Зов крови

В свой дом, пустой и холодный, Дин вернулся в полном раздрае. Телефон в кармане надрывался от звонков, но Дин будто не слышал его. Он был настолько разбит, растоптан и уничтожен морально, что не обращал внимание даже на позывы тела из-за всё ещё не до конца закончившейся течки. Оно требовало альфу. Не так настойчиво, как вчера, но температура была всё ещё выше нормы, а в паху, хоть уже и достаточно слабо, продолжало зудеть. Но альфа, его альфа, был далеко. Он бросил его, выгнал буквально пинками за дверь и уехал в закат, несмотря на то, что на дворе день. Дин знал, что по идее должен радоваться, что его желание сбылось – он больше не девственник, он теперь как все, «нормальный». И сбылось ни с кем-то, а с самим мистером Новаком, на которого он уже так долго пускал слюни. Но легче от этого не становилось, мозг всё ещё помнил холодные слова Кастиэля об ошибке, а сердце вторило памяти звоном разбитого на осколки чувства. Очередной звонок Чарли Дин сбросил. Он знал, зачем звонит подруга: её дежурство закончилось и она хочет приехать к нему, чтобы наверстать упущенное, поздравить с прошедшим днём рождения, возможно, даже отметить за чашечкой чая с пирогом, которые так любил Дин. Сейчас Дин не хотел ничего. В ответ на пять пропущенных и один сброшенный звонок, омега написал смс подруге о том, что сейчас не готов никого принимать у себя, и даже общаться не настроен. В ответ почти тут же пришло сообщение с грозным вопросом от Чарли: «Чем это ты там так занят, Дин Винчестер?» Пришлось врать, что он заболел, сильно заболел, и ему нужно просто отлежаться. Это было недалеко от правды, ведь разбитое сердце и разорванная душа – это тоже диагноз. В подтверждение своих слов, Дин позвонил ещё и доктору Сингеру, врачу, с которым он работал в клинике, чтобы попросить у него больничный на, как минимум, ближайшие несколько дней. Бобби Сингер довольно быстро поверил омеге, что тому нужен покой, поскольку голос Дина был мёртвым и безжизненным. Здесь Дину, опять же, даже играть не пришлось. Через полчаса, что совсем не удивительно, позвонил Сэм. Видимо, Чарли пыталась узнать подробности через него и случайно автоматически выболтала, что Дин не в порядке. Сэм сразу же стал порываться приехать к брату, только услышав его голос в трубке, но Дин не позволил, соврав, что не хочет, чтобы тот заразился. Дин меньше всего желал, чтобы Сэмми видел его в таком состоянии, чтобы узнал, что произошло. А он бы точно узнал, ведь Сэм не дурак, да к тому же альфа, который в прямом смысле почует проблемы Дина: и запах чужого альфы на брате, и, что возможно ещё хуже – всё ещё не закончившуюся течку. Какими бы кровными узами они ни были связаны, они всё же разного пола, а против зова природы не попрёшь. Накидываться на брата Сэм вряд ли будет, да и эструс уже давно пошёл на спад, но сильный запах феромонов течного омеги конкретно пощекочет младшему нервы. Оставшись, наконец, в долгожданной тишине и покое, Дин разрывался между двух решений дальнейшего времяпрепровождения. Очень хотелось напиться. Тупо вылакать столько, сколько влезет, и даже больше. Пусть всё в итоге вылетит назад, но это хотя бы как-то заглушит всю ту боль, что творится внутри его истерзанной души. Ему, непривычному к алкоголю, много, скорей всего, и не надо - бутылки виски было бы вполне достаточно, чтобы хоть на время отключить мозг. Но проблема была в том, что виски в доме не водилось. Вообще не было никакого алкоголя, ведь Дин почти не употреблял его до вчерашнего вечера, даже пиво очень редко. Идти в магазин было рискованно из-за всё той же незакончившейся течки. Можно было бы отправиться сразу в бар: набраться до зелёных чертей и отпустить себя на все четыре стороны, да хоть с тем же Кроули пойти, Дину уже было в принципе всё равно, ведь он уже не девственник. И плевать, что от него