Треск костра под звуки флейты.

Я – хозяин карт и голубей, я мастер загадок и тайн, но мало кто по-настоящему верит мне. Я не живу в городе и не зарабатываю показыванием различных мастей глупцам и не зарабатываю тем, что обвожу за нос прохожих. Нет, у настоящего фокусника всегда есть деньги. Ведь ему неподвластны ни законы, ни правила, да и вообще деньги не играют важной роли. Меня не знают в городе как послушного гражданина и вообще стараются не замечать, явно думая, что я снова обману кого-нибудь и стащу последние гроши из узких заштопанных карманов. А зря – ведь теперь это не моя работа. Ну, почти. На Костре сегодня было весело, и мои маленькие хорошенькие фокусники снова обсуждали богатых господ и то, что им нравятся самые мелкие фокусы. Наверное, они не привыкли видеть такое, сидя у себя на диванах и смотря как телеги и экипажи проносятся мимо их окон. Фокусники всегда любили болванов, как и я, ведь именно их легко обмануть. Беззвучно вытащить звонкие монеты из кармана и спрятать в рукаве, доставая из их пиджаков тряпьё или поддельные шуршащие бумаги, так похожие на деньги. И мне нравится, безумно нравится то, что фокусники не чувствуют ни вины, ни угрызений совести, получая монеты таким образом. Для наивных детей это всего лишь игра, а мне нравится получать их эмоции от азарта и игр. Я не беру их монеты себе, нет, что вы, это мне ни к чему. Гораздо приятнее получать их рассказы и байки с улочек, для меня это и развлечение, и еда. Иногда мне кажется, что я несправедлив, когда запрещаю им что-то и они обижаются потому, что считают что уже взрослые для моих нравоучений или чересчур привязан к ним, но это чувство отцовской любви мне и правда нравится. Я не считаю их своими детьми, скорее очень выдающимися учениками. Я столько лет учил и слушал их, выяснял проблемы мягко и почти не кричал, разве что иногда наворчать мог сильно. Но я просто старался уберечь их от злых слов и поступков совершенно незнакомых людей. Я старался научить их тому, что знал сам и старался просто быть их другом. И сейчас мне нужно представить им нового члена нашей семьи, но я медлю. Мой маленький фокусник Хьюго заметил гостью первым и вопросительно смотрел на меня, ожидая, когда я её представлю, остальные же продолжали болтать друг с другом и только после толчков локтями от Хьюго подняли головы и повернули их в мою сторону. Новенькая неловко переминалась с ноги на ногу, стоя за моей спиной, и я понял, что ей надоело ждать и позвал её. У неё было странное имя, она представилась, все ещё неловко стоя и разглядывая искры огня. Мои фокусники посмеивались, видя что она довольно смешно называет своё имя, немного картавя, но не подавали виду, что имя её не нравится им или им слишком смешно. Она вышла и сразу сказала, что не знает карт и голубей превращать в мыльные пузыри не умеет. Да и вообще она довольно неуклюжая и вряд ли у неё получится что-то, она скорее здесь как фанатик, который был бы не прочь научиться чему-нибудь. И вполне естественно, что после её немного нудной речи она понравилась моим ребятам. Они ещё никогда не встречали столь неуклюжих и беспокойных гостей. Обучение будущей юной фокусницы я начал с самого начального этапа – выяснения её сильных и слабых сторон. Девушка сразу призналась, что боится огня и точно не сможет жонглировать любыми предметами. Я был удивлён, ведь это были самые простые вещи, которые мои фокусники и трюкачи проделывали хоть с закрытыми глазами, но я не стал её упрекать. Вероятно, она могла бы проявить себя в чем-то другом. Мы прогуливались по маленькому саду возле моего домика, когда она спросила, чем на мой взгляд она могла бы заниматься. Я прищурено разглядывал её бледное личико, обрамлённое тёмными волнистыми волосами и сам не знал, что ей ответить. И всё же объяснил ей, что пока рано говорить о её