Пожалуйста, будь.

      Я помню, как сидел над раскрытым экраном ноутбука (он, как и почти все необходимые мне вещи, оказался в моей квартире, где я проснулся после того, как Тихий Город вышвырнул меня, и где меня никогда не было) и не знал, с чего начать. На ум пришла фраза, когда-то прочитанная в дневнике Мёнина. «Никогда не знаешь, где тебе повезёт». И я вспомнил, как когда-то счёл её лучшим началом для моей истории. Что ж, за свои старые решения надо отвечать. Записал её.       Долго смотрел на эту фразу, поражаясь её неправде. То, что со мной случилось, вовсе не было везением! Это был заговор! С самого начала, всё-всё, было заговором! Боже мой… как больно это осознавать…       Я хотел рассказать историю по порядку, но это оказалось гораздо сложнее, чем я думал. Сперва даже был твёрдо намерен начать с конца, рассказав о вселенском заговоре Джуффина Халли ещё в эпилоге, но потом решил – нет! Во-первых, это будет казаться бредом сумасшедшего, а во-вторых… не будет иметь никакого смысла. Это просто мои эмоции, моя обида, которую мне так хочется выплеснуть на кого-то. Кроме неё у меня ничего больше не было… Я был совершенно пустым.       Много времени прошло, прежде чем я понял – для того, чтобы заставить Вершителей этого мира полюбить Ехо, бесполезно пытаться заталкивать их в мою нынешнюю шкуру. Это разбитое, мертвое, бесконечное усталое существо уже неспособно вселить в кого-то любовь.       Я понял – им нужен тот, прежний Макс, только что впервые ступивший на цветные мостовые прекрасного города Ехо! Этот смешной парень, думающий, будто он почти тридцать лет жил в нелепом мире под названием Земля и был там бесконечно несчастен. Наивный дурак, свято верящий в удивленные покачивания головой Джуффина Халли и его сочувственные реплики типа «как ты вообще жил в том ужасном мире?..» Нелепый ребёнок, верящий в чудо, случившееся с ним.       Им нужен он – его бесконечное счастье и восторг, его бескорыстная любовь к цветным замкам и остроконечным крышам волшебного города…       Оставалась одна проблема: тот человек, от лица которого мне нужно было писать, давно умер, и не у кого мне было взять интервью. Тогда я лег, как помнится, прямо на пол, и в темноте под закрытыми веками начал воскрешать его. Я пытался вспомнить те дни, как обычно вспоминаю полузабытый сон, вспомнить до мельчайших подробностей, вместе с предваряющим их наваждением моей «земной» жизни. Это была опасная, зловещая и жестокая ворожба, самая прекрасная в этом нелепом мире… Я собирал его по крупицам… по обрывкам счастья и острым уколам восторга. В те короткие мгновения я был для него Богом и Создателем, и тогда я понял: точно так же Творил когда-то Джуффин Халли. Он был художником древности, а я – реставратором, кропотливо восстанавливающим его давно истершееся, потемневшее и почти уже невидимое творение…       И он возродился. Этот прекрасный, молодой, добрый парень… этот трогательный ребёнок. Меня захлестнул его восторг! Мне хотелось смеяться и плакать! Я вскочил… и снова уставился на почти пустой лист экрана ноутбука. Я – ОН – снова верил в свою бессмысленную земную жизнь, ненастоящую жизнь, во всех мельчайших подробностях. Я – ОН – записал: «Первые двадцать девять лет своей жизни я был классическим неудачником» …       «Так и было, мальчик» - заговорческим шепотом Джуффина Халли говорил я, завороженно глядя на экран, - «так всё и было…».       И начал работать.       Им нужен был он – восторженный мальчик, скромный, могущественный, ослеплённый всеми свалившимися на него благами сразу – ведь всё познаётся в сравнении. Им нужен был его восторг, его счастье, что будет медленно, незаметно проникать в их души, просачиваясь сквозь кружево печатного текста… Им нужна была его бесконечная нежность к городу, подарившему ему друзей – таких настоящих и таких исполненных смысла, так много сразу! Им нужны были его открытые глаза, и его детский волнительный страх перед опасными приключениями, навстречу которым он шел. Им нужно было его смешное скрытое наслаждение перед осознанием благоговейного трепета, что испытывают обыватели при виде прекрасного черно-золотого наряда!..       Им нужны были его чудеса… конечно, я отдам их вам! Конечно, забирайте, держите!.. Тем более, что мне они давно уже не принадлежат. Для меня все эти волшебные, ослепительные вещи – просто труха. Почти потерявшая цвет, бессмысленная горстка воспоминаний, случившихся не со мной… Боже… как жаль, что они случились не со мной…       Я отдал их. Я подарил их Вершителям этого мира – все приключения прежнего Макса. Все опасные передряги и неожиданные выходы их них, все трапезы в «Обжоре Бумбе» в компании Друзей, все невозмутимые реплики потрясающего Шурфа Лонли-Локли, все идиотские остроты дурака-Мелифаро, все дороги и пути.