за версту несёт Касом, Дин был уверен, что такому скользкому слизняку как Кроули на это будет глубоко наплевать. Но здравый смысл всё же пока побеждал, не позволяя омеге пуститься во все тяжкие, поэтому оставался второй вариант - просто завалиться спать. Так или иначе, а и телу, и душе Дина сейчас требовался отдых от всего, что произошло с ним в доме мистера Новака. И если мозг нельзя отключить хорошей порцией алкоголя, то можно попытаться вырубить его более привычным способом. Сон, как назло, не шёл. Тело потряхивало от переизбытка нерастраченных гормонов, член стоял будто каменный, а в голове была просто каша из-за всех пережитых впечатлений, адский микс из воспоминаний о нежности, страсти и удовольствии, щедро сдобренных болью брошенных слов и абсолютным отсутствием перспектив на будущее. Дин не знал, как ему жить со всем этим дальше. До этой роковой ночи у него хотя бы была мечта, надежда, даже немного веры, а теперь в нём, словно уголёк во время грозы, тлели остатки разбитого сердца вперемешку с пеплом и прахом, оставшимся от его наивной души. Повозившись на кровати ещё какое-то время, Дин понял, что уснуть он не сможет: в первую очередь - из-за банального стояка. Меньше всего сейчас хотелось думать о сексе, но чёртова физиология требовала разрядки. Омеге бы сейчас с альфой кувыркаться, а не сопли глотать, но его альфа далеко, трудится на работе, а, быть может, ищет себе новое развлечение на ближайшую ночь. Слёзы снова полились из глаз, а рука против воли сама полезла под тонкую ткань белья, сжимая в кулак уже болезненный от перевозбуждения член. Может, хоть это поможет ему, наконец, уснуть, отрубиться, уйти, хотя бы ненадолго, из реальности, где всё пропитано внутренней болью и влагой от слёз. Дин закрыл глаза и двигал рукою по твёрдой плоти, неконтролируемо скуля от удовольствия, стараясь выкинуть из головы всё лишнее, чтобы, наконец, быстрее достигнуть разрядки и отдохнуть. Но мозг, как назло, подкидывал образы любимого мужчины, Кастиэля, альфы, в воображении Дина обхватившего его ствол своей крепкой ладонью. От этих грёз по телу омеги прошла ещё бóльшая дрожь, а капли смазки тонкой струйкой стали растекаться по нежной коже ягодиц. Дин двигал рукой всё быстрее и быстрее, погружаясь в свои фантазии, отодвигая все остальные мысли на задний план. Только он и Кас, хотя бы здесь, в его воображении, но это уже было больше, чем ничего в реальной жизни. Вторая рука скользнула ниже, погружая сразу два пальца в мокрый, пульсирующий, жаждущий проход, тут же находя заветную точку и нажимая на неё. Большего было и не нужно, яростное движение ладонью и несколько прикосновений к простате, и Дин излился себе на живот, громко выкрикнув на весь дом чувственное «Кааас!» Открывать глаза не хотелось. Не хотелось рушить это ощущение тёплого, родного, любимого тела где-то рядом. Нашарив на ощупь скинутую футболку, Дин вытер себя и повернулся на бок. Послеоргазменная нега разливалась внутри него, обволакивая теплом, расслабляя мышцы, освобождая, пусть и на время, от жара и озноба, позволяя, наконец, плохим мыслям отойти на второй план. Дина накрывало нежное одеяло Морфея, погружая омегу в долгожданное небытие. *** Утро следующего дня принесло лишь относительное облегчение. Течка, наконец, подходила к концу, так что физически Дин ощущал себя немного легче. Утренний стояк всё ещё напоминал, что где-то в организме омеги бродят шальные гормоны, но их было уже настолько мало, что совладать с попытавшимся снова взбунтоваться телом удалось менее радикальными способами, чем накануне, охладив разгорячённую плоть холодной водой из душа. Натерев кожу душистым мылом, Дин скользнул по груди, по привычке желая потрогать кулон, но тут же одёрнул себя, вспомнив, что, будучи выставленным за дверь дома мистера Новака, он так и не получил шанса отыскать его