Давай верить в сказки?

Множество секунд, минут, часов, дней, месяцев и даже лет прошло с тех пор, как граф Ди покинул Город Ангелов, оставив пустовать свою лавочку в глубине переплетённых улиц Чайна-тауна. Говорят, что стены магазинчика всё ещё помнят все те удивительные события, что происходили внутри него, и хранят аромат дивных благовоний и сладкой домашней выпечки, голоса зверей и птиц, обитавших когда-то здесь. Стены вообще никогда ничего не забывают и проносят память о событиях, произошедших внутри них, сквозь века, пугая их отголосками – призраками своих новых жильцов. И если вы понравитесь дому, в который вошли, стоит провести пальцами по шероховатой поверхности стены, и он расскажет вам удивительные вещи. Жители китайского квартала, поначалу огорчившиеся неожиданному отъезду графа, повздыхали, посудачили, да и вернулись постепенно к своим делам. Пусть уже без Ди и его удивительных чудес, но жизнь продолжалась. Впрочем, не для всех. Некоторые люди, однажды поверившие в сказку, уже не могут больше жить без неё. Ещё очень долго после выписки из больницы бывший детектив полиции солнечного Лос-Анджелеса Леон Оркотт приходил в опустевший зоомагазинчик, который так никто и не решился занять после исчезновения хозяина. Леон устраивался на своём любимом месте – на небольшом диванчике и, закинув ноги на антикварный столик, думал, вспоминал события последних двух лет и пытался разобраться в себе и своих чувствах. Разобраться было очень непросто. Его разум упорно твердил, что чёртову графу самое место за решёткой, что человечеству будет намного проще и спокойнее жить, если Ди будет смотреть на мир из-за стальных прутьев камеры. Но сердце... глупое сердце всё ещё верило в чудесные сказки, оно болезненно сжималось от осознания того, что больше ему не биться на расстоянии полуметра от спокойного, но большого сердца графа, в которое помещался весь мир. И, что бы там ни говорил этот таинственный китаец, в его сердце было место и для людей. Для двоих человек точно. Однажды будто сами стены шепнули Леону, что ему нужно делать, подтолкнули уже было отчаявшегося мужчину к решительным действиям. Он собрал свои скудные пожитки в рюкзак, отдал ключи от квартиры ничего не спрашивающей и всё понимающей Джилл и, купив билет на самолёт до выбранного методом "наугад" города, отправился на поиски графа Ди. В самое долгое путешествие – протяжённостью в целую жизнь. И время понеслось вперёд с бешеной скоростью. Леон раз за разом находил верный путь, и раз за разом опаздывал. Жизнь превратилась в бесконечную гонку по кругу. Они с графом стали как день и ночь – день следовал за ночью, но никогда не мог догнать свою своенравную сестрицу. Леон уже и не помнил количества городов и стран, в которых побывал, забыл, сколько прошло лет с той поры, как он в последний раз возвращался в родной Лос-Анджелес, бродил по его солнечным улицам, и когда звонил Джилл, друзьям и дяде с тётей. И Крису... А младший братишка уже, должно быть, вырос и стал настоящим красавчиком, таким же, каким был, и он надеялся, что остаётся, сам Леон. На самом деле Оркотт то и дело собирался позвонить брату. Он очень хотел снова услышать его голос, узнать, как у него дела, сказать, в конце концов, что с ним самим всё в порядке. Но, как назло, ему всё время что-то мешало, отвлекало, и в итоге рука так и не сжимала телефонную трубку и пальцы не отстукивали номер по кнопкам. В очередном городе, после опять окончившихся неудачей поисков Ди, Леон уже почти дошёл до телефонной будки, но помехой ему вдруг стал старый китаец, одетый в грязные изодранные лохмотья. Он выскочил словно чёрт из табакерки, крепко вцепился в куртку и, нагло глядя Оркотту прямо в глаза и щербато улыбаясь, начал выпрашивать милостыню. И ведь сразу было понятно по его виду, что денег у него едва ли не больше, чем у самого