Эволюция

Эмметт Ханикатт -Спасибо, что подвёз, - улыбаюсь я. – Увидимся вечером. -Натурой расплатишься, - подмигивает Дрю. Обожаю эту его улыбку. Отстёгиваю ремень безопасности и… перелезаю к нему на колени, впиваясь в его губы жадным поцелуем. Моё игривое настроение всегда было причиной абсолютно неожиданных, спонтанных действий. Не хочу работать, хочу его. -Эм, Брайан очень занятой человек, ты же знаешь, что он не любит опоздания, - Дрю пытается меня вразумить, но без особого энтузиазма: его руки уже крепко обхватывают мою талию, пробравшись под кофту, поглаживают поясницу. -Ты абсолютно неубедителен, - шепчу я, покусывая его губы, - я могу найти другой, более стойкий и твёрдый аргумент, - мои руки опускаются на его ширинку. -У тебя глаза как у голодной кошки, ты об этом знаешь? – выдыхает он, крепко целует меня в шею, опуская руки ниже, а потом… у меня звонит телефон. -Какого хрена, - я недовольно вытаскиваю сотовый. – Ну, и какого хрена? -Это я у тебя хотел спросить! – раздаётся в трубке недовольный голос Брайана. – Ханикатт! Тащи свою задницу сюда! У меня НА САМОМ ДЕЛЕ совсем мало времени. -Да иду я, иду, уже подъехал к твоему офису. -Ну так и заходи, потом потрахаетесь! -И откуда он всё знает, - с сожалением вздыхаю я, складывая телефон в карман. – Мне надо бежать, - я неохотно слезаю с колен любимого и целую его в щёку. – До вечера. -Пока, - улыбается Дрю, закрывая за мной дверь. Что за взгляд! От одного такого взгляда рот сам открывается… Я хватаю с заднего сиденья подарок для Брайана и забегаю в офис, сразу погружаясь в атмосферу деловой суеты набирающего обороты рекламного агентства. Ремонт в современном стиле «техно»: металл и стекло, холодный синий свет. Пафос-пафос! Ненавижу такие места. Но надо признать, Брайан гений: богатые заказчики это любят, им ведь не повезло быть мной. Бедняги. -Ну наконец-то! -Привет, Брай! Торопился, как мог. Я тоже очень рад тебя видеть. Как ты себя чувствуешь после бурного отмечания дня рождения? Что это за бинты на руках? Неужели тебе было настолько одиноко? -Не дождёшься, - ухмыляется он, - просто перчатки забыл надеть, когда грушу избивал. Был очень зол. -Это… из-за Джастина? - осторожно интересуюсь я. – Слушай, я правда ни при чём. Он имеет право ходить куда хочет. -Я знаю, - вздыхает Брайан. Ему от этого явно не легче. -Ему очень плохо здесь. -Естественно. Он же ожидал, что окажется единственным талантливым художником в Америке, задумавшим покорить Нью-Йорк. -Я не об этом. Ему плохо без тебя. У него всё валится из рук. Ты ему нужен… -Год с небольшим назад он успешно доказал обратное. Давай не будем об этом. Ты, кажется, что-то от меня хотел? -Да, хотел, чтобы ты помог мне организовать промо к предстоящему благотворительному мероприятию… - я в нескольких словах объяснил, что хотел бы видеть. Брайан кивал, что-то набрасывал в компьютере и изредка задавал вопросы. Мы поработали минут 15. -Ладно, я понял, что требуется, через три дня будет готово, - наконец сказал он, отодвигая ноутбук и потирая глаза. – Чёрт, не выспался… -Спасибо, Брайан, я всегда могу на тебя положиться, - я уже собрался уходить, но тут мой взгляд упал на коробку, стоящую на столе. – Кстати, я обещал тебе подарок. Вот он. -Ага, спасибо, - кивнул он, разворачиваясь на стуле, чтобы его открыть. Развязывает обёртку, раскрывает коробку… и с плохо скрываемым отвращением извлекает из неё цветочный горшок. Там наполовину в рыхлой чёрной земле крепко сидит большая цветочная луковица. – Эмметт, это что, стёб? Что за мерзость такая? -Ничуть не мерзость. Это цветок. Будущий, правда. Кри… нет, кру… а, чёрт, забыл, как он там называется! Он может находиться в состоянии луковицы годами. До тех пор, пока его не посадят в хорошую землю, не