талантах. Девчушка ничуть не расстроилась, сказав мне, что хочет присмотреться к остальным и понаблюдать за их работой, и я не стал отказывать ей в этом. Первым объектом её наблюдения стал Хьюго – виртуоз со скрипкой и настоящий мастер своего дела. Он невероятно искусно владел своим инструментом и всегда привлекал народ тем, что его смычок умел стаскивать с прохожих шляпы или котелки. Играя сонаты и вальсы, он приближался к любому прохожему и смычком водил у него перед носом, в шутку парнишка стягивал с него головной убор и завлекал приятной музыкой, затем он шёл дальше и утягивал концом смычка купюры. Девушки таяли под волнами его обаяния, но сердце Хьюго принадлежало другой фокуснице моего маленького цирка-шапито – Ирине. Ирина была фантастична. Я нашёл её давно, учил её жонглировать, но душа и умения её не располагали к этому, и тогда я привил ей любовь к птицам. Орнитология увлекала юную девушку, и она легко проворачивала фокусы с птицами. Попугаи и голуби, которые, к слову, слушались только её, жили на чердаке моего домика, и я частенько видел, как Ирина говорит с ними на человеческом языке, и только чудо могло помочь пернатым понимать её. Ирине нравилось баловаться с голубями, фокусничать с ними и вытворять различные действия. Да уж, трюкачкой она была невероятной. Птицы могли появиться у неё из ладони, могли появиться из кармана прохожего, могли «вылупиться» из платка. Но безобидные на первый взгляд фокусы на самом деле были довольно хитры. Ирина приручила настоящих мошенников – голуби таскали монеты, могли достать бумажки и чеки, да и вообще что угодно. Главное сделать все это как можно незаметнее, что и удавалось птичкам. Ирина много времени проводила с Хьюго в саду, голубки садились порой на смычок музыканта и пока Ирина слушала чудесные мелодии, они ворковали. Но были случаи, когда птицам были не по нраву композиции Хьюго, и на идеально отполированной скрипке появлялись белые пятна. Новенькая нашла увлечение и в самом юном члене нашей семьи – гимнастке Хлое. Она была чудачкой, вечно сующей свой любопытный курносый носик в дела ребят, но почти никто не ругал её. Все любили эту милую светловолосую девчушку. Хлоя – гимнаст, а мечта её это стать воздушной гимнасткой в большом цирке. Когда я нашёл её, ей было семь лет и вот она воспитывалась у меня уже третий год. Каждый день я заставлял её растягивать ноги (ей это очень не нравилось), пытался грузить её столько же, сколько и остальных взрослых ребят, зная, что она может и не выдержать столь большой нагрузки, но Хлоя оправдала мои ожидания. В городе никто не знал её имени, и через несколько дней после её первого выступления мы дали ей имя Эластика. Имечко ей не нравилось, но видя, что ребята находят это забавным, она попросту смирилась. Эластика не воровала деньги и попросту развлекала народ, показывая акробатические трюки. Наивное дитя. Ей никто не говорил, что когда она делала сложные трюки и люди восторженно хлопали, в толпе монетки крал Джеймс. Джеймса никто не воспринимал всерьёз, в доме все считали его просто добытчиком монет. Но на самом деле он был невероятным вором, не побоюсь сказать этого сейчас. Он был ловок, проворен, я искренне завидовал его таланту. Все же не каждый сможет вытащить золотую монетку у охранника главного музея, а? Я познакомил новенькую с близнецами Зерцом и Недио. Ребята были самыми старшими в труппе и жонглировали всем, что можно, начиная от коробочек со спичками и заканчивая горящими кеглями. Зерц всегда лидировал в этой паре, поэтому именно ему доставалась задача отвлекать народ, пока Недио собирал у прохожих вещи и предлагал пожонглировать ими. Так, вместе со своими кеглями они могли стащить у прохожих часы или бумажники. Все же в городе встречались и глупые люди, которые давали пожонглировать ими. Ну, это уже не наша забота. Близнецы