Оркотта. Профессиональный нищий, что тут ещё можно сказать. – Уйди от меня, ничего я тебе всё равно не подам, – попытался отмахнуться от назойливого старика Леон. – Ох, какой грубый молодой человек, – проскрипел нищий, но так и не выпустил куртку из цепких скрюченных пальцев. – Что ж ты так? Старших нужно уважать. Разве мама не учила тебя этому в детстве? Оркотт нахмурился и попытался убрать от себя его руку. – Несмышлёный юнец, – снова посмеиваясь, проскрипел нищий. – Я знаю о тебе всё. Остатки терпения после этих слов испарились бесследно. – Да что ты можешь знать, старый маразматик?! – вспылил Леон, грубо отрывая его от себя. – Что ты гонишься за несбыточной мечтой, глупый человек, – глаза старого китайца вдруг блеснули красным и снова потемнели. – Прими совет: вернись домой, пока ещё не поздно. Оркотт на миг замер. Что несёт этот бродяга, откуда ему вообще что-то может быть известно? А если он что-то знает о том, где искать Ди? – Кто ты такой? – Это не имеет значения. Важно другое: ты зря тратишь свою жизнь. Одумайся, человек! Пока ещё можешь, садись на самолёт и улетай прочь отсюда. Эта мечта – не для тебя, тебе к ней не прикоснуться. Леон вдруг понял, что, должно быть, старик действительно кое-что знает и специально тянет его время, чтобы… чтобы… – А ну уйди с дороги! – рявкнул Леон, пытаясь оттолкнуть старика, но тот вдруг стал будто прозрачным, и рука прошла сквозь него. Ошарашенный Оркотт выхватил пистолет и прицелился китайцу в голову, прямо между седых бровей. – Да кто ты такой, чёрт тебя возьми?! – заорал он на всю улицу. – Не смей мне мешать! – Какой же ты глупый, человек... – печально усмехнулся старик. В следующее мгновение всё вокруг как будто застыло. Часы остановили свой ход, люди замерли на середине движений, даже только что ерошивший волосы Леона ветер враз стих. Муха, пролетавшая мимо, застыла в воздухе, перестав махать прозрачными крылышками. – Ты сделал свой выбор! – сиплым басом прокричал в звенящей тишине нищий, его голос отражался от стен, рассыпался на тысячи звуков и заполнял всё вокруг. – Так прими же свою судьбу! Пыль в мгновение ока слетела с его одежд, изодранные лохмотья превратились в монашеские одеяния, которые позволено носить лишь тем кицунэ, которые прожили в этом мире больше тысячи лет и получили имя, священное для любого оборотня – Тенко. Седые волосы старика взменулись белым вихрем, разбиваясь на девять хвостов, а скрюченные пальцы сложили магическую печать. И тут время ожило, но потекло совсем иначе, чем раньше. Стрелки наручных часов Леона бешено завертелись в обратную сторону, мир поплыл перед его глазами, асфальт ушёл из-под ног. Все краски смешались, рождая новые оттенки, звуки слились во всё нарастающий гул. И хрупкий человеческий разум, не сумевший воспринять происходящее, померк. Леон потерял сознание. *** Много веков назад в горах Поднебесной, у подножия горного хребта Куньлунь, меж девственно чистых лесов и рек, жили создания, которых местные люди считали богами и называли ками. Они обладали удивительными способностями – умели укрощать волшебных зверей, понимали язык животных и растений и передавали их слова людям. Кроме того, в их власти было заглядывать в будущее и лечить болезни одним лишь прикосновением. Лица ками были прекрасны настолько, что даже верховный бог Шан-ди спускался с Самого Высокого Неба, чтобы полюбоваться ими. Говорили даже, что одна из его жен была из этого народа. Совершенные тела ками не знали усталости и увядания, всегда оставаясь сильными и крепкими. Люди поклонялись им и приносили в дар сладости, что по слухам больше всего были любимы волшебным народом. Те же из смертных, кому довелось лично познакомиться с богами с хребта Куньлунь, рассказывали об этом с трепетом и гордились всю жизнь. И их потомки гордились, ведь очень немногим выпадала такая честь. Люди