Выстрелишь?

- Выстрелишь, Зейн? Ветер терзает тонкую куртку на Луи с такой силой, что кажется, будто за его спиной вот-вот развернутся крылья и унесут его прочь с этой крыши. Может, куда-то за равнодушные мрачные облака, которые отсюда, с высоты в пару десятков метров, выглядят неожиданно близкими. Вот только не верит Зейн больше ни в небеса, ни в падших голубоглазых ангелов. Он не доверяет даже себе – лишь металлу в замёрзших пальцах. Своих или парня напротив – не столь важно. - Отпусти заложника, Луи, и мы спокойно поговорим, - в который раз повторяет Малик. Томлинсон смеётся, но вместо вспоминаемой лёгкости от звука этого смеха Зейн ощущает, как по телу ползёт колючая дрожь. - Заложника? Брось, я почти стал копом, со мной это не пройдёт. - Опусти хотя бы оружие. - Разумеется. Ты сам себе веришь? Хотя не отвечай, я вижу в твоих глазах то, что ты боишься озвучить. Кто ещё с тобой? - Я один. - Ответ неверный. Подумай ещё. Дуло пистолета сильнее вжимается в висок Ясера Малика, которого Луи держит перед собой в качестве живого щита, и Зейн торопливо исправляется, стараясь не думать, насколько близко к краю они стоят: - Два десятка оперативников. - Где они? - Этажом ниже. - И не только там, забыл ты добавить. Я знаю ваши методы. Томлинсон молчит, видимо, раздумывая над дальнейшими действиями, а Зейну отчаянно хочется проснуться. Он зажмуривается на мгновение, как в детстве, когда ночник гас и погружал комнату в царство подозрительных скрипов и щекочущих нервы шепотков, но в этот раз приём не срабатывает – открыв глаза, он по-прежнему видит Луи, держащего пистолет у виска его отца. Наверное, потому, что взрослые ужасы не изгнать плюшевым медведем или мамиными объятиями. Малик медленно наклоняется и опускает своё оружие на пятнистый от ржавчины и многолетней грязи пол. Подталкивает его ногой к Томлинсону и выпрямляется, подняв руки. Тот усмехается. - Ты всегда так делал. Обезоруживал, слишком хорошо зная, что я тебе уступлю, да, Зи? Как в старшей школе? Прости, но не сегодня. - Луи, отпусти моего отца, и мы поговорим, обещаю. - Он должен быть здесь. - Это всё из-за того, что я уехал тогда? - Брось, Зейн. Ты думаешь, я притащил твоего дражайшего папашу сюда из-за того, что ты бросил меня шесть лет назад, даже не попрощавшись? Если бы дело было в разбитых ожиданиях, я бы приволок милого Лиама Пейна. Как он, хорош? Слишком серьёзный, на мой вкус, зато с блестящим будущим и идеальными перспективами. Я бы развеселил его, будь уверен. Вколол бы ему то, что спасает меня без тебя. Око за око, надо соблюдать баланс, правда? – Он чуть поворачивает руку с пистолетом – как раз настолько, чтобы Малику были видны напоминающие решето вены на сгибе локтя. Зейна мутит. Уезжая из Манчестера, он оборвал с Луи все контакты специально и надеялся, что всем от этого будет легче жить дальше. Малик проклинал и себя, и тот день, когда предложил лучшему другу «попробовать кое-что». Поцелуи в тёмных углах, минеты в пустующих зданиях, секс – всё это было ново и очень приятно, а когда он понял, что для Томлинсона это значит гораздо больше, чем для него самого, было уже поздно. Луи открывался полностью, а он чувствовал себя скотиной, не умея говорить «нет». Он любил его, но лишь как друга. Если бы в день отъезда они увиделись, Зейн бы не смог лишить эти глаза надежды, поэтому сбежал. В Лондоне новая жизнь захватила его, и он не искал встреч с прошлым, наивно полагая, что Томлинсон тоже двигается дальше. Исколотые вены в эту картину не вписываются никак. - Расслабься, Зи. Я не злюсь на тебя. Ты же не виноват в моих грёбаных чувствах. Я понял это не сразу, но так и есть. - Тогда отпусти моего отца, а мы с тобой во всём разберёмся. - Ты не понял. Без него разговора не получится. Он – ключевая фигура этой пьесы. Ясер, до этого молчавший, пытается что-то сказать сквозь кляп, но получает по лицу. Зейн с трудом остаётся на месте, размышляя о том, что отец слишком пассивен даже для заложника с завязанными руками и заткнутым ртом. - О чём ты? - Ты помнишь моего отца, Зейн? Мистер Томлинсон в памяти Малика сохранился улыбчивым мужчиной с глазами Луи и выпуклым шрамом на левой щеке – результатом взятия одного из наркопритонов. Одно время он даже мечтал, чтобы