в спальне альфы. Кулон был подарком Сэма на Рождество, одно из тех, что они справляли будучи ещё детьми. Дин носил его не снимая все эти годы, лишь дважды заменяя перетёртую верёвочку, боясь потерять ценную для себя вещичку. Этот кулон был очень важен и ценен для Дина, так как был чуть ли не единственным значимым подарком от Сэмми, к тому же сделанным от всего сердца и с любовью к старшему брату. По словам Сэма, он защищал своего владельца от всего плохого в жизни, и Дин даже в шутку называл его сэмулетом. Как символично, что именно теперь, когда сэмулет потерялся, на Дина и свалилось несчастье. Закончив с водными процедурами, Дин вернулся в спальню и решил перестелить кровать, тщательно накрыв её под конец мягким пледом с абстрактным рисунком. Затем он взял снятое бельё и отправился с ним в подвал, где стояла стиральная машина, прихватив по дороге пару грязных полотенец и испачканную накануне футболку, всю ночь провалявшуюся на полу. Загрузив стиралку, он вернулся наверх и достал пылесос. Стирка, глажка, уборка… Дин старался отвлечь себя от разрывающей его изнутри боли всеми возможными способами, благо он был омегой и все домашние хлопоты были для него не просто естественны, но и, в какой-то степени, даже приятны. Сейчас, правда, это ощущалось едва ли, зато дом к вечеру просто сиял чистотой и благоухал свежим воздухом с лёгкой примесью отдушек от моющих средств. Немного устав от работы по дому, Дину всё же удалось слегка развеяться от неприятных мыслей. Но когда марафет был наведён полностью, то снова образовалось слишком много свободного времени и разбитые чувства вновь стали подкрадываться к сердцу, душа подступающими слезами. Спать абсолютно не хотелось, но отвлечься нужно было срочно. Дин вспомнил про виски, который он планировал выпить ещё вчера, но так и не смог приобрести в силу физиологических особенностей. Сегодня от него уже не несло за километр жаждой и похотью, так что можно было смело отправляться в магазин, что омега тут же и сделал. Вопреки желанию надраться до отключки, Дин, придя в супермаркет недалеко от дома, отправился не в алкогольный отдел, а в крыло со сладостями и мороженым. Уже выбрав себе ведёрко с шоколадно-ванильным пломбиром, он заметил недалеко у лотков со свежим хлебом знакомого паренька, омегу по имени Гарт Фитцджеральд. Тот тоже увидел Дина и приветливо помахал ему рукой, как обычно улыбаясь до ушей. Гарт около полугода назад лежал у них в терапии с пищевым отравлением. Дин тогда присматривал за ним, ставил капельницы, назначенные доктором Сингером, и сидел какое-то время, пока не был загружен. Омега оказался довольно весёлым пареньком, до страсти любящим обнимашки. Так и выписывали его, прощаясь всем отделением, крепко обнимая, когда за ним приехала старшая сестра. Дин уже собрался подойти к Гарту, чтобы поздороваться, но его опередил какой-то крепкий альфа, подошедший к парнишке, обнимая его и целуя в висок. Дин только сейчас заметил некоторые перемены во внешности омеги. Длинный нос, улыбка до ушей, впалые щёки и тоненькие ручки с ногами, вот только эту картину жертвы анорексии дополнял довольно заметный округлый животик. Омега был беременный, женатый, судя по кольцу на пальце, и до неприличия счастливый. Дин смог только судорожно вздохнуть, вновь вспоминая о своей собственной несчастной любви. Взяв вместо одного ведёрка с мороженым сразу два, он направился к кассе, надеясь на то, что не заплачет прямо там, посреди магазина, как какая-то девчонка. В конце концов, хоть он и омега, он при этом ещё и мужчина, так что нужно вести себя соответственно, а не распускать нюни в людном месте от зависти к чужому счастью. Как назло, именно после встречи с Гартом и его альфой, Дину на глаза стали попадаться и другие парочки, которых до этого он просто не замечал. Например, перед ним, в стоящей на