Поднебесной, звери и таинственный народ жили в мире и гармонии и были счастливы. Всем им казалось, что так будет продолжаться вечно. Но нет ничего вечного в подлунном мире. *** Сознание к Леону возвращалось медленно и очень болезненно – оно будто острыми когтями цеплялось за веки, раздирая их, за черепную коробку, заставляя голову просто раскалываться на части, за каждую клеточку тела, причиняя тупую боль. Ощущение хуже, чем похмелье после финского дня рождения. Сколько же он так уже пролежал, не имея даже возможности пошевелиться? День? Или несколько дней? А, может быть, всего пару минут? Он находился в том состоянии, в котором время течёт совершенно иначе: то несётся так быстро, что дни кажутся парой секунд, то застывает, и ты за одно мгновение проживаешь целую жизнь, или даже несколько жизней. Сознание то пропадает, отключаясь, будто в мозгу перегорает лампочка, то вновь болезненно проясняется. И тебе самому уже не понять, жив ты или мёртв… Лишь когда ко лбу Леона осторожно прикоснулась чья-то прохладная рука, боль отпустила... и губы сами невольно прошептали: – Ди... Первым, что увидел Леон, открыв, глаза, был расписной потолок, искусно раскрашенный под звёздное небо с летающими по нему мифическими зверями – драконами, фениксами и множеством других удивительных существ, чьих названий Леон не знал. Его сознание ещё плыло, и казалось, что нарисованные картинки движутся. Или не казалось?! Когда большой золотой дракон подмигнул ему, Оркотт окончательно понял, что небо над ним настоящее. И дракон настоящий! – Ох ты ж блядь…. Либо я слишком сильно ударился головой и у меня теперь галлюцинации, либо... Ему не дали продолжить. – Нет, нет, то, что вы видите – вполне реально, – прошелестел тихий, нежный голос совсем рядом. Удивительно знакомый голос… Леон вздрогнул и резко повернул голову на звук. Слишком резко. Перед глазами всё поплыло и пришлось ждать, когда картинка снова станет ясной. Возле его постели, сложив руки на коленях, сидел мальчик лет четырнадцати на вид, одетый в расписное китайское шёлковое платье. Он как две капли воды походил на Ди, только волосы у него были длинными, заплетенными в свободную косу, спускавшуюся ниже пояса, украшенную шёлковыми лентами и цветами. – Ди? – потрясённо выдохнул Леон, не веря своим глазам, и приподнялся на локте, пытаясь протянуть руку к мальчику. Тот отрицательно помотал головой. – Нет, моё имя Ляо-фэй... А кто это – Ди? Вы звали его в бреду. Я похож на него? Мальчик осторожно коснулся руки Леона, погладил внешнюю сторону его ладони. – Да, очень похож. Даже слишком, – прошептал Леон и снова упал на подушки, но руку, которую поглаживал тонкими наманекюриными пальчиками Ляо-фэй, не одёрнул. – Я так давно его ищу... и всё никак не могу найти. Бегу за ним, но он оказывается быстрее, каждый раз умудряется смотаться от меня на несколько секунд раньше... Зараза китайская. Мальчик понимающе улыбнулся. – Если этот Ди из нашего рода, то он может предвидеть ваше появление. Тогда вам никогда не догнать его, пока он сам не захочет этого. Лишь обреченный вздох был ему ответом. Леон устало закрыл глаза и постарался не о чём не думать. «Никогда не догнать» – это прозвучало как приговор. *** – А расскажите ещё что-нибудь про тот мир, откуда вы пришли?! – Ляо, ну сколько раз можно просить, давай уже на «ты», а? – Хорошо, Леон, – мальчик смутился, – расскажи что-нибудь о своём мире. Пожалуйста. – Вот, так-то лучше. И что же ты хочешь узнать на этот раз? – Расскажите... расскажи о тех чудо-машинах, что способны летать по воздуху? – Да я же тебе про них уже миллион раз рассказывал! – рассмеялся Леон, – ну ладно, слушай... Смягчился он, увидев насупившегося Ляо. Тот так забавно морщил нос, когда обижался. «Интересно, – подумал Оркотт, – а Ди тоже так умеет? Хотел бы я взглянуть на это хоть разочек». Вот уже пять лет бывший