питали особую радость, когда у костра к ним подсаживалась наша милая Вестница. Её имя говорило само за себя, Вестница предсказывала погоду и гадала, а толпа на это клевала. Словно голодные голуби Ирины они набрасывались на корм Вестницы, на её предсказания, и могли отдать хоть все свои монеты за хороший прогноз. Нельзя сказать, что у девушки не было дара, ибо частенько она оказывалась права, некоторые её слова имели долю правды. Вестница вообще была загадочной личностью, она могла удивить нас неожиданной новостью о том, что завтра, к примеру, пойдёт дождь или начнётся буря, и мы всегда слушали её. И как вы уже догадываетесь, не зря. Как ей это удавалось?.. Я недолго знакомил девушку с домом, все хотел приступить к действиям. К концу пятого дня я пригласил её к себе, усадил на стул и попытался серьёзно поговорить. Её не тянуло к художествам и не привлекали танцы, хотя это было проще, чем мухлевать в карты. Её не тянуло к метанию ножей, девушку пугал один их вид. Каждый день мы разговаривали с ней о деле, каждый раз я придумывал что-то новое, предлагал идеи и не хотел сдаваться. Прошла неделя. Вторая. Новенькая сблизилась с ребятами, но не находила того, чем бы ей можно было заняться. Она провожала ребят ранним утром, готовила им булочки и встречала на закате. Пока фокусников не было дома, я все пытался научить девушку хоть чему-то. Дни тянулись, время ползло как старая улитка, я готов был сдаться. Новенькая и сама начала хандрить, дела у неё пошли неважно. И тогда я показал ей мастерскую. С каждым членом моей дружной семьи я посещал мастерскую, готовил там оборудование и вообще брал с собой поработать. Вестница находила забавным то, что на столе стоял большой шар из стекла (но для неё он был хрустальным), она хотела погадать на нем и в смутном отражении хотела лицезреть видения. Но я пока что запрещал его использовать, ведь он не был готов. Хотя пообещал однажды, что подарю шар ей на шестнадцатилетие. Мастерская всегда была заперта на ключ, я не любил водить туда детей просто так, да и слишком много ценных вещей было там, дети могли разбить их или поломать. На то они и дети, собственно. Новенькая была в восторге, рассматривая заготовки мячей для близнецов, интересовалась, почему я делаю маленькие дырочки в каждом. Но этот секрет я ей не стал говорить. Пока что. Она брала в руки перья, скакалки и кисти, рассматривала костюмы, которые я шил вместе с девушками-картёжницами и тут же откладывала их, вслух жалея о том, что не может так же отлично шить. Я показал ей карты, показал ей шарики-прыгунчики, но ничего она не могла использовать. Я был зол. Ужасно зол на неё и на то, что у неё ничего не получалось. Сохраняя спокойствие как только мог, я достал последнее, что было в мастерской – пружины. Такие пружины крепились к платформам обуви и можно было прыгать, скакать и почти летать. Наверное, вы сейчас думаете, что девушка сразу нацепила их на себя и качала прыгать, обрела свой талант и сейчас зарабатывает монетки, скача и вытаскивая на ходу деньги у бедняков? Наивные. Мы вышли из мастерской и, молча закрыв дверь, я развернулся к ней, намереваясь сказать что-то ободряющее, но тут же опешил: девчушка держала в руках старую флейту и крутила её в руках. Я удивился, что она так незаметно стащила её у меня из-под носа и тут же улыбнулся, когда девушка поднесла её к губам и выдала долгую ноту. Так она нашла своё увлечение. После нескольких трудных дней уроков, когда я учил её нотам, я решился отправить её с фокусниками в город. Хьюго был рад, ведь теперь он не единственный питал любовь к музыке. Они держались вместе последние дни и потихоньку начали общаться теснее, Ирина же в отместку снова заляпала скрипку друга помётом. С помощью своих друзей, конечно. Новенькая стала общительной и на каждом костре упоминала, что совсем