Боль

Примечание: йод на свежую рану - боль пульсирующая, тягучая, медленно собирающаяся у самого-самого пореза. Такая боль не способна причинять сильных неудобств - лишь вызывать усмешку. При желании ее можно не замечать совсем, но нетрудно также найти в ней определенное удовольствие. Кэссиди знает. Он разбирается в оттенках боли не хуже, чем в видах хорошего виски, и если и стоит кого спрашивать и о том, и о другом - так это его. Многочисленные попытки некоторых сумасшедших его прикончить приносят свои плоды. Порой ему кажется, что он стар, мудр и опытен как целый мир - просто потому, что смерть неотступно ходит за ним по пятам и не может достать. Если хотите знать, кто тут самый больной ублюдок из всех больных ублюдков - идите к Кэссиди. Он с радостью обеспечит вам теплый прием и в ответ на ваш вопрос сделает глоток из бутылки и с ухмылкой укажет большим пальцем на себя, но перед этим в шутку кивнет в сторону Джесси. А Джесси глянет на него с усталой усмешкой и сделает очередную затяжку. Кэсс не любит, когда он так делает. Хотя бы потому, что в таких случаях каждое движение падре он чувствует спиной. Примечание: медленное разрезание кожи сопровождается острой жгучей болью, которая спустя время лишь немного затихает, словно жар в спаленной, еще дымящейся церкви после адского пекла. Джесси Кастера, пожалуй, можно охарактеризовать как отдельную разновидность боли, но для Кэссиди - ближе всего именно к этой. Если захотите понять, что держит отбитого вампира в старой церкви, просто взгляните на Джесси, и все вопросы отпадут сами собой. Нет, серьезно - хотя бы потому, что нигде больше нельзя найти таких глаз. Кэсс тонет в этих глазах как когда-то тонул в свободе, крови и наркотиках, только эта штука покрепче любой наркоты. Глаза Джесси Кастера, они как хороший дорогой коньяк - его вкус впитываешь долго, неторопясь, стараясь не упустить ни единой капли, и в конце концов этот вкус поселяется где-то внутри тебя, оседает на самом дне - там, где обычно у отбитых вампиров находится инстинкт самосохранения и желание жить. Когда Джесси смотрит ему в глаза, все его нутро растворяется, словно таблетка аспирина. И, кроме того, у падре отменная задница. Пару раз в неделю они сидят по ночам вдвоем, пьют, затягиваются травой, которую Кэсс каким-то образом умудряется доставать, и разговаривают обо всем. Джесси хриплыми короткими смешками отзывается на его шутки, запускает руки в волосы, сверлит его бездной черных глаз - и тогда вампир в сотый раз убеждается, что он действительно способен в этом повязнуть. Исчезнуть в бесконечном желании повиноваться Силе, скрытой в проповеднике, кричать в темноту церкви бессмысленную брехню, погрузиться в этого ублюдка целиком. И в какой-то момент Кастер словно чувствует это - и тогда Кэссиди падает. Примечание: удар о землю после прыжка с самолета без какой-либо подготовки - боль сперва острая, яркая, пестрящая множеством оттенков; затем - тупая, не прекращающаяся ни на минуту, сводящая с ума. Обычный человек в таких условиях откинулся бы почти сразу, прямо в каше из собственных органов и раздробленных костей, но Кэсс уже привык к подобному дерьму. Он, черт возьми, почти в нем купается. Не можешь избежать чего-то - находи в нем удовольствие. Смахивает на извращение, но кого это волнует? Когда Джесси Кастер впервые притягивает Кэссиди к себе, тот думает, что, наверное, вот оно - счастье. Что большего в жизни и не надо - лишь бы чувствовать его терпкий запах совсем рядом, прикасаться к нему, слышать его, ощущать его. Чем дальше, тем сильней и тем больней. Невозможней. Нужней. И тем привычней. Кэсс просто-напросто привык к любому проявлению боли. Ему постоянно нужно еще. А потом становится хуже. Не потому, что все идет не так, или слишком так, или не идет вообще. А потому, что потом Джесси применяет к нему Силу. И именно это лишает Кэссиди воздуха, сжимает внутренности, убивает в нем что-то, превращает в ту же таблетку аспирина. Падре заставляет его делать те вещи, которые он сам хочет делать. И это даже, черт возьми, смахивает на изнасилование, но временами он просто благодарит господа за то, что потом Кастер не стирает это из его памяти. Все происходит так одинаково, так обычно и так необходимо: властный голос проповедника заставляет вампира садиться перед ним на колени, спустя какое-то время - уже заглатывать целиком, до самого конца, и, вроде бы, что еще нужно кроме дополнительного воздуха? Личная свобода? Обычно он получает ее уже тогда, когда одна рука Джесси сжимает его член, вторая лежит на талии, а сам падре вбивается в него с такой силой, будто хочет присвоить его себе еще больше. Кэсс опирается руками о стену, пол или скамью, почти не пытается сдерживать стоны, а внутри него в это время разрастается огромная дыра, пожирающая его целиком, забирающая его эмоции, желания и самообладание. Кэссиди настолько запутался во всем, чего хочет, а чего - нет, что постепенно перестает понимать, когда он принадлежит себе, а когда - становится его, и в какие-то особенные дни это практически его убивает, потому что, черт, его заставляют делать то, чего он сам желал без всяких принуждений, и Кастер почему-то никак, слышитлиегокто-нибудькчертовойматери, не может этого понять. Отбитый вампир круглосуточно во власти падре, но когда эта власть становится практически ощутима, он чувствует, как безвозвратно отмирают частички его сознания. Он настолько запутался в бессмысленности Силы, чувствах Джесси и в самом себе, что хочется сброситься с крыши небоскреба, предварительно вскрыв себе вены и выстрелив в висок. Вот, почему ему больно. Вот, почему он здесь. Примечание: сгорание заживо - боль адская, практически невыносимая. Сначала огонь распространяется по кожным покровам, площадь повреждений увеличивается, но в какой-то момент ты вдруг перестаешь чувствовать вообще что-либо. Ты весь объят пламенем, горячий дым обжигает твое горло, и ты словно на самой грани - шаг вперед или назад породит лишь смерть. Даже для него. Даже для Кэссиди. Стоит переступить порог, и боль накроет с новой силой, еще более ужасной и разрушительной, чем до этого. Он так долго уже балансирует на этой грани, чертовски долго, и это, если честно, так его достало. Ведь Джесси Кастер равносилен для него солнечному свету. И, боже. Он не может иначе. Совсем не может.