детектив Леон Оркотт жил в долине у хребта Куньлунь, меж девственно чистых рек и лесов, средь прекрасных существ, которых люди называли богами. Он был первым из людей, кому они позволили остаться у себя, которого приняли как своего. Они сразу поверили в его историю, хотя сам Леон считал, что со стороны она кажется не иначе как бредом. Он рассказывал им о своём мире, ничего не приукрашивая и не утаивая. А они ужасались жестокости и глупости людей, поражались их изобретениям и всезнающе улыбались, когда Леон заговаривал о подозрительном разноглазом китайце, продающем по всему миру странных и опасных животных. Он умолчал лишь о своих чувствах к этому китайцу. Жизнь здесь текла медленно и размеренно, но никак не скучно, словно в старой волшебной сказке, наполненной магией, одной из тех, что ему в детстве читала мама. Сколько раз в прошлом Леон смеялся над Ди, обвинял во лжи, заявлял, что все его разговоры с животными и прочие чудеса – чушь! А теперь он и сам знал, что такое возможно. Более того, все эти чудеса стали обычным делом, неотъемлемой частью его жизни. Леон научился понимать язык зверей и птиц, чувствовать боль Земли, слушать, о чём шелестят на ветру листья и перешёптываются цветы. И ему уже казалось странным, что когда-то он мог не видеть и не слышать всего этого. Наконец-то он понял природу. Ками приняли его в свою семью, терпеливо обучили своим традициям. Даже уговорили сменить потрёпанные джинсы и футболку на многослойный шёлковый костюм с множеством застёжек, которые по первости Леон проклинал каждое утро, одеваясь. Его жёсткие непослушные волосы они убирали в косу, вплетая в неё цветы и ленты. Леон постепенно стал одним из них, привязался к новой семье по-настоящему. И его новая жизнь ему нравилась, хотя, иногда он грустил, скучая по своему прежнему миру и по своему Ди. Всё же он искал его не только из-за чудес и ощущения сказки, что следовали по пятам за загадочным китайцем. Было кое-что гораздо более важное. К Ди тянулось любящее сердце Леона. Оно-то и ныло от тоски, оно-то и заставляло его чуть ли не выть, глядя на луну. Из всех ками Леон, пожалуй, проводил больше всего времени именно с Ляо-фэем, который когда-то нашёл его в лесу, без чувств лежащего под корнями огромного дерева. Поначалу, пока он приходил в себя и осваивался в новом, непривычном мире, мальчик ухаживал за ним, отвечал на все вопросы, терпел его глупые выходки. Потом у Леона появилось много друзей и среди таинственного народа, и среди волшебных животных, одним из них них был и тот золотой дракон, что игриво подмигнул ему с небес в самый первый день. Он научил Леона слушать ветер и катал на своей спине под облаками, показывая то, что не видел до него ни один человек. Но Ляо-фэй всё равно был для него самым особенным, самым близким. Сначала просто потому, что был так удивительно похож на Ди, но постепенно он начал нравиться Леону и сам по себе. Пожалуй, Леон даже мог бы назвать мальчика своим лучшим другом. Кажется, и ему Леон тоже очень нравился – Ляо ходил за ним по пятам, мог часами слушать рассказы о его прошлой жизни или разговаривать о чём угодно. Ещё бы только он не смущался всё время и не краснел, когда Леон случайно заглядывал ему в глаза. Совсем как девушка, оставшаяся наедине со своим любимым. *** Лунный свет отражался от чёрной глади озера. Из водных брызг и золотого света, от берега до неба, переливаясь всеми цветами радуги, рос мост, по которому нарядные боги, осторожно ступая, шествовали на небо, чтобы поприветствовать Лунную Принцессу и её свиту. Леон Орокотт сидел на камне неподалёку и заворожено глядел на всё это. Хоть он и научился многому, живя здесь, некоторые вещи, например, хождение по лунному лучу, были ему неподвластны. Не то чтобы он сильно расстроился, что не сможет увидеть «лунатиков», как в шутку называл он божеств с