POV Катя Пушкарева.
Если говорить честно, то мой День Рождения не двадцать седьмого декабря тысяча девятьсот восемьдесят второго года, как все думают. Нет, нет! Я родилась не в прошлом веке. Я родилась первого января двухтысячного года. Потому что-то бесцветное, безликое, вечно подставляющее правую щеку, когда били по левой, нечто, я человеком назвать не могу. Как там у Александра Сергеевича?Родила царица в ночь, Не то сына, не то дочь, Не мышонка, не лягушку, А неведому зверушку.
Вот-вот. Неведома зверушка — это была я, серое забитое существо. Правда я была невероятно умная зверушка, во всем, что касается точных наук, особенно математики и экономики. Остальные школьные предметы зверушка Катя (вот черт, представиться-то я забыла… давайте знакомиться. Меня зовут Катерина Валерьевна Пушкарева) возила прицепом на ту же пятерку, благо особых усилий для этого мне прикладывать не приходилось. Как ни странно, при всем моем уме и знаниях, моя самооценка была чуть выше полового паркета, но пониже плинтуса. И только от того, что я некрасивая. Помните такую песню?Ну что ж ты страшная такая? Ты такая страшная! Ты ненакрашенная страшная И накрашенная.
Это авторы явно меня где-то увидели и написали ее. Вроде бы и ничего страшного — нос один, рот, что характерно, тоже один, глаз, как и положено, два. Рога не растут, копыта не стучат. Но! Зубы в единственном рту, кривые, а два передних верхних еще и вперед умудрились выпятиться, образовав между собою щель. Пришлось их отправлять на многолетнюю гауптвахту под железные брекеты! Красота, правда? Нос неплох, безо всяких там горбинок и искривлений, и вполне бы мог сойти за приличный, если бы все детство не сопливился, а стоило мне миновать четырнадцатилетний рубеж и избавиться от соплей, как он начал распухать и краснеть, стоило мне только пару слезинок из глаз уронить, а плакала я тогда по любому поводу. Глаза… Глаза у меня красивые. Теплого, светло-карего оттенка с золотыми искрами. Большие и сияющие. Точно, как в том анекдоте:— А у моей жены глаза огромные и карие. — А все остальное? — А все остальное — жопа!
Вот, вот — это точно про меня! Все остальное — это она самая. Даже мои красивые глаза и те решили, что достались не той особе, поэтому и не захотелось им смотреть на мир стопроцентным зрением. Взяли и выдали минус пять. И пришлось мне единственную мою красоту прятать за круглыми очочками а-ля Гарри Поттер. Та еще картинка получилась. Волосенки жиденькие, тоненькие и, как и положено неведомой зверушке, такие же бесцветные, как и я сама. Чтобы усилить карикатурность моего внешнего вида, папа, считающий меня неописуемой красоткой, позволял мне носить одежду единственного фасона, называющегося прощай молодость. Я не возражала и не возражаю. А зачем? Горбатого все равно только могила исправить может. Одень я что-то приличное и модное и сразу моя личная «красота» станет еще заметнее. А так… Так все гармонично — страшненькая девочка в страшненькой одежде! А еще в той, в прошлой жизни у меня была дурацкая манера извиняться. За все! Сидоров, местный дебошир, поставит мне подножку, я упаду, разобью коленки, встану вся в слезах и… извиняюсь. Танька из соседнего подъезда кричит, чтобы меня в игру не принимали, потому, что я уродина, извиняюсь и отхожу от всех. И так на каждом шагу, вплоть по тридцать первое декабря тысяча девятьсот девяносто девятого года включительно. А уже в одну минуту нового года и нового века я родилась заново, и вбила свое вчерашнее извинение Денису прямо в его помойный рот, а то, что при этом он тоже стал щербатым, потеряв один свой белоснежный и ровненький зуб, в этом виновна не я, а кружка, которую он в это время держал в руке у самого своего рта. А не надо водку кружками пить, под бой курантов пить нужно шампанское из разовых бокалов. Но я вам лучше по порядку расскажу ту историю, чтобы вы, как и все остальные, не говорили, что у меня отказали тормоза, и что я дикарка.***
