о лисах и розах

Джонатан говорит, выдыхая дым в жаркий воздух: «Приручи. Приходи каждый день сюда и помалкивай, а я буду на тебя смотреть и решать, можно ли тебе доверять, Принц» «Принц» - потому что волосы золотые, точно цветом напоминают спелые колосья пшеницы в самый разгар августа. «Принц» - потому что оказался здесь совершенно случайно и кажется здесь совершенно чужим, будто и вправду из другой планеты (хотя всего-то Северная Ирландия, не так далеко от родного Джонатану Лондона). «Принц» - потому что тоже ищет, не друзей правда, а сам еще не знает чего. Людей, может быть? Новых знакомств, новых встреч, новых ощущений, которые они дадут. «Принц» - (худой, осторожничающий, заинтригованный, еще не «особенный», еще «точно такой же, как и сто тысяч других мальчиков»), стоит в трех шагах от него, стряхивает с рабочих перчаток черную землю. «Лис» смотрит на него хитрыми темными глазами, выбрасывает сигарету в изумрудную траву, рядом с поросшей мхом каменной тропинкой. Уорнер тогда усмехается, отвечает ему тем же интересом. Тянет ладонь, но Джонатан отходит на пару шагов назад (Уорнер смотрит внимательно, вдруг где за прямой спиной мелькнет рыжий хвост с белым кончиком), качает головой, усмехаясь. Нельзя подходит так близко. Пока еще нельзя. Уорнер отвечает: «Я буду приходить ровно в четыре часа дня сюда, а ты тем временем можешь ловить кур и жаловаться на охотников» Джонатан скрывается из виду, напутственно говоря, что Уорнер будет за него в ответе.

***

У Уорнера планы на это лето. Почти наполеоновские. Три месяца в окружении тишины и покоя. Лето в компании старого сада матери. Лето в компании его Лиса. Он вырывает сорняки в дальней части сада, расчищает дорожку, которая ведет к небольшому пруду. У самого берега, где густо растет камыш и розог, замечает крохотную черепаху, которая тут же скрывается. Уорнер умывает лицо, едва способный рассмотреть свое отражение в взбаламученной воде. Он помнит, как бывал здесь еще ребенком. Тогда вода была чище и он часто ловил мелких раков просто руками. Он возвращается к саду, перечисляя в уме, что еще нужно успеть сделать, сверяясь с часами на запястье – успеет ли? Под толстым стеклом золотые стрелки указывают на 2:45 по Гринвичу. Уорнер осматривает тяжелые ветки винограда, который успел перебраться с железной изгороди на старый абрикос и теперь душил его своими ветками. Подрезает побеги парковой актинидии, ощущая легкий запах земляники, исходящий от сформировавшихся плодов. Выкорчёвывает кусты йошты, которые не пережили зиму и сейчас стояли совсем плохие в тени зеленой облепихи. Корни у них все еще были крепкие, глубокие – пришлось долго возиться с ними, пока-таки не поддались – внутри ствол загнивает, поверх сухой потрескавшейся коры, поэтому и получается избавиться от пары кустов, которые приносили маленькие черные ягодки, терпковатые на вкус . Все равно они ему никогда не нравились. Уорнер обрывает китайский виноград, освобождая высокую черную черешню Гоше. Многие ее ягоды уже объели птицы, но пара нижних веток еще оставалась целой. По шее скатываются капли пота. Пусть немного, но он устал, да и меланхолия тянет к нему свои щупальца каждый раз, стоит Уорнеру появиться здесь – дом, в котором он вырос, не был полон счастливых воспоминаний. По-хорошему, может, нужно было просто сравнять здесь все с землей? Забыть об этом месте, будто его никогда и не было? И не встречать всяких обманщиков на старых, едва видных тропинках. Он вырывает горсть ягод и идет к краю сада, где его пообещал ждать Лис.

***

Он ждет его, умостившись просто на траве, опираясь спиной на ствол старого дерева. Между ними только молодой куст шиповника, да и за ним не спрячешься. Джонатан прислушивается, улавливая цокот цикад где-то вдали, распознает знакомые шаги – внутри все отчего-то сжимается. Джонатан не собирается начинать разговор, ему больше по душе наблюдать за Принцем. Замечать свежую тонкую красную царапину на шее, взъерошенные золотые волосы, каплю пота стекающую у самого виска – на улице необычайно жарко для конца мая. Принц садится напротив. Касается пальцами высокой травы, будто ни на секунду не может оторваться от своего обиталища. Они принимаются играть в молчанку. Он, видимо, думает, что Джонатан и вправду будет взвешивать все «за» и «против». Что будет думать и опасаться. Уорнер смотрит на него с детским любопытством в глазах, будто он и вправду лисица. Уорнер не догадывается, что уже поздно давать задний ход. Что уже никуда он не денется от Джонатана. Потому что они очень особенные друг для друга. Единственные друг для друга. В целом мире. Они просто сидят в тишине, и Джонатан не выдерживает первым. Тянется к нему, срывая в ладонь трилистник-клевер, который был ему ни к чему. Но он так подходил цветом Принцу к глазам… поэтому Джонатан протягивает ему тонкие стебельки в ладони, как своеобразный подарок, шепчет тихо о том, что он теперь всюду-всюду будет видеть напоминания о своем принце, потому что зелени сейчас хоть отбавляй, но этот клевер особенный. Как и тот, который с четырьмя листиками, только тот еще более редкий и его здесь не было. Но Джонатан обязательно найдет даже такой и потом снова ему принесет. Видимо, все дело в том, что он самую каплю пьян. Или не каплю. Принц смеется, у него на щеках появляются ямочки, изумрудные глаза искрятся неподдельным весельем. Джонатан ложится рядом с ним, смотрит внизу вверх, на протянутую ладонь – на подушечках пальцев мозоли – от работы, на мизинце нефритовое кольцо – явно подарок из прошлого. Подарок достаточно значимый, чтобы хранить его даже сейчас, спустя десять? пятнадцать лет? Джонатан кивает, разрешая себя гладить. Совсем как живой лис. Джонатан кивает и позволяет скормить себе ягоды черешни. Совсем как… Джонатан кивает, давая ему разрешение на все в своей жизни.