Луны, просто, среди людей ходили слухи, будто там, за лунным морем, живёт оракул, который мог бы помочь Леону вернуться в своё время. Но, видимо, не судьба. От невесёлых размышлений его отвлёк тихий шорох, Леон резко обернулся. Позади него, нервно теребя в руках цветок, название которого он никак не мог вспомнить, стоял Ляо-фэй. Он кротко улыбнулся, когда понял, что его заметили, подошёл к Оркотту и сел рядом. Леон, сам не зная почему, обнял его за плечи и прижал к себе. Как ни странно, Ляо не отстранился, отчаянно краснея, как это бывало обычно, когда мужчина пытался прикоснуться к нему, а, наоборот, прижался ближе, будто ища тепла и защиты. Они оба молчали, глядя на лунный мост. Глаза Ляо – золотые с фиолетовой окантовкой по краю, блестели, Оркотт невольно залюбовался. Поддавшись порыву, он наклонился ближе и погладил юного бога по лицу, тот вздрогнул и слегка напряг спину, но не оттолкнул. Это придало Леону смелости, и он коснулся губами алых губ Ляо. Юноша вздрогнул, его сердце забилось с такой бешеной силой, что даже Леон почувствовал это сквозь множество слоёв одежд, разделявших их тела, и ответил на поцелуй, робко, неумело, но со всей страстью, что до этого момента таилась глубоко в сердце. Шорохи и шум вокруг вмиг стали тише, зато дыхание двоих, человека и бога, скрывавшихся в ночной тьме, стало оглушительным. Шуршание шёлковой одежды, сползающей с бледных плеч, казалось музыкой, а тихий стон, сорвавшийся с губ Ляо, когда язык Леона коснулся кожи его изящной шеи, был, казалось, пределом мечтаний измученного поисками человека. Ляо был дорог Леону и занимал много места в его сердце, можно даже сказать, что Оркотт полюбил этого застенчивого юношу. Он совсем не был похож на Ди, разве только лицом и изящными жестами, и даже глядя, как Ляо стонет и выгибается, отвечая на его ласки, бывший детектив не мог представить, чтобы его Ди вёл себя так же. Ляо не был ему заменой, он был тем, кто может излечить страдающие сердце, подарить новый смысл жизни вдали от родных, которые ещё даже и не родились. С каждым стоном Ляо, с каждым прикосновением связные мысли покидали голову Леона, оставляя лишь приятную пустоту, оставались только осязание, чтобы чувствовать тепло и дрожь друг друга, обоняние, чтобы вдыхать аромат кожи и волос, слух, чтобы слышать каждый полутон из череды тихих стонов, и зрение, чтобы глядеть друг другу в глаза, высматривая в них своё отражение. Их тела переплелись, обмениваясь жаром. Лишь на мгновение Ляо замер, попытавшись отстранится, когда Леон, проник в него. Но сильные руки удержали его, прижали к крепкой груди, и Ляо успокоился, принимая в себя плоть своего любимого, становясь с ним одним целым. Стоны становились всё громче, движения резче, дыхание сбивалось, когда кто-то из них пытался прошептать имя своего любовника. И не было им дела до того, что происходит вокруг: до процессии богов, ступающих по лунному мосту, до шелеста ветра в листве и до звёзд, что подглядывали за ними через кроны деревьев. Лишь с рассветом, усталые и измождённые, они разомкнули объятия, чтобы привести себя в порядок, закутаться в шелка, чтобы скрыть следы прошлой ночи на телах, и вернулись в долину. Ляо-фэй не смел поднять глаз, лишь шёл рядом, держа Леона за руку, переплетя пальцы. А сердце его пело от любви и радости. – Леон, – как-то раз заговорил Ляо-фэй, застенчиво опуская взгляд, – я хочу оставить тебе что-нибудь на память. Чтобы, глядя на эту вещь, ты всегда вспоминал обо мне и моём народе. Оркотт удивлённо посмотрел на него и спустил с колен на землю пригревшуюся разноцветную кошку. – Зачем же мне вспоминать то, что я и так вижу каждый день? – рассмеялся он и погладил Ляо по щеке. – Ну а вдруг, – юный ками окончательно смутился и опустил взгляд, – вдруг ты найдёшь способ вернуться к своему Ди... Я не хочу, чтобы ты меня забывал! Леон покачал