скоро начнёт выступать со всеми и трюкачить не хуже чем остальные и меня это немного... Напрягало. Будто она готовила что-то, хитрая усмешка не слетала с её губ в последние дни, но я просто отгонял дурные мысли от себя. Нет, она теперь часть семьи и не уйдёт. Во всяком случае в это верил я. В город я отпустил её нехотя, мои ребята очень хотели показать ей свои трюки во всей красе. Рано утром я собрал их и обнял, как привык делать каждый раз. Ворота за ними я запирал с сожалением и неким волнением. Я правда волновался за первый день новенькой, вдруг она ноты спутает или ещё что-то неприятное? Или потеряется?.. До обеда я не находил себе места, учитель во мне переживал за своё дитё, но после сытного обеда я стал поспокойнее. Я прибирал в саду до первой рыжей полоски на небе и все ждал, когда кулачки застучат по воротам, прося открыть их. Во мне бурлили эмоции, нетерпение и желание поскорее разжечь костёр, послушать новые рассказы. Я был голоден на эмоции, мне нужны были их охи и вздохи, их звонкий смех и прямо сейчас, в данную минуту я вспоминаю это и не могу сдержать улыбку. Расставляя брёвнышки на пепелище, я вспоминал наши тренировки с новенькой фокусницей, как мы выбирали ей новое имя и как она отказывалась от моих предложений. Как она будила нас весёлыми мелодиями и как готовила булочки в первые дни, чтобы порадовать ребят. Тёплые воспоминания нахлынули на меня дома, пока я разбирал бумажки и тут же прекрасное одухотворенное настроение исчезло. Я взглянул в окно. Последние лучи солнца. Закат завершался. Я выглядывал в сад и понимал, что я не вижу никого, только траву, цветы и хорошо расставленные брёвнышки для костра. Я понимал, что не слышу смеха детей, а вместо него лишь пение отвратительных птиц. Я выбежал в сад и только повернулся к воротам, как услышал... Робкий стук. Так могла стучать только Вестница. С упавшим к животу сердцем, я открыл ворота и действительно увидел её. Она стояла передо мной совершенно одна и держала в руках корзинку. Томные большие глаза прошлись по моему растерянному лицу и задержались на потёртом костюме. Голос звучал уверено. Предсказательница сказала мне, что Она ушла. Вестница говорила о той, что несколько недель назад робко держала в руках флейту и пекла булочки. Вестница говорила, что остальные остались с ней и не вернутся в дом, и что огонь костра больше не будет отражаться в глазах фокусников. Корзинку я принял и закрыл ворота, думая о том, что больше никогда не буду никого учить фокусам. В сознании ещё звучали слова прорицательницы, смех ребят. Наверное, это была шутка и сейчас ворота снова откроются, и мои детишки выкрикнут «Сюрприз, учитель!», я разражусь смехом и скажу, что шутка удалась. Я даже зажег костёр, ожидая долгожданного стука. И я догадывался, что в корзине сидит петух и как только я открою её, он клюнет меня в пальцы. Нет, такого удовольствия своим детишкам я не буду доставлять. Костёр горел, на небе зажглись звезды, а я как ребёнок ждал чуда. Нервные смешки сменились нервными хождениями за ворота, выкриками имён детей. Треск костра не возвращал меня в реальность. Мне казалось, что я что-то потерял. Голова раскалывалась, я чуть было не выбросил корзину в огонь и только потом понял, что этого делать не стоит. Я долго ждал их, не находил себе места. Резким движением под утро я открыл корзинку, оторвал часть крышки и выудил стопочку черно-белых снимков и письмо. Вот же забавная шутка у них, а? Что за письмо? Что же это такое? Мои глаза не верили строчкам «Вы были нашим лучшим учителем...» и «Никогда не ищите нас в городе, в котором нас уже и нет...» Я не верил снимкам, где моя ученица стоит рядом с жонглером и крепко держит его за руку. На лице жонглера я разглядел морщинку и рубец, старый шрам, моё воспоминание. Как мы любили вспоминать тот случай на Костре!.. Я