь твердо покачал головой, и даже не дав ей переодеться, прямо в больничной рубашке потащил в машину. Потом были еще тысячи долгих разговоров, споров, пререканий, сомнений, но речи об аборте больше не заходило. Марисса дольше меня привыкала к мысли о том, что у нас будет ребенок, о том что ей предстоит о ком-то заботиться, под кого-то подстраиваться, от кого-то зависеть. Именно поэтому через месяц она все-таки укатила в свою Африку, оставив мне лишь записку, что малышу захотелось посмотреть на слоников. Именно поэтому, сразу после возвращения, я потащил ее в ЗАГС, мотивировал тем, что малышу очень хочется посмотреть на штампы в наших паспортах, в душе надеясь, что моя сумасшедшая сможет хоть немного остепенится… И теперь я смотрю на Мариссу, как она возится с Крисом, как она буквально отказалась от внешнего мира ради него и, может, чуточку ради меня и задаюсь вопросом, а этого ли я хотел? Додумать мысль мне не дает пюре, метко запущенное сыном мне в глаз. Марисса оторвавшись от сковородок и кастрюль, не удерживается от смеха. А я вытираясь и глядя на маленького шкодника, думаю о том, что все правильно сделал тогда, чуть больше трех лет назад.