головой, улыбнулся и мягко обнял юношу за плечи, прижимая к себе. – Ну что ты?! Глупости. Как тебе такое в голову только пришло? Я уже никогда не оставлю тебя, –поймав на себе испытующий взгляд Ляо, он добавил со вздохом: «Обещаю, я никогда не забуду тебя, и чтобы доказать это, я тоже подарю тебе что-нибудь на память о себе». Он ненадолго задумался, потом снял с мизинца простенькое, без изысков золотое обручальное колечко. – Вот, это когда-то принадлежало моей матери, я хранил его много лет, – он немного замялся, решая, продолжать или нет. – Мама хотела, чтобы я подарил его своей будущей жене, но видно, не судьба. Он взял руку ками и надел кольцо ему на палец. Оно пришлось впору как раз на безымянный. Оркотт лишь усмехнулся про себя. Как хорошо, что здесь никто не знает о человеческих брачных ритуалах. Ляо-фей ошарашено посмотрел на свою руку и тускло поблескивающее кольцо на ней и чуть не разрыдался от переизбытка чувств. – Я... у меня нет ничего столь же ценного, чтобы подарить вам... тебе! – он нервно теребил края своей одежды. – Да ну брось ты, – отмахнулся Леон, – это сущая безделица. Не бери в голову. Юный ками снял с шеи медальон и дрожащими руками протянул его человеку. – Я хочу, чтобы ты носил его... всегда. Это знак принадлежности к нашему роду... Только ты достоин носить его. *** Мирная и счастливая жизнь, длившаяся веками, в одно мгновение переменилась, когда к одной из принцесс Чео-доно вдруг пришли сваты из города людей. Божества иногда появлялись при дворе правителя, помогали ему советами и передавали предсказания от драконов и фениксов. И, хотя подобное и так считалось высочайшей честью даже для императорской семьи, великому правителю этого показалось мало. Он захотел взять в жёны никого иного, как одну из дочерей волшебного народа. Но строптивая принцесса прогнала сватов и отвергла руку правителя, рассмеявшись ему в лицо, сказав, что ни одна женщина из их рода никогда не свяжет свою судьбу с человеком. Император был в ярости. Никто не смел ему отказывать, будь то человек или даже божество! Наглая девка, решил он, должна заплатить за такое унижение. Более того, заплатить должен и весь её род! Они своей кровью смоют нанесённый ему позор. Император объявил ками войну, и люди, ещё недавно любившие и почитавшие их, с радостью поддержали его. Ведь эти странные существа, владеющие силами природы, решили они, не иначе как демоны, а значит, все их чудесные способности – на самом деле злое колдовство. Что могут боги против людей? Хотя они и обладают множеством удивительных способностей: творить чудеса, дарить жизнь и даже создавать звёзды, но не имеют права защищаться или убивать, даже ради спасения себя и своих близких. Сила созидания слаба против разрушительной жестокости людей. Всё произошло за одну ночь. Не встречая никакого сопротивления, люди врывались в жилища божеств, жгли и разрушали всё на своём пути. Это была не битва, а беспощадная кровавая резня. Люди убивали богов-мужчин и детей. Женщин они пытались захватить в плен, забрать к себе в качестве рабынь и наложниц, но женщины предпочитали покончить с собой, чем быть осквернёнными грязными людьми. Они бросались со скал в горные реки, проклиная людей, умоляя великого Шан-ди принять их души в своих чертогах. – Леон! – чуть не плакал юный Ляо-фэй, цепляясь за руку человека, неосознанно царапая его острыми ноготками. – Тише, сиди тихо! Из-за двери слышались отчаянные крики о помощи и стоны, лязг металла, глухие удары и топот множества ног. Пахло гарью и кровью. Ужас заполнил всё вокруг. – Я никому не позволю причинить тебе вред, понял? – спокойно и уверенно сказал Леон, глядя Ляо-фэю пряма в распахнутые от страха глаза. – А теперь чтоб ни звука. Ляо-фей кивнул, сглатывая. Что-то оглушительно грохнуло о дверь. Ещё раз. И ещё… Леон поудобнее перехватил рукоять меча и