кассе очереди, была пара, держащаяся за руки: невысокий, чуть полноватый альфа и светловолосая омега, больше похожая на куклу, чем на девушку. В соседних же было ещё, по меньшей мере, три молодых пары и одна пожилая - с корзинкой, полной круп и овощей, - альфы с телефонами, омеги с малышами, небольшая компания разнополых подростков и женщина средних лет с широким золотым ободком на безымянном пальце. И посреди всей этой разношёрстной толпы, где никто, так или иначе, не был одинок, Дин казался белой вороной со своими грустными глазами и потерянным видом побитого жизнью щенка. Оплатив свою нехитрую покупку, он отправился домой, стараясь не смотреть особо по сторонам, чтобы не впадать в уныние ещё сильней, хотя куда уж больше - Дин даже не представлял. Дома, включив диск со «Звёздными войнами», которые были пересмотрены уже до дыр и заучены практически наизусть, он медленно опорожнил одно ведёрко со сладкой холодной массой, периодически стирая влагу с глаз одноразовыми платочками, коробка с которыми стояла рядом на диване. В сюжет фильма омега даже не пытался вникнуть, смотря сквозь экран с мельтешащими картинками. *** Дин Винчестер снова стоял у окна, всматриваясь в сумеречный пейзаж. Недавно зажжённые фонари набирали силу, старательно освещая не до конца погрузившуюся в полумрак улицу. Кое-где в окнах домов уже горел свет, но не в доме Дина. За прошедшие две недели здесь вообще редко включали свет, как и другие электроприборы. Некогда вылизанный до блеска дом ныне превратился в запущенное жилище. Пыль покрывала бóльшую часть поверхностей, то тут, то там валялись коробки из-под еды из ресторанчиков на вынос или заказанные непосредственно домой. В раковине горой возвышалась немытая посуда, вокруг которой уже кружили мушки. Жирные пятна, кучи использованных салфеток, сваленная в углах одежда и ещё какие-то тряпки – всё это полностью противоречило тому, что в доме живёт омега. Сам же хозяин всего этого запустения, изрядно похудевший, с синяками под впалыми, потухшими глазами, стоял, облокотившись на стену, и наблюдал сквозь плотный тюль за красным Жуком с откидным верхом, подкатившим к дому напротив. Из машины вышел уже знакомый Дину невысокий омега со светлыми, чуть вьющимися волосами и палочкой от чупа-чупса в зубах, оглянулся по сторонам и вальяжно облокотился на капот авто в предвкушении появления мистера Новака. Кастиэль не заставил себя долго ждать, почти сразу же показавшись на крыльце, закрывая за собой дверь на ключ. Он был одет довольно стильно, но в то же время не строго, что не оставляло сомнений в том, что они едут явно не на деловую встречу. Кас подошёл к парню, приветливо кивнул ему и уселся на пассажирское сидение. Омега тут же запрыгнул за руль и рывком тронулся с места. На окна Дина, уезжая, Кастиэль так и не взглянул, как не делал ни разу за всё то время, что прошло после их болезненного расставания. Кастиэль не скучал, не мучился в одиночестве от снедаемых его изнутри чувств, не плакал в подушку ночами, не выл от боли в разбитом сердце и не умирал медленно от нехватки рядом любимого человека, от недостатка, словно глотка свежего воздуха, родного запаха. Дин был не нужен ему, он был выкинут за борт жизни альфы, как использованный презерватив. Именно старым отработанным гандоном Дин себя сейчас и ощущал. Его просто натянули на колом стоящий член, накончали в него и выкинули за ненадобностью. А Дин, наивный, поверил, что всё теперь будет иначе, что после случившегося Кас станет его парой, сердце от счастья перед ним выложил, душу раскрыл нараспашку. Идиот! Всё это время у Кастиэля был этот омега: весёлый, беззаботный, раскованный и, как сумел заметить Дин, даже где-то красивый. Догадывался ли этот парень, что альфа ему изменяет? Или, может, знал, но воспринимал как должное, не зацикливаясь на ревности, сохраняя