отогреют, не польют и не подарят ему свою любовь и заботу. Тогда он становится просто прекрасным, сам увидишь. Знаешь, так и с некоторыми людьми бывает... -Эм, я признателен тебе за заботу, но твоих намёков с меня и в самом деле уже хватит. -Это не намёк. Это цветок. И я знаю, каким прекрасным он может быть. Просто попробуй. Легко предоставить кому-то быть самому по себе. Гораздо труднее быть причастным и проявлять неравнодушие. Ломать – не строить. Со стороны виднее, знаешь… Ладно, не буду тебя утомлять. Ну ты всё-таки сделай это. Ради меня. Много твоего драгоценного времени это точно не займёт. -Хорошо, - задумчиво откликается Брайан, утопая в каких-то диаграммах. Брайан Кинни Убить готов. Вот гадость какая! Я вообще-то полностью равнодушен к цветам, но ЭТО! Брезгливо разглядываю жирную коричневую луковицу, чем-то напоминающую жабу. И с чего он только взял, что я буду за ЭТИМ ухаживать! Единственный, за кем я когда-либо ухаживал, это я сам. Не вижу смысла что-то менять… Мои пальцы останавливаются, не опустившись на клавиатуру. Эмметт прав. Как всегда прав, засранец. Трудно признаваться в этом, но мне в последнее время часто приходится плыть против течения. Поворачиваюсь на стуле, закидывая руки за голову. Да, я грёбаный эгоист. Я всегда был таким. Вот только… я больше так… не могу… Это ощущение приходит глубоко изнутри, наполняя всё тело. Если бы я смог понять это раньше! Наверно, сейчас мы с Джастином были бы вместе. Но я уже опоздал. Безнадёжно опоздал. Господи, пожалуйста, пусть я открою глаза и окажусь в Питтсбурге пятью годами раньше! Так хотелось сегодня увезти его не в эту низкопробную галерею, а в дорогой ресторан. Ну а потом – к себе домой, отмыть в душе… Отмыыыыть, дааааа… Резко встряхиваю головой, чтобы отогнать такую соблазнительную фантазию, иначе я просто улечу до конца рабочего дня. Без прежнего отвращения, но всё же с недоверием бросаю взгляд на луковицу в горшке. Ладно, подарочек, что ж с тобой делать! Не буду просить Синтию тебя унести, стой у меня на подоконнике, только вот так, за шторкой, чтобы людей порядочных не пугать. Ах, да, а чем же тебя поливать? Беру со стола стакан с минералкой и выливаю в горшок. Сухая чёрная земля, как губка, втягивает воду. Чёрт с тобой, надеюсь, ты любишь с пузырьками. Джастин Тэйлор -С вас 10 долларов. Спасибо. -Спасибо, - вежливо отвечаю я, устремляясь за небольшую деревянную дверь. Уже давно пора было сходить в подобное место: глаза художника жаждут новых цветовых впечатлений, и выставка бабочек «Живые цветы» подходила для этого как нельзя лучше. В помещении было жарко, градусов 28, и влажно. Везде были растения, лианы и цветы, искусственные фонтанчики и тарелочки с нарезанными фруктами, играла тихая музыка, а среди всего этого порхали огромные яркие бабочки всевозможных расцветок. Они неспеша кружили прямо среди рассматривающих их людей, величаво присаживались на цветы и фрукты, вонзая в них длинный тонкий хоботок. То, что нужно, решил я, присаживаясь на скамейку рядом с фонтанчиком, и достал планшет для рисования. Конечно, не помешает сделать несколько фотографий, но сначала – свежие впечатления на бумагу. Рядом со мной на дольку дыни как раз приземлилась огромная синяя бабочка и начала лакомиться её соком, абсолютно не обращая внимания на меня. Можно было даже рассмотреть чешуйки на её крыльях и мохнатое тельце, поражало богатство оттенков на больших переливающихся крыльях, и я, подумав, отложил карандаш и взялся за пастель. Какая всё-таки красота! Ни одно творение человеческих рук не сравнится с тем, что так легко создаёт природа: горы, растения, тела животных и людей. Только в природе могут быть такие удивительно прекрасные линии и цвета! Вроде бабочка такая маленькая, а настолько