Я училась лучше всех не только в своей группе, но и на всем потоке. Училась себе, никого не трогала. Понимала, что всякие там свидания, букетики, поцелуйчики, секс и размножение мне не грозят. Моя жизнь — это карьера. Я должна стать лучшей, чтобы выжить самой! А размножаться таким как я и вовсе не стоит. Зачем? Чтобы и их потомство стало объектом насмешек и боли? Я вообще считаю, что таким, как я нужно законом запретить размножаться. Хотя детей я очень люблю. И уже лет в пятнадцать знала, что когда сделаю карьеру и заработаю много денег, то обязательно возьму отказного ребенка, а может и двух. И буду им хорошей матерью. Ну, вот… училась я, значит, училась, закончила первый курс МГУ экономического факультета лучше всех на потоке. На втором курсе доучилась до повышенной стипендии. Папа очень этим моим достижением гордился, как всегда гордился моими дипломами с олимпиад, и вообще любыми успехами. Вместе с повышенной стипендией я получила задание: подтянуть в учебе новенького, который перевелся к нам из Питерского института, а там программа была слабее. Звали новенького Денисом. Он был очень красив, что уравновешивалось его незамутненным знаниями мозгом. Как верно заметил мой единственный друг Николай Зорькин — Денис мне был дан в нагрузку к растворимому кофе. Помните, раньше, в эпоху дефицитов, на предприятиях давали продуктовые наборы — дефицитный растворимый кофе, а к нему в нагрузку какую-нибудь упаковку кальмаров, которые никто по доброй воле не покупал. Зря, кстати, не покупал. Кальмары — это вещь, доложу я вам! Вот и у меня, как с тем набором вышло, когда нагрузка нужнее и важнее дефицита оказалась… Где-то с конца ноября я стала замечать, что Денис ведет себя как-то неправильно. Не по-товарищески себя ведет. То какого-нибудь медвежонка плюшевого подсунет, то яблоко и печенюшку, а то и вовсе провожать отправится, да еще и сумку мою с учебниками тащит. И это все вроде как и товарищ мог бы делать, но как в эту схему вписать открыточки с любовными стихами, или цветочки? Никак не вписать — это даже мне, такой далекой от всякого романтизма понятно стало. А к середине декабря уже только ленивый не потешался над Денисом, нашел, мол, себе ручного крокодильчика. Я особенно смущалась, когда у него при мне спрашивали: — Денька! Тебе крокодильи зубки не мешают? Язык не застревает в брекетах? Плакать всегда хотелось после таких подколок. Плакать… и извиниться. И перед Денисом, и перед теми, кто подкалывал. И вот однажды, когда Дениса в очередной раз подняли на смех, он повернулся ко мне, взял за руку и сказал: — Екатерина, — он всегда называл меня только так, говорил, что это имя цариц, — нам все уже Бог знает что приписывают, а мы и не целовались-то ни разу. И тут же, не отходя от кассы меня поцеловал. Прямо в губы! — Нет, ребятки, язык не застревает, — крикнул он зрителям, — наоборот, очень приятно и пахнет мятой! Потом потянул меня за руку и увел от посторонних глаз. И в пустой аудитории поцеловал еще раз. — Почему так приятно мятой пахнет? — Я мятную карамельку ела, — ответила я и заплакала. С этого дня наши отношения изменились. Нет, внешне все было вроде бы как прежде. Мы так же занимались в библиотеке и у него в общежитии, он все так же провожал меня домой, все так же носил мою сумку. Только держались мы с ним уже за руки, как держатся и другие парочки. И в подъезде он меня обязательно целовал. Я даже с родителями его познакомила. Маме он понравился, как понравился бы любой, обративший на меня внимание парень. Ей ведь уже и не снилось, что на ее дочь хоть кто-то позарится. А папа устроил Денису