не верил в то, что остался один. Снимки вышли хорошие, я любил их разглядывать с тех пор, как Вестница попрощалась со мной. Ирина с голубями на голове, Хьюго, что держал её попугайчика у себя на плече и зажимал в руках смычок. Они были такими близкими и настоящими, на фотографии они улыбались. Я долго не мог выйти из дома, расхаживая по саду со снимками в руках и напевая те песни, что часто звучали у костра. Я пел и пел, мою боль заглушал треск поленьев, уханье сов и скрип крыши. И в конце концов я вышел в город и там я увидел то, что и ожидал: пустые площади, улочки и безразличные лица прохожих. Шляпа в моих руках смялась, я кое-как нахлобучил её на свою голову, пошатываясь и идя домой. Всю дорогу я повторял их имена: Хьюго, Хлоя, Джесс и Тесс, Зерц, Мерри... Да. Её настоящее имя. Той, что играла на флейте. Что увела мою семью от вечного, казалось бы, костра. От моей любви и искренней преданности. Письмо я не стал сжигать, ведь это всё, что у меня осталось, не считая уже желтоватых снимков. Прошло несколько лет отчаяния и грусти, ожидания стука в ворота и детского смеха. Прошло десять лет, я начал хворать, но не стал звать доктора только потому, что не хотел, чтобы он видел мои подгоревшие завтраки на грязной плите или заброшенную мастерскую. Все же там не мешало бы прибраться. В последние свои дни я разглаживал письмо, читал его, еле разбирал слова, улыбался и вспоминал их первые фокусы и трюки. Как долго я учил Эластику тянуть носок, выполняя сложное па, как долго я приучал Ирину чистить клетки. Я часто засыпал, видел во снах себя в роли случайного похожего, который не чувствовал, как из его кармана берут монеты. Я видел себя в роли Мерри, стоящей у костра в свой первый день знакомства и не знающей о чем рассказать. Я был той самой хрупкой кудряшкой Мерри, которая рассказывала, как жила у богатых хозяев и её использовали как прислугу, а потом выгнали из своего дома. Как я попала в этот маленький бродячий цирк, как рассказала своим друзьям про свободу. Меня похоронили в своём же саду, я не был против, мне поскорее хотелось заснуть, хотя в этом мире ещё было одно дело, которое я не завершил. На восьмой день моего заточения в земле, я поднялся в невесомость, затем снова спустился вниз и присел у костра. Хотел было перечитать ещё раз письмо, но вспомнил, что забыл его на столе. Ну, черт с ним, ведь я и так помнил каждую строчку. Раздался стук в ворота, но мне было уже все равно, моя невесомая тень не смогла бы открыть ворота, поэтому я даже не пытался, да и к тому же это наверняка было опять видение. Но все же это было явью, иначе бы я не стал заводить об этом речь. Ворота открылись, и я усмехнулся, видя повзрослевшее личико Мерри. Наверное, ей уже стукнуло двадцать, на её руке я разглядел шрам от ожога. Неужели её Зерц так?.. Нужно было его наказать, обязательно поставить в угол за это. Мерри прошла к моей могиле и что-то начала там делать, я не смотрел. Она прошла в дом, забрала мои старые снимки, отчего-то расплакалась. Снимок Хьюго она засунула в карман, но подумав, всё же вытащила и сложила в стопку. Разожгла костёр как и в старые добрые времена и... Бросила их в огонь. Остановить её я не пытался, мне было все равно. Я был рад, что она пришла ко мне, но злости за все и обиды я не испытывал. Она ушла и закрыла ворота, я смотрел на неё и понимал, что она, возможно, сюда не вернётся. Бродя среди призрачных друзей, я увидел и Зерца, и Хлою, встретил Недио. За чашкой ароматного загробного кофе мы разговорились. Я узнал, что чума в соседнем городке унесла много жизней. На душе стало спокойнее, когда я узнал, что Хьюго и Ирина воспитывают маленького сына. Мне стало спокойнее, когда я узнал, что после юности, проведённой в моей компании они испытали чувство полной свободы, которую я им, оказывается, никогда не давал.