19:89

Снова удар по красной, от его ладони, щеке. Слишком невыносимо это теперь терпеть, но я продолжаю мужественно стоять, не роняя ни слезинки. Дальше будет хуже, потому что. Он уйдёт, хлопнув дверью, а я так и останусь стоять в комнате, наполненной дымом и запахом ненависти. Он ненавидел меня. Ненавидел, как свою последнюю суку, которая сделала аборт, когда забеременела от него же. Ненавидел, как яркое солнце, или сладкий чай по утрам. Ненавидел каждую часть моего тела, каждый сантиметр, который он кусал, когда без единой нотки жалости вбивался в моё хрупкое тело, оставляя синяки. Синяки, которые навсегда останутся в памяти, даже когда полностью исчезнут с бледной кожи. Снова удар и по левой скуле течёт алый ручеёк крови, который я невольно вытираю порезанным запястьем. Это он сделал их. А я не сопротивлялся, продолжая мужественно терпеть острую боль от лезвия. Он ненавидел меня, поэтому продолжал приходить, оставляя след на моих руках, ногах и сознании. Иногда, кажется, что я окончательно сошёл с ума, потерял контроль над своим телом. Может, так и есть, ибо все мои эмоции принадлежат ему, а я просто безвольная кукла, которую он использует в своих грязных целях. Снова его ладонь ложится мне на затылок. Главное, не растаять от нежных прикосновений, потому что это всего лишь отвлечение моего внимания. Сейчас он снова сожмёт пальцы в кулак, захватывая мои тёмные пряди и с силой опустит на колени, окончательно разбивая кожу на них. Грубо заставит раскрыть рот и втолкнёт свой горячий член мне в рот, лишая возможности глотать. Или нет? Ладонь продолжает лежать на мягких волосах, а голубые глаза, которые ещё с первого знакомства пленили мою душу, спокойно вглядываются в мои. Чего он ждёт и почему не ударит? Татуированные пальцы нежно скользят по разбитой щеке, стирая солёную кровь, а свободная рука перемещается мне на плечо, с силой сжимаясь, но не принося боли. Постоянное ощущение страха и недоверия. Будто это всё игра, будто сейчас он снова ударит о стену и я потеряю сознание. Его устрашающая энергетика тяжело давит со всех сторон на психику, грозясь раздавить мой маленький мир, где осталось ещё что-то хорошее. Где осталось детство, в котором мы только начали общение. В котором ещё никто не знал, что будет дальше. Кажется, что огромная разница в возрасте заставляет меня прогибаться под ним, в прямом и переносном смысле. Ведь за прожитую жизнь он нехило научился управлять людьми, добиваться всего с первого раза. А может, он просто устал и теперь отрывается на мне. Уже почти четыре года отрывается и не может успокоиться. Прошло больше минуты, а удара всё нет. Он просто смотрит мне в глаза. Всю свою сознательную жизнь мечтал поцеловать эти губы. Мечтал попробовать их на вкус, запустить язык внутрь, изучить каждый сантиметр рта, посмотреть на реакцию. Скорее всего, он снова ударит, поэтому я просто продолжаю терпеть угнетающий взгляд и давящую атмосферу, что сгущалась в области груди, мешая сделать вдох. Тяжёлое дыхание на уровне подбородка. Он ведь даже ниже меня, а я продолжаю делать из себя доступную и грустную девочку, что влюбилась в кумира. Влюбилась ли? Любовь и зависимость — разные и страшные вещи, которые никому не пожелаю испытать. Слова. Какие-то блядские и абсолютно пустые слова почти срываются с моих губ, но он успевает поцеловать меня прежде, чем это случится. Снова насилует мою психику, избивает изнутри, оставляя гематомы разных цветов. Зачем? Ровные зубы кусают нижнюю губу, шершавый и мокрый язык проезжается по верхней губе, заставляя впустить его внутрь. Нет, это слишком невыносимо. Почему он даёт ложные надежды, мечты? Знает же, что я люблю… Люблю. Ладонь, что лежала на моём плече, сползает вниз, пробирается под футболку, щекоча рёбра и царапая тонкую кожу. Обжигающие прикосновения к незажившим ранам всё-таки вызывают у меня истерику и я роняю одну слезу за другой, не прерывая поцелуй. Он увидел мою слабость, добился того, чего хотел. Почему не уйдёт? Блять. Стараюсь насладиться его губами. Потому что знаю — в последний раз. Так нельзя, сначала ебать одну, а избивать другого. Притворяться натуралом ради общественного мнения тоже не к добру. Зачем он играет со мной в эти игры, постоянно даёт какие-то шансы, если дома его ждёт белобрысая сука с кастрюлей борща? Руки, которые явно сильнее моих, вжимают меня в стену, продолжая беспощадно исследовать моё тело, кусая и вылизывая губы. Становится до жути противно, больно. Лучше бы он снова ударил меня, желательно ножом. Желательно в сердце, которое уже устало от перегрузок. Постоянно терпеть издевательства невозможно. Как можно целовать человека, которого ненавидишь всем сердцем? Как можно его трахать и хоть как-то проявлять инициативу? Ослу понятно, что Мирон просто патологическая мразь и хочет моих слёз. Получил. Мужчина отстраняется от меня, вытирая руками мои слёзы, стараясь успокоить. В душе он нахально улыбается, я знаю. Я чувствую эту безупречную улыбку, которая убивает с каждым днём. Закапывает в землю. — Уйди. — всё-таки говорю я, понимая, что всё сломал. Сам же сломал свои игрушки. Хотя стоит подумать, кто из нас игрушка. — Мирон, уйди, я тебя прошу! — срываясь на крик, вместе с плачем, продолжаю я, стараясь оттолкнуть его тёплое тело. Сползаю по стене, когда он отходит, прикрывая разбитое лицо ладонями, продолжая плакать, жмурясь от солёных слёз. Глаза болят. Он снова улыбается, только теперь вживую. Я знаю. Я бы тоже рассмеялся над взрослым парнем, который сейчас сидит на полу и рыдает, как девочка. Но по-другому никак. Все органы перемешаны и изуродованы. Слишком больно. Всё есть, жизни нет. Слышу его тяжёлые шаги к двери, а потом резкий хлопок. Я задел его? Вряд-ли. Скорее он просто радуется победой. Хотел убить меня, тварь? Поздравляю. Смотрю на часы мутным взглядом. Цифры расплываются от накативших слёз. Я бы его отпустил, но я же дебил. Не знаю, сколько я просидел, но на часах по прежнему девятнадцать восемьдесят девять и в шкафу осталось лезвие…