настоящий допрос. Ну, как же! Кто-то посмел позариться на его раскрасавицу дочь! Денька, прямо как настоящий партизан, допрос выдержал с честью. Однако после его ухода папа скрутил пальцы фигою. — Вот ему, а не квартира в Москве. Я таких жуков за версту чую. А мама меня успокоила, сказала, что никуда папа не денется, если мы с Денисом поженимся, то папе ничего не останется, как прописать моего мужа к нам. Я еще посмеялась над папой! Как он не видит, какой Денис хороший, какой бескорыстный, как любит меня. Да, да! Я поверила в чудо! Я поверила, что меня можно любить. Ведь он, мой любимый, перед всеми сказал, что ему приятно меня целовать. А я… я совсем потеряла голову. Я таскала ему мамины пирожки, делала за него курсовые, готовила его к экзаменам, и влюблялась все больше и больше! Двадцать первого декабря Денис пришел к нам домой и попросил у папы моей руки. Мама сразу стала собирать на стол, потом присела на табуретку и заплакала. — Ну, вот, доченька, ты и выросла. Как же мы без тебя? — и я заплакала вслед за ней, потому что была очень счастлива и не верилось в свое счастье, и страшно мне было очень. — Ну, хорошо, хотите жениться, так женитесь! — сказал папа. — Только ты, Денис, должен знать, сразу после вашей свадьбы мы Катюху выпишем, продадим квартиру и уедем жить в Клин, у меня там родня. Там и дом купим. Насчет общежития я договорюсь, есть какие-никакие связи, дадут вам комнатку. А потом ты уж должен будешь заботиться о своей семье. — Валерий Сергеевич, — это уж Денис папе ответил, — меня все устраивает. Мне Катя не для московской жилплощади нужна, просто я люблю вашу дочь. В ту ночь я не спала. Не могла уснуть, эмоции перехлестывали через край. Сразу после ухода жениха, впервые в жизни поругалась с папой. Это сейчас я понимаю, какой он золотой, папа мой, а тогда он стал для меня врагом номер один. И не потому, что грозился меня выписать, нет! В это-то я как раз не верила ни на секунду. А потому, что усомнился в Денисе, в его любви ко мне! Через неделю, в день моего совершеннолетия, мы с Денисом подали заявление в ЗАГС. Я подумала, что может быть теперь папа-то поймет, как он ошибался и какой замечательный у меня жених. Но папа не понял и со своей позиции не сдвинулся ни на шаг. «Ну, и ладно, — решила я, — могу жить и в общежитии. Главное, чтобы рядом с Денисом быть!» Теперь Денису мало было объятий и поцелуев, он хотел секса! — Ведь мы же уже жених и невеста. Регистрация через три месяца. Так зачем же нам ждать какой-то бумажки? Это все такие условности. Екатерина, родная моя, я так тебя люблю, я так хочу тебя. Я же все-таки мужчина, мне же не восемнадцать лет, как тебе. Я тоже любила, я тоже хотела… И я уступила, ведь это был мой жених! Мы решили, что это произойдет в последний день старого года и века. Денис красиво убрал свою комнату, поставил на столе цветы. Все было так романтично, так прекрасно… до поры до времени… Он ведь знал, что у меня никого до него не было, знал! Он был опытнее и старше, у него уже были женщины. Боже мой, как же стыдно писать про то, что было дальше, но я все равно напишу, потому что прежней Кати больше нет и все, что я пишу — это не обо мне, это о дурочке Екатерине Пушкаревой. Денис начал меня раздевать, мне стало очень стыдно, я пыталась прикрыть руками вначале грудь, а потом и остальное. Вначале его вроде бы даже трогала моя стыдливость, потом начала забавлять, но тогда я еще ничего не понимала. Я думала, что так и должно быть, что все мужчины смеются над застенчивостью своих неопытных невест. И только, когда его начало раздражать мое поведение, и он прикрикнул на меня, я испугалась. Опустила руки по швам, закрыла глаза и дальше только выполняла то, что он мне говорил отнюдь не ласковым и нежным тоном. Я уже не понимала, что