между ним и Касом так называемые «свободные отношения»? Дину, откровенно говоря, было плевать. Сейчас его, словно вновь ударив ножом по разбитому сердцу, злил тот факт, что Кас, как ни в чём не бывало, снова уехал развлекаться, даже не догадываясь о том, что в доме напротив медленно умирает без него несчастный, им же брошенный омега. А Дин действительно умирал. Он плохо спал, особенно последнее время. Слишком часто во сне к нему приходил Кастиэль, который вновь и вновь говорил ему те ужасные слова и выставлял за дверь, из ночи в ночь повторяя эти пытки, словно профессиональный палач. А иногда, очень редко, Дину снилось, как Кас был нежен и ласков с ним, целовал, гладил, доставлял удовольствие. Но эти сны были ещё болезненней кошмаров, потому что на утро они заставляли Дина кричать и плакать из-за боли от своей несбыточности. Он мало ел. Из-за постоянных душевных терзаний аппетит пропадал почти целиком. Иногда Дин всё же заставлял себя запихнуть в сжавшийся желудок хоть что-то, заказывая для этого еду с доставкой на дом, чаще всего в кафе неподалёку или в пиццерии. Его тело из-за этих редких энергетических подпиток теряло вес, а голова порой изрядно кружилась, но Дин не обращал внимания на дискомфорт, ему вообще, по большей степени, было плевать на себя всё это время. А ещё он много думал, размышлял о том, как ему жить дальше, без Кастиэля, и всё больше убеждался в том, что жизни без любимого альфы у него просто не может быть. У него была надежда, что однажды они всё же смогут быть вместе как пара, но Кас растоптал её, выставив Дина вон, сказав, что их ночь любви была ошибкой и что чувства к нему лишь померещились омеге. И сейчас, вместо того, чтобы прийти к нему, попросить прощения или просто пообещать, что всё наладится, что всё будет хорошо, пусть даже это будет ложь, вместо этого он уезжает в закат со своим сладкоежкой, которого Дин уже всей душой ненавидел. Чёртов коротышка имеет на мистера Новака больше прав, чем он, готовый отдать всё ради того, чтобы быть рядом с Кастиэлем. Но вот какая ирония – Кастиэлю как раз не нужно от Дина ничего, абсолютно, даже крохи внимания. Так какой смысл продолжать барахтаться во тьме, выброшенным за борт жизнью, если ты не нужен самому важному и любимому человеку? Какой смысл жить рядом с ним, не имея права даже посмотреть в его сторону? Какой смысл вообще тогда жить? Мысли о суициде посещали Дина уже не первый раз за эту пару недель, вот только до сегодняшнего дня они так и оставались всего лишь мыслями и не больше. Но теперь, когда Дин увидел, что, в отличие от него самого, у Каса всё замечательно, что альфа не одинок и совсем не вспоминает о своём соседе, однажды разделившем с ним постель, он твёрдо понял, что ему абсолютно нет места в жизни Кастиэля. А без самого Каса нет жизни Дину. Так какой смысл и дальше мучиться, зная о том, что ничего уже не изменить? Дин так и останется незаметным соседом для мистера Новака, лишь с лёгким воспоминанием о том, что однажды им было хорошо вместе. Всего лишь воспоминанием, вот кем останется Дин для Кастиэля навсегда. И не будет иметь никакого значения: останется ли при этом сам Дин в настоящем, или канет в небытие. Кас, вероятно, даже и не заметит его исчезновения, не придёт с цветами на могилу, не скажет тёплых прощальных слов опускающемуся на дно ямы гробу. Вместо этого он будет развлекаться со своим светловолосым омегой или найдёт себе кого-нибудь ещё, кто с радостью согреет его постель прохладной ночью. Упав плашмя на спину на уже довольно несвежую кровать прямо в одежде, Дин глубоко вдохнул и уставился в потолок, обдумывая свой безвозвратный уход, когда рядом с ним на тумбочке зазвонил телефон. Сэм и Чарли звонили ему почти каждый день, и каждый раз Дину приходилось откапывать из глубины весь свой актёрский потенциал, чтобы как можно