обернулся, Ляо-фей плохо видел его из-за навернувшихся на глаза слёз, но знал, что на губах Оркотта играет ободряющая улыбка, и натянуто улыбнулся ему в ответ. – Всё будет хорошо. Я обещаю. – Я тебе верю. Леон Оркотт оказался единственным, кто мог дать отпор людям, защищая ками, единственным, способным сражаться с ними и убивать их. Он был хорошим бойцом, да только что может один человек против хотя бы сотни – да ещё и куда лучше вооружённых и закованных в латы? Один в поле не воин - как гласит древняя мудрость. Когда на глазах девятнадцатилетнего Ляо-фэя тело его возлюбленного Леона пронзило несколько копий, когда он увидел, как на таких же копьях подняли в воздух всю его семью, юный ками дал слово никогда не прощать людей. Он поклялся отомстить всему человечеству. Ненависть и эта клятва дали ему силы, чтобы выжить и уйти от преследования. Единственному из его народа. Он бежал, размазывая слёзы по лицу, сжимая в тонкую полоску дрожащие губы и ломая ногти и деревья. Раненый, истощённый, в изорванной одежде, весь в грязи, крови и слезах он сидел на берегу реки, прижимал к груди руку с обручальным кольцом на безымянном пальце, и тихо шептал: – Отныне я больше не Ляо-фэй... теперь меня будут звать Ди, и всех потомков моих будут звать только так и никак иначе... Мы пронесём это имя через века, и возможно, однажды один из моих детей встретит тебя, Леон Оркотт. И я верю, что вы будете счастливы, ведь ты единственный человек на всей земле, который достоин любви... Эти слова уносил в Поднебесную ветер, переплетая их с запахом гари и крови погибшего народа. Они тонкими нитями вплетались в облака, и великий творец Шан-ди ткал их них полотно, на котором яркими буквами пылали слова последнего из удивительного рода ками, чья жизнь через века и тысячелетия оказалась связанна с человеком, который даже ещё не появился на свет. *** Стрелки часов остановили своё бешеное вращение. Замерли на секунду и снова пошли – в обычном направлении, привычно отсчитывая секунды. Люди направлялись по своим делам, даже не подозревая, что только что на этой улице происходило нечто необычное. Брезгливо косились на нищего оборванного китайца. – Юноша, грубить старшим нехорошо, – китаец покачал головой, нахмурился и, развернувшись, быстро пошёл прочь от грубого американца, который застыл возле телефонной будки с совершенно ошарашенным выражением на лице, сжимая в руке небольшой медальон, украшенный замысловатыми узорами. – Да, и ещё, – обернулся на мгновение нищий, – теперь ты точно его найдёшь. Ваши души связаны через века. Теперь ты – его судьба, а он – твоя. *** – Нашёл! Разноцветные глаза широко распахнулись в изумлении. Прошло несколько секунд прежде, чем Ди смог наконец выговорить: – Леон? – Ага, Леон! – хмыкнул стоявший в дверях мужчина. – Чёртов Леон Оркотт, проделавший ради тебя путь сквозь время и пространство! Глупый Ди! Он преодолел расстояние, разделявшее их, буквально за секунды и обнял оцепеневшего от изумления графа, нежно прижимая к себе. – И больше ты никуда от меня не денешься, – пообещал он не терпящим возражения тоном, – ведь ты моя судьба, а я – твоя. Оркотт прижался губами к руке графа, целуя тускло блестящее на ней простенькое золотое кольцо. Граф не смел выдохнуть, он лишь наблюдал, как человек снимает с шеи медальон и протягивает ему. – Я хочу вернуть твоей семье это, в знак того, что я ничего не забыл… – Но откуда?! – Это не важно, Ди. Ничего уже не важно, кроме… Он прижал графа к себе и запечатал его губы поцелуем. – Кроме того, что я тебя люблю. Спавший на диванчике белый лис с девятью хвостами лениво приоткрыл красный глаз, бросил долгий внимательный взгляд на бога и его человека, потянулся и, устроившись поудобнее, задремал снова. Теперь всё будет так, как и должно было быть. Именно так, как завещал Ляо-фэй, первый из тех, кто назвал себя «Ди».