сложная и красивая, неудивительно, что человек намного сложнее и прекраснее… Я осёкся в своих мыслях, увидев, ЧТО нарисовал. В углу листа, конечно, яркая синяя бабочка, сидящая на веточке сакуры (её я сочинил для красоты), а по центру – глаза. Человеческие глаза мягкого орехового цвета, смотрящие с непередаваемой болью и сожалением, а ещё – с любовью. Меня даже холодный пот прошиб, когда я понял, чьи глаза смотрят с листа бумаги. Я видел их вчера, когда Брайан протёр запотевшее стекло машины рукой. Господи, да перестану ли я о нём думать уже! Хотел в бешенстве порвать лист бумаги, но взгляд остановил меня. Никогда не рисовал ничего более живого и эмоционального, чувства, отражающиеся в этих глазах, прямо режут сердце… «Ладно, сдаюсь», - пробурчал я, поправляя картину таким образом, будто Брайан смотрит на бабочку из-за запотевшего стекла, которое только что протёр ладонью. Всего несколько лёгких штрихов пастелью, но такие тоскующие глаза… и такая лёгкая бабочка… Надо встать и пройтись по залу, чтобы сделать фотографии, всё равно момент вдохновения уже безнадёжно упущен. Чёртов Брайан, опять меня трясёт! Не могу из-за него работать! Всё из-за него! Ладно, сделаю несколько снимков самых разных бабочек, а потом успокоюсь и, может, ещё порисую. Или дома… Красивые они всё-таки, и где только берут таких огромных! А цвета какие! Бабочки здесь не боятся людей, часто садятся вблизи них, а иногда даже им на плечи и одежду, что вызывает особенный восторг посетителей. Мне на руку тоже приземлилось несколько бабочек, и я даже успел заснять это на телефон. Вообще атмосфера вокруг была сказочная и располагающая к отдыху: много счастливых детей и взрослых, растения и вода, и, конечно же, сами «живые цветы». -А что это такое? – задал вопрос смотрителю выставки один из детей, показывая на неказистый серый ящик в углу. Правда, зачем он здесь? Мне стало интересно, и я подошёл ближе. Ящик не был пуст: внутри него было натянуто несколько нитей проволоки, на которых висели непонятные комочки, словно сделанные из войлока, чудного вида и разного размера. На дне его лежала трава и цветы, кусочки разорванных коконов (я догадался, что это они), и среди всего этого сидели бабочки. Крылья этих бабочек были непонятным образом свёрнуты, словно кто-то жестокий намочил их и скрутил в трубочку. Одно или оба крыла сидящих в ящике бабочек были изуродованы. Как жалко. -А, это, - смотритель выставки подошёл ближе, ему явно было скучно и хотелось поговорить. – Сюда мы приносим коконы с бабочками, которые уже через два-три дня будут вылупляться. -Что у этих бабочек с крыльями? Они больны? – с сожалением спросил другой ребёнок, помладше. -Нет, - улыбнулся мужчина. – Выход бабочки из кокона – очень трудный для неё процесс, серьёзное жизненное испытание. Это сложное дело она должна сделать сама, никто здесь не сможет помочь. Все бабочки выходят на свет с мокрыми, сложенными крыльями. Через пару часов после этого крылья высыхают и расправляются, и тогда они смогут летать. -А бывает так, что они не расправляются? – не унимались любопытные дети. -Бывает и так, например, вот с этой так получилось, - ответил смотритель, доставая из ящика бабочку. Одно её крыло было идеальной формы, ярко-синее, а другое – скручено невразумительным серым комком. Несчастное создание медленно ползало по руке человека, горестно шевеля усиками. -И что теперь с ней будет? -Здесь, я думаю, с ней ничего не случится, - мужчина посадил искалеченную бабочку обратно в ящик, - но дикая природа жестока: она бы умерла… Я развернулся и быстро пошёл прочь. В голове назойливо крутились слова Эммета об эволюции… Брайан очень сильный, он сумел взлететь, а я… Прибавляю шаг, почти ощущая за спиной безжизненно скрученное крыло.