естественнее и правдоподобнее доказывать брату и подруге то, что с ним всё в порядке и он чувствует себя нормально. Врать близким людям было плохо, но беспокоить их и загружать своим нытьём совершенно не хотелось. - Алло, - омега даже не посмотрел на экран, поэтому не представлял, кто ему звонит на этот раз. - Привет, Дин! Как себя чувствуешь? – Чарли. Снова будет пытаться напроситься в гости, чтобы поухаживать за «больным» другом. - Всё хорошо, я почти здоров, - ложь от начала до конца. Всё было плохо, и, кажется, хуже уже просто некуда. - А по голосу и не скажешь. Может, мне всё же приехать? – снова старая песня. Как же она не может понять, что Дин сейчас меньше всего хочет компании? - Не надо, Чарли, у меня правда всё хорошо. - Ты в курсе, что у тебя заканчивается больничный? Завтра ты обязан явиться на работу, иначе Сингер с тебя шкуру сдерёт, - Дин на это неосознанно выдал вымученный стон. За всеми своими переживаниями он напрочь забыл, что за дверями его дома есть какой-то мир, что у него есть собственная жизнь, работа… а есть ли? - Эй, ты там в порядке? Может рано тебя выписывать? Только ты уже две недели отдыхаешь, сам знаешь, продление только после дополнительного обследования. Я могу попросить Бобби… - Не надо. Я… выйду завтра, - Дин сам сомневался в своих словах, но надеялся, что подруга ему всё же поверит. Меньше всего ему хотелось, чтобы приезжал Бобби. Если он решит осмотреть его, то ничем хорошим это не кончится. - Дин, я соскучилась, - улыбка Чарли чувствовалась даже на расстоянии. - Я тоже, - чуть не плача, проговорил Дин. Он действительно соскучился по Чарли, но его душевное состояние было не в лучшей форме, чтобы вернуться к работе. - Дин? Ты там плачешь что ли? – охнула Чарли от сорвавшегося случайно всхлипа. Нервы Дина последнее время были абсолютно ни к чёрту, и любая сентиментальная мелочь могла вывести его из более-менее душевного покоя. Дин сам не понимал, что с ним такое, ведь, казалось бы, столько слёз уже было пролито по этому чёртовому мистеру Новаку, что не должно больше остаться ни капли, но они снова и снова появляются и текут по щекам от малейшей мелочи. Видимо, нервы совсем уже расшатались из-за этих стрессов. - Всё хорошо, Чарли, - как заевшая пластинка повторил Дин, стараясь больше не допускать такой оплошности, но его голос всё же предательски дрожал. Оставалось только надеяться, что подруга этого не заметила или свалила на помехи связи. - Нет, не хорошо, я же слышу! Ты врёшь мне, Винчестер? Либо ты сейчас же говоришь, что у тебя случилось, либо я выезжаю к тебе! – строгим надзирательным голосом отчитала друга Чарли. - Не надо. Я в порядке. Я… я… завтра тебе расскажу, ладно? – как-то слишком жалко простонал Дин, надеясь, что подруга поверит ему и передумает устраивать допрос здесь и сейчас. - А куда ты денешься? Я тебя в процедурке запру и жгутами к кушетке привяжу! И не отпущу, пока не расскажешь всё, что с тобой, чёрт возьми, происходит! - Да… хорошо… - не слишком уверенно, на выдохе проронил Дин. Завтра,… которого, вероятно, у него уже не будет. - Дин? - Да? - С тобой ведь будет всё хорошо? – голос Чарли на этот раз дрожал от волнения. - Конечно, - снова соврал Дин. – Спасибо тебе… за всё. Ты самая лучшая подруга, Чарли, ты мне как сестра. Я люблю тебя! – слёзы по щекам омеги текли уже вовсю, но он не мог не попрощаться с подругой, прежде чем уйти навсегда. - Я тоже тебя люблю, Дин, но мне абсолютно не нравится то, что ты говоришь и как ты это говоришь. Дин! Что бы ни случилось, пообещай мне, что не будешь делать глупости. Дин! – крикнула она в трубку, не получив ответа после небольшой паузы. - Обещаю, - шёпотом проронил Дин и нажал отбой. Ну, разве ж это глупость – взять и покончить со всем этим навсегда? Глупостью было бы остаться и продолжить дальше мучить себя и остальных своими