его собственный отец тоже относился к нему с такой же любовью и теплотой, и завидовал Луи. Но к чему этот вопрос? - Надеюсь, он здоров? - Черви пируют им уже не первую неделю, поэтому нет, не здоров. А знаешь, как он умер? Твой папаша убил его. Что? - Что? - О, ты шокирован? Забавно. Я в какой-то момент подумал, что ты в курсе, но, как видно, ошибся. - Что за чушь ты несёшь? Наши отцы были лучшими друзьями. - Да, как и мы с тобой когда-то. Вот только между ними встала не ебучая любовь, а всего лишь власть. Да-да, ты не ослышался. Почему, ты думаешь, моего отца ни с того ни с сего попросили сдать значок? - Он же сам ушёл – по состоянию здоровья? - Нихуя подобного. Просто оказался не там, где надо – стараниями твоего отца. Ты знал, что твой папаша брал взятки в особо крупном? А когда узнал, что коллеги вокруг носом землю роют, отправил на передачу моего отца, сказав, что нужно забрать важные документы. В итоге дело замяли, конечно, видимо, с подачи мистера Малика, для перестраховки, но отца попросили на выход. Он так и не сдал этого ублюдка копам, верил, что честь – это не плевок в сточной канаве, а что-то ценное. Какая уж тут полицейская академия для сыночка взяточника. – Луи поднимает левую руку, до этого державшую связанные запястья пленника, повыше и смотрит на часы. Видимо, увидев на них то, что хотел, он достаёт изо рта Ясера кляп и велит: - Рассказывай. Малик-старший затравленно осматривается вокруг, но молчит. Зейна удивляет не его молчание, а то, что вместо гнева, отчаяния или хотя бы злости он видит на лице отца лишь одну эмоцию: страх. Бесстрашен тот, кто себя не боится, да? Томлинсон встряхивает его, для наглядности ткнув пистолетом снова, и тогда Ясер начинает говорить, поднимая взгляд на Зейна. - В тот год, когда родилась Сафаа, я очень крупно проигрался в одном подпольном казино. Денег в семье тогда с трудом хватало на еду, ты и сам, наверное, помнишь, а люди, с которыми я связался, долго ждать не собирались. Пришлось идти на сделку с совестью… и не только. С Марком вышло случайно, клянусь! Валия тогда слегла с температурой, я не мог отъехать, а кого ещё было просить? Я не хотел, чтобы… - Бла-бла-бла, - перебивает его Луи, - какая душещипательная история. Даже если я поверю бреду про «не хотел», что мешало сказать правду, когда ему приписали твои грешки? - Я не мог допустить, чтобы моя семья умерла от голода. - Ты не мог допустить? Ты? А чтобы мой отец лишился работы, которую ценил больше жизни – мог? Чтобы он чувствовал себя оплёванным в каждом поганом магазинчике, куда заходил – мог? Чтобы он в итоге спился и перестал походить на человека – мог?! А когда он пришёл к тебе месяц назад, ты убил его, чтобы история не всплыла уже больше никогда, правда, подонок? - Нет, всё было не так! Я только оттолкнул его, а он с-споткнулся и … - Ясер плачет, и Зейн бы удивился, видя своего всегда несгибаемого отца таким, если бы не сама ситуация. - Уёбок, это ты сделал! – Томлинсон с силой отталкивает от себя задыхающегося в рыданиях мужчину, и тот падает, неловко взмахнув связанными руками, которые не могут смягчить падения. Голова с глухим стуком встречается с твёрдой крышей, и он затихает. Зейн бросается к нему, и в ту же секунду раздаётся выстрел. Он только и успевает пригнуть голову, но стреляли, как оказалось, не в него – Луи медленно оседает на хлипкое ограждение, недоуменно всматриваясь в свою грудь, где грязно-серая футболка пропитывается кровью. Малик оборачивается и видит снайпера на соседней крыше. Взмахивает рукой, мол, хватит, но уже поздно – звучит второй выстрел. Томлинсон ещё успевает поймать его взгляд, а потом ограждение не выдерживает его веса. …Когда Ясера Малика увозят на скорой, Зейн отходит к другим носилкам, стоящим на сыром асфальте. Там, в чёрном мешке, лежит тот, кто много лет назад протянул ему руку в первый школьный день и так и остался больше, чем братом, и глубже, чем знал. Малик достаёт бумажник, где за фотографией его и Лиама, сделанной в день помолвки, прячется другая – старая, выцветшая местами от частых касаний. На ней юноша с непослушной чёлкой смотрит прямо в объектив и смеётся, примеряя полицейскую фуражку отца. «Бро всегда вместе, помнишь?» Всегда не вышло. Как и вместе.