происходит, слезы катились из глаз градом, но он попросил меня прекратить, и я сосредоточилась на том, чтобы успокоиться. Он провел рукой по… нет, не могу я писать об этом подробно. Противно и мерзко. Короче, ему надоело возиться с девственницей и он прекратил церемониться, просто рывком вошел в меня и я завыла от боли. Дениса это не смутило, он продолжал удовлетворяться, спасибо, что хоть презерватив натянул. А потом я плакала и извинялась, за то, что я по его выражению бревно бревном и за то, что он со мной ничего не почувствовал. И он простил меня, и снова стал нежным и ласковым. И я так была ему благодарна за то, что он такой великодушный! — Катенька, я буду ждать тебя вечером. Ты же помнишь, что сегодня Новогодний бал. И мы расскажем всем о том, что подали заявление. Я жду тебя, любимая, — говорил Денис, выпроваживая меня из общежития.***
Очень болел низ живота, чувствовала я себя премерзко. Но я знала, что первый раз всегда больно. «С такой клушей, как я, любой потерял бы терпение. Денис ни в чем не виноват, это все мои комплексы», — так или примерно так думала я тогда. Дура ты, Пушкарева, дура! Вернее была ею… Потерпите еще чуток, осталось совсем немного. Я приняла горячий душ, выпила две таблетки анальгина и поехала в общагу. Я даже принарядилась для встречи Нового Года. Ну, как мне тогда казалось, принарядилась. Не знаю к сожалению или к счастью на дороге были дикие пробки и я приехала за пять минут до боя курантов. Стала высматривать жениха в толпе студентов и, наконец, увидела. Денис стоял в центре группы ребят и что-то оживленно им рассказывал. — Денис, — крикнула я, — Денис! Но шум был такой, что он меня не услышал, и я стала пробираться к нему сама. Как-то так получилось, что когда я подобралась к Денису, он стоял ко мне спиной и продолжал свой веселый рассказ. — Это чучело решило, что я влюблен. Нет, пацаны, она точно чокнутая. И семейка ее чокнутая. Я бы, конечно женился ради жилплощади, но папаша там бешеный, так что квартиры мне не видать. А по сему ограничиваемся первой частью спора. Я ее дефлорировал и на этом все. Я выиграл, с вас двадцать тысяч. Сейчас она сюда подгребет, чтобы мы объявили о свадьбе, постебемся, мужики. О! Новый Год! С новым годом! — Денис поднес кружку ко рту. А я умерла. В ноль-ноль — ноль-ноль, в это безвременье я умерла… И снова родилась в ноль-ноль — ноль-одну! Спасибо, папа, за приемчики! — С Новым Счастьем, — сказала я, а когда Денис обернулся, я вбила свои разрушенные надежды, свою вывалянную в грязи любовь, маму, плачущую на табурете, и всю свою боль прямо в его помойный рот, а то, что при этом он тоже стал щербатым, потеряв один свой белоснежный и ровненький зуб, в этом виновна не я, а кружка, которую он в это время держал в руке у самого своего рта. А не надо водку кружками пить, под бой курантов пить нужно шампанское из разовых бокалов. Наступила какая-то липкая тишина. И в этой тишине я довольно громко сказала: — Я отбила бы тебе и яйца, если бы они у тебя были. Девочки! Не связывайтесь с этой бабой, поверьте мне, там ни опыта, ни размера, ни знаний. Оно не может доставить удовольствие женщине. Я выиграла этот спор, девочки! Сказала вам, что пересплю с этим, и переспала. Пятьдесят тысяч мои! С Новым Годом! Кто-то из ребят подал мне бокал с шампанским, я выпила и не оглядываясь пошла к выходу. Пусть сами разбираются с кем я спорила. Пусть одни думают на других и выясняют, что хотят. После каникул я пришла на занятия, как ни в чем не бывало. Я ничего не меняла во внешнем облике, но со мною теперь искали дружбу. Денис исчез. После такого позора он не захотел, или не смог остаться у нас в МГУ. А я с тех пор праздную свой день рождения первого января! Вот только Екатериной меня называть никому не советую...