проблемами. Вот этого Дин точно больше не хотел. Положив трубку, он зарылся носом в подушку, снова борясь с желанием тупо разреветься. Стресс стрессом, но глаза на мокром месте последнее время начинали Дина изрядно напрягать. Скоро, наконец, всё это закончится и он ощутит долгожданный покой, но перед этим нужно сделать ещё одно дело, прежде чем уходить навсегда. Он снова взял телефон и набрал длинную смс брату, в которой, словно на исповеди, описал, как тот ему дорог и как сильно Дин любит его. Сэм должен знать, что в том, что задумал омега, абсолютно нет его вины, и что теперь он свободен от гнёта вечной заботы о старшем непутёвом брате и может с чистой совестью строить свою собственную жизнь, не оглядываясь на извечный груз в лице Дина. Как только пришло уведомление о том, что смс доставлена, Дин отключил телефон и бросил его на тумбочку. Больше тот ему не понадобится. Двум самым дорогим людям он сказал всё, что хотел, а третьему он сказал всё ещё две недели назад. Оставлять пафосные записки как в каких-то дешёвых киношках, Дин не собирался. Да и адресат всё равно не станет их даже читать, чего напрягаться, повторяя и так уже сказанное и отвергнутое? Зайдя в ванну, Дин сбросил одежду и залез под тёплые струи воды, смывая, наконец, с себя грязь, пот и жуткий запах, которые образовались за те пару недель, за которые он так небрежно махнул на себя рукой. Намылив мочалку, он стал водить ею по коже, снова отмечая, что за эти дни довольно ощутимо потерял в весе. Живот впал, и теперь вместо некогда пусть и тонких, еле заметных, кубиков пресса, на этом месте виднелась ровная, не слишком упругая бледная кожа. Вниз от пупка тянулась тоненькая светлая полосочка, едва скрытая светлыми волосиками, называемая линией альба, которая сейчас почему-то стала чересчур заметной. А вот соски напротив потемнели и стали какими-то чересчур чувствительными. Дин провёл по ним пару раз мочалкой, шикнув и поморщившись от не слишком приятных ощущений. Температура тела последние дни чуть превышала норму, а ещё немного тянул низ живота. Да и эти вечно непрошеные слёзы по любому поводу и без… Все эти симптомы настораживали Дина, так как явно сигналили о приближающейся течке. Одно только было не совсем обычно – не было дискомфорта и лёгкого зуда в паху, да и желания в целом отсутствовало, казалось бы, полностью. Течки просто не могло быть, ведь она закончилась всего пару недель назад, а до новой как минимум месяца четыре. Дин даже не вспоминал всё это время про сдерживающие таблетки, так как понимал, что пока их пить ещё очень рано. Но сейчас, сложив все симптомы воедино, он задумался: а что если из-за стресса организм дал сбой, и теперь его снова должен накрыть эструс намного раньше времени? Второй волны так быстро, да ещё и без альфы, он бы просто не пережил. И это был ещё один повод покончить со всем этим поскорей, чтобы не подвергать себя риску превратиться в неконтролируемое одержимое существо, ошивающееся по местам скопления альф и, как последняя сучка, молящая об узле в своей заднице. Меньше всего на свете он бы хотел, в состоянии аффекта, поплестись побитой собакой обтирать порог соседского дома, унижаясь перед Кастиэлем, умоляя снова его взять. А ведь, как только его накроет волна гормонов, первым делом, он уверен, он побежит именно туда, полностью наплевав на все свои обиды, гордость и здравомыслие. От картины подобного ужаса, у Дина даже зашевелились волосы на голове. Нет, такого допускать было ни в коем случае нельзя, поэтому решать со всем этим нужно как можно скорее, здесь и сейчас, пока не поздно. Мысленно вернувшись к водным процедурам, Дин взглянув на себя в зеркало, отметив, что некогда яркая сочная зелень радужки его глаз сейчас превратилась в бледное напоминание о его естественном цвете. Веснушки на носу, щеках и плечах стали ещё