Contra spem spero

Эскизник - это обычный альбом, только та обложка, что сзади, обычно из очень плотного картона. Его обычно используют для набросков. Porcelain Black – Who's Next  по смыслу имеет мало отношения к главе, но как по мне мелодия неплохо характеризует динамику отношений Александры и Михаила на данном этапе. Who's next?) Спала я в позе парализованного енота. Как мне удалось так скрутиться в этой маленькой ванной, в этом узеньком... А где собственно мое платье? Открываю глаза и убедившись, что белье все еще на мне, начинаю искать платье. О, вот и оно. Накручено на душ. То есть, я мало того что ночью сняла его, так я его еще и на душ накрутила? Ну я просто космос. Хочется кефира. Хорошо что у меня всегда есть кефир в холодильнике. Перевалившись через бортик и устроившись на холодном кафеле потихоньку завожу мозг. Он глохнет и после третье попытки я решаю, что все таки смогу обойтись без него. Не в первый раз. Так. Для того чтобы пойти за кефиром нужно выйти из ванной. Для того чтобы выйти из ванной нужно что-то накинуть. Так, мой халат найти не представляется возможным. О, вот у этой фигни вроде есть рукава. Странно она пахнет конечно, но выбирать не приходиться. Натягиваю. Еле-еле застегиваю пару пуговиц. И выползаю на свет божий. Михаил спит на диване, раскинувшись во всю его немалую площадь. Брюки и туфли он так и не снял, а вот рубашку дел куда-то. Рядом с ним валяется какая-то книга и кот. Подползаю к холодильнику и добравшись наконец до заветного кефирчика, тихонько постанываю. Холодный. Мозг тем временем, получив топливо все таки завелся. Ну, с ним проснулось и любопытство. На цыпочках подхожу к дивану и смотрю на книгу. Лермонтов? Впервые слышу. Хотя, фамилия явно не американская и не европейская. Русский? Тогда получается Хранитель питает слабость к поэтам этой страны. Тихонько беру томик и смотрю. Не смотря, на то, что обложка на английском, все остальное видимо на русском, ибо я ни черта не поняла. Опустив томик и имея твердое намерение положить его на место и свалить по тихому, я натыкаюсь на заспанный и какой-то странный взгляд Хранителя. Буркнув что-то вроде извини, я хватаю печеньки и ретируюсь в ванну. Уже там, закрывшись я посмотрела на себя в зеркало.  Один чулок сполз до середины бедра. Второй держался.  Но самым неправильным было не это. Та фигня, которую я нашла и с которой в обнимку проспала всю ночь... Это была рубашка Михаила. Как она, мать её тут оказалась? Зато объясняется странный запах. Если убрать нотки виски и запах самого тела, то остается аромат который я никогда ранее не слышала. Сладко-горький. Теперь понятно почему он так смотрел на меня. Растрепанные волосы, размазанная помада и капли кефира на шее. Плюс его же рубашка застегнутая всего на две пуговицы. Черт. Ну, надеюсь он решит что ему приснилось. Я залегла в ванной и принялась за просмотр сериалов. Решетка со старой плиты и фанера оказывается очень нужные вещи, если ты живешь в ванной и тебе некуда поставить ноутбук. Я пересмотрела пару серий, списалась со старым другом, которые переехал в Европу и позвонила маме. А потом голод все таки взял свое и мне пришлось выйти из убежища. Поплотнее замотавшись в простыню, на цыпочках выхожу из комнаты. Михаил, так и не переодевшись сидит и смотрит телевизор. Судя по всему, он не в восторге от современного телевидения — к извечному выражению скуки на лице прибавилось еще и недовольство. Я хмыкаю про себя и иду на кухню. Пока мой запоздалый завтрак грелся в микроволновке, я поймала себя на том что пялюсь на него. А потом мой взгляд упал на эскизник, валявшийся на подоконнике еще с мая. Тихонько беру его и карандаш из верхнего ящика, устраиваюсь на стуле и начинаю делать набросок. Почему я раньше не замечала что его лицо как будто выточено из мрамора? Я больше ни у кого не видела такой точенной линии подбородка. А скулы... О них действительно можно было бы порезаться. Макароны уже давно разогреты, но мне все равно. Я никогда не увлекалась портретами — мне больше по душе были прямые линии и фигуры, лица — это не мое. Но у него оно было настолько характерным... Я почти закончила набросок, когда выражение его лица переменилось. Серо-голубые омуты светились светлой печалью. Переворачиваю страницу и мимоходом бросаю взгляд на экран телевизора. Чаплин? Похоже на... Да, так и есть, это «Малыш». Хм, многого же я о нем не знаю. Хотя, если быть откровенной, я вообще не знаю о нем ничего, кроме того что он любит Вивальди, котов и, судя по всему, Чаплина. Которого скорее всего знал лично. Уж больно резкая перемена в настроении.  