Та, что не против

Солнце едва-едва показалось узким краешком из-за горизонта, когда Рикуо открыл глаза. Начинался рассвет, а значит, у него осталось всего несколько минут, прежде чем ночную форму сменит дневной облик. Он потянулся и повернулся на бок. Зен, сонный и мягкий, лежал рядом, обняв руками подушку, красивый, как полдюжины гейш. Проснись Третий минут на десять раньше, он непременно воспользовался бы случаем, и пробуждение Зена стало бы более неожиданным и, несомненно, более приятным. Но времени не оставалось, поэтому Рикуо лишь легко погладил его по плечу, а потом коротко поцеловал теплую кожу. В своей дневной форме он отчего-то очень смущался того, что происходило между ними. Он начинал краснеть кончиками ушей, нервно тереть переносицу под очками, терять нить разговора, поэтому предпочитал выбираться из постели заранее, до того как его потянет начать кутаться в простыню или бормотать извинения за слишком бурные проявления темперамента. Рикуо поднялся с футона, потянулся, расправляя затекшие мышцы, и принялся отыскивать в куче одежды, разбросанной по полу, свое кимоно. Он едва успел завязать пояс хакама, когда рассвет окончательно вступил в свои права, и его человеческая сущность взяла верх над ёкайской. Это было странное чувство. Он весь словно уменьшался, укорачивался, свертывался - его сила, его Страх, - как если бы он был листом бумаги, а неведомая сила вдруг начала сминать его до состояния маленького бумажного шарика, какими школьники кидают в спину одноклассникам. Это не было болезненно, но каждый раз Рикуо испытывал чувство потери. Зен все еще спал, когда Рикуо вернулся в комнату с двумя чашками чая на подносе. Он присел рядом, составил чашки прямо на пол, а потом осторожно поцеловал Зена в уголок губ - все-таки его чувства к нему оставались неизменными, в какой бы форме Рикуо ни находился. - Доброе утро, - улыбнулся он, когда Зен наконец приоткрыл один глаз, - мы как раз успеем выпить чаю, прежде чем мне будет пора бежать в школу. Зен ухмыльнулся и выбрался из-под простыни, которой был укрыт. Нисколько не стесняясь собственной наготы, он потягивался, почти так же, как некоторое время назад сам Рикуо, с тем только отличием, что Зен специально растягивал процесс. Нура всегда на него реагировал. Ёкай, он непременно завалил бы его обратно на футон и убедительно объяснил, что сверкание голым задом перед своим господином не может остаться безнаказанным; человек же - смущался, розовел, точно девица, но взгляда, внимательного и блестящего, не отводил никогда. Зену нравилось, когда молодой господин смотрел на него такого: облитого утренним солнцем, точно золотом, когда мелкие изъяны и недостатки не так заметны, когда кожа словно светится, а татуировки на груди приобретают густой шоколадный оттенок. Когда тело выглядит молодым и полным сил. Это было то время, когда он переставал ощущать себя слабым и бесполезным, время, когда он чувствовал, что достоин быть рядом. Рикуо смотрел на своего любовника, подмечая детали, на которые в ночном облике у него никогда не хватало времени обратить внимание. Он смотрел как бы сквозь и на просвет, словно Зен становился прозрачным, как стекло, для его взгляда в эти короткие минуты. Сквозь его гибкость, плавность движений, нежные завитки волос на затылке, у самой линии роста, яркие раскосые глаза в ночных томных тенях и длинные нарядные ресницы – сквозь все то, от чего у Ночного срывало крышу. И видел излишнюю худобу, болезненную бледность, тени под глазами, тщательно скрываемую скованность и неуверенность в себе. В нём, Рикуо. Он знал, что каждое утро Зен боится проснуться и узнать, что все закончилось, что Совет дожал его, уговорил, убедил, заставил выбрать уже наконец себе жену. В его обещание жениться на той, которая не будет против их отношений, Зен не верил. Точнее, слову Рикуо он доверял безоговорочно, но сомневался, что найдется такая женщина, которая согласится делить мужа с другим мужчиной. Рикуо видел, иногда даже больше, чем ему хотелось бы. Тихие шепотки за спиной, напряженное ожидание, повисшее в клане, задумчиво-озабоченные взгляды, которые бросал на него дед. К тому же, и без того слабое здоровье Зена со временем становилось только хуже. У него еще было время: пусть по ёкайским меркам он вполне совершеннолетний, но его человеческой половине до совершеннолетия оставалось года два или даже три. Терпеть все эти двусмысленности и недоговоренности, пачками отправлять в мусорную корзину свитки с данными потенциальных невест в течение ближайших нескольких лет Рикуо не собирался. Хотя, пожалуй, главным аргументом был взгляд Зена, когда тот думал, что его никто не видит: любящий, отчаянный, смирившийся. Вколотить тумаками простую истину: ничто и никто не помешают Рикуо быть с ним, не удавалось, значит, придется искать другие способы. Он немного растерянно почесал в затылке, не зная как начать, поправил очки, сцепил руки в замок, но потом решил не затягивать и выпалил, точно в прорубь прыгнул: - Я решил заняться поисками. Вроде бы ничего конкретного не сказал, но Зен застыл на месте мгновенно и сразу, точно в статую превратился, потом отмер: - Давно пора, - сказал спокойно, даже с облегчением, словно самое плохое наконец случилось и хуже уже просто ничего не может быть. - С Советом не поспоришь, все равно заставят, а так хоть на свой вкус выберешь. Зен улыбнулся и принялся одеваться. Днём Рикуо редко испытывал подобные чувства, но сейчас ему захотелось схватить упрямца за грудки, встряхнуть хорошенько, выбить из него всю ту дурь, которую он себе успел напридумывать. Вместо этого он лишь отодвинул створку сёдзи и шагнул за порог: - Ты мне доверяешь? - Зен успел забыть, каким тяжелым может быть голос молодого господина, как он может поставить на место одним только словом, и неважно, как он при этом выглядит. Подобный вопрос вовсе не должен был рождаться у предводителя Хякки, а он, его подчиненный, не должен был давать повода его задавать. Зен резко обернулся: - Рикуо, я... - но в комнате он был уже один.