… Я отдал им горько-сладкую боль нашей с Меламори встречи в Квартале Свиданий, и покрытое удивительной легкостью путешествие в Кеттари, и дорожную пыль под колёсами амобилера, и свежесть весенних листьев над Хуроном… Я отдал им всё. И взамен потребовал стать Атлантами. Держать тот прекрасный Мир на своих плечах…       Я оставил этот сюрприз на финал. Я отдал им ту боль, которую причинила мне последняя исповедь Джуффина. Боль расставания и вечной тоски, до сих пор бродящую где-то во вселенной безмолвным призраком. Я уверен, время от времени она подкрадывается к прохожим других миров и тихо сидит рядом с ними – и тогда им ни с того, ни с сего, становится вдруг невыносимо тоскливо.… Я отдал эту боль! Она уже не моя!       Это ОНИ, а не я – лежат там, на полу прибранного уютного домика Тихого Города, и воздух, который ОНИ выдыхают, чернеет от горя! От их бесконечного горя, отчаянья и потери! Это уже их, не моё…       Я водил их за нос восемь книг… Я подарил им Ехо, волшебные чудеса и приключения, а взамен потребовал стать Атлантами… я был Джуффином Халли. Поступил с ними так же, как он со мной. Разница в том, что их – тех, что когда-нибудь возьмёт мою книгу в руки, - было много. А я был один. Я по-прежнему был один…       С первой книжкой я управился меньше, чем за год. За это время я снова научился мириться с «родным» миром. Странно, но осознание того, что он на самом деле никакой не родной для меня, скорее поспособствовало нашему перемирию, чем наоборот… Я понял, что вовсе не обязан испытывать к нему и малую долю привязанности. И быстро научился быть к нему равнодушным. Совсем. Да и в принципе быть равнодушным, к чему бы то ни было, мне было теперь совсем не сложно. К тому же я понял, что моя острая неприязнь к этому месту была вовсе не моей – я был «запрограммирован» ненавидеть Землю, так было нужно моему предусмотрительному создателю для дела.       В какой-то момент мне стало чуть-чуть интересно (это чувство скорее было похоже на вялый интерес студента к теме его диссертации, чем на настоящее любопытство, присущее живым) – как именно выражается дар Вершителя в условиях мира, где их, по выражению сэра Халли, можно ложкой черпать? Если это такой сильный дар, что способен противостоять судьбе, почему никто до сих пор ничего не заметил? Я стал наблюдать, - и понял. Причина в том, что везение Вершителя выражается в мелочах – порой до пошлого крошечных. Например, в ларьке рядом с моим домом всегда оказывался кофе моей любимой марки, между тем как и в обычных супермаркетах его не всегда можно найти. Я бываю на улице крайне редко, но, возвращаясь домой, то и дело нахожу на асфальте пятирублёвые монетки, - это не приносит никакого дохода, но приносит маленькое детское удовольствие. Я не люблю говорить с людьми – они меня отвлекают от книг, а остальное меня не интересует, - и каждый раз, когда я поднимаюсь в свою квартиру, лестница оказывается пуста. И, наконец, когда я отнёс свой первый рассказ о Ехо в редакцию, его приняли почти сразу и даже выплатили аванс – мне было это совершенно необходимо, потому что скудный запас средств и продовольствия, найденный мной в квартире, быстро подошел к концу, а устраиваться на работу и выполнять её у меня не было времени – нужно было закончить своё дело!       Такие мелочи здесь не принято замечать, даже если намеки судьбы на твою исключительность уж очень прозрачны, что уж говорить о всяких тонкостях. К тому же, не зная о своём даре, мало кто в этом мире даёт себе труд разобраться в своих желаниях, и ещё меньше людей имеют для этого достаточно честности. Никто здесь не умеет отличать деяния судьбы от деяний вопреки судьбе. Может быть, я своей книгой открою кому-то глаза на их истинную природу?.. Хоть пользу принесу, что тут скажешь?..       Ночами, перед тем как пойти спать, я подолгу сижу, прямо на полу, я смотрю в окно. Я не включаю свет, специально, чтобы видеть небо. В темно-синей, густой как туман, бездне я представляю, как бетонные многоэтажки превращаются в цветные остроконечные башенки… Я бесконечно тоскую.       Что, в общем-то, от меня и требовалось…       И, глядя в эту ультрамариновую пропасть, я представляю, как моя тоска летит чрез двери Хумгата, к волшебному Миру, что уже несколько вечностей борется с судьбой, висит на тонкой грани сна и реальности, бездны и бытия…       Он, наверно, так устал, и я уговариваю его: «Ну-ну, потерпи ещё чуть-чуть. Скоро всё закончится… То есть, начнётся, конечно. Скоро в Твоём распоряжении будут сотни, сотни Вершителей, отчаянно желающих, чтобы Ты всё-таки был. Скоро Ты будешь в безопасности… Пожалуйста, потерпи».       И я шепчу, горячими губами я шепчу, в одинокой темноте маленькой квартиры… я шепчу: «Пожалуйста, будь…»       Я шепчу: «Пожалуйста будь! Потому что если Тебя не будет – не было, нет, - то не будет и смысла во мне! Тогда не будет и меня, и Тебя, а я так не хочу! Слышишь, я не хочу! Я не хочу так…»       Ночь отвечает мне тишиной, но в этой тишине я иногда слышу Истину. И это чувство слаще отчаяния. А значит, всё не напрасно.       Мне бесконечно тоскливо в этом тесном и чужом мире.       Иногда, когда я закрываю глаза, мне кажется, будто я слышу, как где-то за моим окном хлопает крыльями птица...