***

Уорнер смотрит на небо. Оно все усыпано звездами – сверкают, будто куски разбитой хрустальной вазы. Его Лис лежит рядом, курит, дергает за запястье, когда Уорнер доходит до первой тысячи звезд-осколков на небе. Уорнер подставляет шею под мягкие поцелуи – звезды заслоняет собой хитрая довольная улыбка Джонатана. Они встречают вместе рассвет, а потом провожают закат уже сорок четвертый раз подряд. И он каждый раз разный: красноватый, бледно-розовый, серый и неприветливый, ярко-оранжевый, золотой, в фиолетовых и синих тонах. Но он всегда одинаково сладкий от поцелуев и теплого шепота на ухо. Пока Уорнер занимается садом, не позволяя помогать, Джонатану только и остается, что сидеть где-то поблизости и рисовать ему странных барашков (то слишком старых, то слишком агрессивных, то слишком молодых) и правителей разных планет (злых, тщеславных, красивых, глупых, веселых, толстых и худых, низких и высоких), а еще следить, чтобы нигде не появилось семян баобабов. У них в пыльном ящике стола таких рисунков уже пять десятков лежит – черно-белые и цветные, простым карандашом и акварелью. Джонатану нравится рисовать пока они здесь вдвоем – летние дни текут сквозь пальцы словно вода, пока Уорнер с диким упрямством приводит в порядок сад и дом, а Джонатан возится со своим «Харлеем» разбирая и собирая его заново. Они становятся добровольными пленниками этой фермерской местности, где на мили пыльные дороги, зеленые луга и кристально чистое небо над головой. Они становятся добровольными пленниками друг друга. Страницы дневника заполняются кусками эмоций, когда количество упоминаний Принца, на квадратный сантиметр листов расчерченных бледно-голубой линией, переходит все допустимые пределы. Джонатан пропитывает себя запахом дома и сада. От его кожи пахнет молодыми яблонями и нежными цветами матиоллы. Его руки испачканы в соку голубики, на губах сладость синего винограда. У Уорнера на щеке пыльца от вербены, а когда целуешь пальцы можно почувствовать горечь полыни. Дом оживает, когда они утром готовят завтрак, и замирает, ровно до того момента, пока они не вернутся внутрь поздним вечером. Лису все кажется идеальным. Лису хочется быть беззаботным и свободным. Лису дни напролет не нужно ничего больше. Лису спокойно и хорошо. А потом расцветает роза. Красные бутоны раскрываются среди мяты и дельфиниума. Они бросаются в глаза тут же – притворно нежные, обманчиво безобидные и такие яркие. Тогда Джонатан первый и последний раз нарушает запрет Уорнера и пытается их уничтожить – срезать, выкорчевать, истоптать лепестки, все что угодно лишь бы они не попались Принцу на глаза. Джонатан смотрит на свои исцарапанные до крови руки, смотрит на поникшие стебли, которые таки не спасли острые шипы, (хотя роза боролась с ужасным отчаяньем, цепляясь за него, будто пыталась забрать с собой) и только потом Джонатан смотрит на Принца. Уорнер отвечает осуждающим взглядом. - Глупый-глупый Лис. У Джонатана есть силы только на едва слышное: - Но ведь ты охранял ее, ты поливал ее каждый день, закрывал ширмой и накрывал колпаком, слушал, как она жаловалась и хвасталась, ты ведь… Ты бы ушел. Ты бы забыл, если бы только увидел ее цветы. Рванул туда, откуда пришел. Со скупым «прощай». Бросил бы. Приручил и бросил бы, не смотря на все слова. Не смотря на «будешь единственным на всем свете». Он не знает, что будет дальше. Он только и знает, что розы больше нет, но и остальное тоже может пропасть. Его Принц может пропасть вместе с ней. Умершие всегда выигрывают вне очереди. Обходят живых без всяких усилий. Он подходит ближе, Джонатан улавливает запах свеж сорванных груш и зеленого чая, кладет руку ему на плечо, заставляет посмотреть в глаза. - Ты же помнишь? Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя всего только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете… Джонатан помнит. Он помнит каждую секунду первой встречи. - Один в целом свете Лис, а не Роза, Джонатан. К пятидесятому закату солнца Лис приносит Принцу четырехлистный клевер. Как и обещал.