Я закончила набросок. Да, я уже стала забывать как приятно рисовать. Улыбаюсь, глядя на рисунок и нежно провожу пальцем по линии скулы. А затем снова переворачиваю страницу и поднимаю глаза на своего натурщика. Черт. Похоже меня засекли. Он уставился на меня. А я то что? Мне уже терять нечего. Улыбаюсь и продолжаю рисовать. Фас у него тоже ничего, но мне приятнее было вырисовывать анфас. А он продолжает резать меня своими ледяными глазами. Больно. Но мне еще нужно дорисовать плечи.  Только сейчас замечаю что у него есть медальон.  Он необычный. Серебряный, по-моему. Семь колец, одно в другом, начиная от самого маленького и заканчивая самым большим. У Михаила самое большое было темнее всех остальных, и не такое гладкое. Скорее всего там что-то написано. Интересно. Мне почему-то в голову пришла ассоциация с медальонами солдат на которых написаны их имена и полк. Почтальон ведь говорил, что он солдат. У меня были великие планы, но их испортила диванная подушка прилетевшая мне в голову. Последнее что я помню — это как комната вдруг решила сделать кульбит. Ну, а потом я на полу. Но эскизник с карандашом я из рук не выпустила. - За что? - Хватит пялиться. - даже не поворачивая головы. Перекатываюсь на живот и на мгновенье замираю. Голова кружится, а пол такой приятно-холодный.  Вдоволь наобнимавшись с кафелем и встав, я вспомнила про еду, так и оставшуюся в микроволновке. И благополучно забыла, зачем мне было нужно покрывало, которое сейчас сиротливо лежало на полу. - Слушай — прекращаю жевать и показываю в его сторону вилкой — а ты разве не должен меня защищать? Он только кривится. - Вот, значит должен. Тогда зачем ты меня в шкаф закидываешь и со стула скидываешь? - Потому что я обязан защищать тебя от демонов, а не от твоей собственной тупости. Насупившись, продолжаю есть. Ничего-ничего. Мы еще посмотрим кто кого. Поев и помыв за собой посуду, я хватаю эскизник и покрывало с пола и повиливая бедрами удаляюсь в свои покои. То что я в его рубашке меня больше не беспокоит. Как-то же она оказалось со мной. Думаю, его это бесит. Закрывшись, благополучно заваливаюсь в ванну, врубаю музыку и свесив ноги за бортик ванной, продолжаю рисовать. Все то же лицо. Да что же ты пристал ко мне? - Я не вовремя? Я даже испугаться не успела. Видимо, радар определения Почтальона работает все таки лучше, чем чувство самосохранения.   - Да нет. Помоги мне. Он подходит, хватает за протянутую руку и тянет на себя. Секунда — и я уже уткнулась носом в ворот его рубахи.  - Что это на тебе? - он отстраняется и его голос холоднее чем Атлантический океан. - Если мои предположения верны, то рубашка Михаила. - Между вами что-то было? — он... злится? - Это имеет какое-то значение? - Для меня — да. - Хорошо. Я ни имею ни малейшего понятия как она здесь оказалась. Вчера я отключилась, так что он, наверное, принес меня сюда. Ну и рубашку скорее всего оставил постирать. Смотрит все еще недоверчиво, но уже теплее. - Ты хотел что-то? - Да вообще я к Михаилу зашел, но не мог не поздороваться. Но мне пора уже — он снова наклоняется и целует меня в лоб, прежде чем исчезнуть. А мне опять, сначала хорошо, а потом пусто. Какое-то время я прихожу в себя в ванной. Ну почему Почтальон не мог быть моим Хранителем? Все было бы проще. И ромашки бы не повяли, и посреди кухонной стены не висела бы чашка с полевыми цветами, которые я туда всунула, дабы хоть как-то облагородить сей кошмар. Но с этим ведь ничего не сделаешь. Верно? Ближе к вечеру мне захотелось чаю. И потом, меня, удаляющуюся в комнату с маниакальным выражением лица и печеньками, догнала еле слышная фраза  - Завтра подъем в пять утра. У нас тренировка. Блять. Я печенье рассыпала.