ярче, контрастируя с сероватым оттенком кожи и тёмными разводами под глазами. Размазав густую пену по щетине, грозившейся перерасти в настоящую бороду, Дин взял в руки бритву, на автомате проведя несколько полос по щекам, освобождая их от ненужной растительности. Десяток - полтора движений и щёки с подбородком были снова гладкими как прежде. В морге его всё равно бы побрили санитары, так зачем лишний раз напрягать ещё и их? Погрузив станок в воду, Дин стал тереть его пальцем, отмывая от пены и застрявших мелких волосков, когда одно из трёх лезвий случайно еле ощутимо полоснуло его. Вода тут же окрасилась в алый, а омега отдёрнул с шипением руку, поднимая её к своему лицу, рассматривая струйки крови, быстро растекающиеся от пореза по всей длине, скатываясь на ладонь и запястье. Зрелище завораживало Дина, а боль от пореза абсолютно не ощущалась. Когда первые капли упали на дно ванны, окрасив белую гладь багровыми пятнами, Дин засмотрелся на то, как вода размывает насыщенный цвет, превращая его в нежно-розовые ручейки, движущиеся в сторону слива. Эта динамичная картина так успокаивала и расслабляла омегу, что хотелось вот так бесконечно смотреть на эти кровавые разводы на белой эмали, которые притягивали внимание, заставляя расслабиться и забыть обо всех тревогах и печалях. Наверное, именно такие же мысли и посещают всех суицидников, борющихся со своей экзистенциальной тоской, пытающихся найти смысл жизни на дне белоснежной ванны, так контрастирующе окрашенной багровым узором собственной крови. Разломав кассету и зажав одно из лезвий между пальцами, Дин провёл им снова, на этот раз осмысленно и преднамеренно, полоснув нагретым под тёплой водой металлом по коже запястья, чуть задевая голубую нить едва видимой вены. Красного на белом стало значительно больше, в голове начал развеиваться туман снедающих переживаний, а душе стало как-то легче, будто с неё медленно скатывался неподъёмный доселе груз. А ведь ещё несколько таких надрезов, и вместе с кровью из тела Дина уйдут все его плохие мысли и терзания, затем начнёт уходить сила, заставляющая омегу всё ещё оставаться в сознании, а затем и сама жизнь, которая, как выяснилось, была не нужна самому важному для него человеку. Через тонкие разрезы на руках, через вспоротые вены, на дно эмалированной ванны по каплям вытечет разбитое сердце Дина, от которого за эти дни осталось лишь раскуроченное кровавое месиво. Сидя здесь, на дне ванны, с распечатанными венами на запястьях и ручейками крови, текущими по его ладоням, сквозь пелену расслабленности и апатии, Дин пытался в последний раз представить своё будущее, но никак не мог увидеть хотя бы часть картинки. Даже возможный завтрашний день, выход на работу, встреча с Чарли, казались ему довольно абстрактными и размытыми. Коллеги стали бы интересоваться его самочувствием из-за болезненно изменившегося внешнего вида, подруга - требовать объяснений его внезапной «болезни», о которой Дин абсолютно не хотел рассказывать, дабы не нагружать её своими проблемами; вечером, как и всегда, позвонил бы Сэм, с которым они не общались уже пару дней, и Дин снова соврал бы ему, что у него всё хорошо, а ближе к ночи, откуда бы ни было, вернулся бы Кас, возможно, привезя с собой очередное развлечение на ночь для своего похотливого эго. Ни одного хорошего события, ни одного повода вообще встречать этот день. Лёжа на дне ванны в луже собственной крови, Дин впервые за последние две недели ощутил душевный покой и умиротворение, улыбаясь уголками губ, не сводя взгляда с одной точки на кафельной стене, радуясь долгожданной свободе, приносимой ему уплывающим сознанием и шумом льющейся из душа воды. Устало прикрывая глаза, Дин даже не слышал, как в его дверь настойчиво барабанили, обещая вынести кусок злосчастной деревяшки, если хозяин дома не соизволит немедленно открыть.