Лунная соната

День был самым обычным. В конторе была тишь да гладь и мы с мистером Гарриетом ушли пораньше. Миссис Гарриет приготовила свой фирменный яблочный штрудель и мы проговорили до глубокой ночи у камина. Чета рассказывала мне про сыновей, а я слушал и пил их домашнее вино. Иногда я задумываюсь, почему таким хорошим людям выпадает столько горя. Я рассказывал им истории о нашем детстве в Лайтхолле и Гарриетам, кажется, было интересно. Я отправил их спать и убрался после наших посиделок. Я был расслаблен и крайне счастлив. Войдя в комнату, я не сразу заметил его. Я начал медленно переодеваться, нашел книгу Магнуса и поставил свечу у кровати. Приготовив себе мятный чай, я уже был готов взяться за книгу, когда мой взгляд упал на стол. И как я не заметил раньше? Почему миссис Гарриет не сказала? Почему это вообще произошло? На столе лежал конверт, адресованный из Индии, но надписанный чужой рукой. Это свершилось. Я уронил книгу на пол и схватился за край стола, не доверяя своим ногам. Как? Почему? Я не стану открывать. Нет. Нет. Нет. Если я буду отрицать существование конверта, можно считать, что его и не было вовсе. А через неделю я получу обычное письмо от Магнуса. Это ошибка какая-то. Да, определенно ошибка. Кому-то другому писал кто-то из Индии, обычное дело, особенно сейчас. Незачем паниковать. Да. Я осторожно бросил быстрый взгляд на конверт. Лайтвуд. Письмо определенно мне. Может, оно не от Магнуса? Может, оно вообще его не касается? Что за бред, кто еще мне может писать из Индии? Я должен собраться. Я должен его открыть. Хватит. Мужчина я, или кто, в самом деле. Он не хотел бы видеть, как я струсил. Я взял конверт в руки так, будто он отравлен. Почему ты сам не написал, Магнус? Зачем кого-то просить? А, может, мне показалось? Может, это его почерк, просто писал слишком быстро и… Нет, определенно, почерк не его. Слишком мелкий, слишком беглый. Похож на почерк врача. Внутри все похолодело. Еще не поздно притвориться, будто конверта нет? Громко выдохнув, я вскрыл конверт. Достал письмо. Прочел. Аккуратно сложил письмо обратно. Положил конверт на стол. Лег. Вперился взглядом в потолок. Он ранен. Сильно. Его отправляют в Англию. Ранен. Ранен. Я вспомнил его нежную, нетронутую шрамами кожу. Вспомнил, как дрожали его ресницы, когда я целовал его. Вспомнил, как он гладил мои волосы. «Тише, тише, мой хороший. Мы справимся с этим вместе». Кто посмел навредить ему? Кто посмел… Я пролежал с открытыми глазами до самого утра. Ни слезинки. Ничего. Утром я встал, умылся, дождался, когда проснутся Гарриеты и сразу пошел к мистеру Гарриету. Сейчас не время истерить, поплачу после. Я нужен ему сильным, я нужен ему. Побеседовав с мистером Гарриетом, мы условились, что его брат, который работает в больнице святого Франциска, поможет перевести Магнуса именно туда. Я сказал, что Магнус — мой товарищ еще с университетской скамьи. Гарриеты больше не задавали вопросов. Они знали, что мне приходили письма из Индии. Они уважали тех, кто служил стране и королеве. Мистер Гарриет дал мне отгул, но бесполезно. Я просто лежал на кровати и ждал. Не спал. Не ел. Ничего. Просто существовал. Вся жизнь остановилась на миг. Только вот миг этот все тянулся и тянулся. Около трех часов дня, миссис Гарриет принудила меня съесть суп. И, только после этого, сообщила, что все готово для размещения Магнуса в больнице святого Франциска. Магнуса должны были привезти как раз сегодня. Я неожиданно осознал, что, когда его прошлое письмо с наброском пришло, он был уже ранен и, должно быть, готовился к переезду. Я купался в осознании его любви, тогда как моя любовь лежал где-то на грязной койке и страдал. Неизвестно, какие мысли его посещали и посещали ли вообще. Может, он был в забытье все это время. Может, он и не узнает меня, когда увидит. Может, и не увидит. Что, если они повредили его прекрасные глаза? Что, если… Не время для подобных мыслей, к черту. Он жив, и это самое важное. Я поблагодарил миссис Гарриет, проигнорировав ее сочувствующий взгляд, и вышел. Пора в больницу, пора все приготовить. Я был занят приготовлениями и бумажной работой до конца дня, пока не заснул прямо в сестринской. Мое тело предало меня. Я проспал тот момент, когда его привезли. Меня не разбудили.

***

Я проспал на койках в сестринской почти сутки и меня боялись будить. Мистер Гарриет приходил проверить как я, оставил несколько кусков штруделя и записку о том, что все в порядке, Магнус уже в палате и спит, дорогу он перенес хорошо. Когда я проснулся, я начал рваться к нему, но меня не пустили. Я не мог понять в чем дело. Они говорили о какой-то операции, о каком-то периоде реабилитации, а я в голову взять не мог. Он здесь, на одном со мной континенте, в одном здании, да пустите же меня! Они не слушали. Вызвали мистера Гарриета и он уволок меня домой. Меня не пускали к Магнусу целую неделю. Долгих семь дней. Я чуть рассудка не лишился. Наконец, в воскресенье они меня пустили к Магнусу. Это было точно воскресенье. Я был в больнице меньше, чем через пятнадцать минут. Сестра Эбигейл провела меня в его палату. Она что-то говорила о его состоянии и ранении, я не слушал. Что мне они, я должен сам видеть. Медсестра заметила, что я не слушаю, и тихо оставила нас. Он уже не спал, но был бледен. Я выдохнул с таким облегчением, когда любимые янтарные глаза встретились с моими, я не ожидал, что во мне было столько напряжения. Я решительно подошел к нему. — Эй, — сказал я, положив руку на его щеку. — Эй, — шепотом отозвался он, повернувшись так, чтобы поцеловать мою ладонь. Меня прошило током. Его губы на моей ладони, это было слишком. — Давно не виделись, — сказал я. Он слабо улыбнулся. — А ты все такой же красавчик, мистер Лайтвуд. — Кто бы говорил, — ответил я и он хрипло рассмеялся. Слишком хрипло. Будто он часами кричал и сорвал голос. Я сложил эту мысль в самый дальний ящик. — Боюсь, я уже не тот, — сказал он с такой грустью, что у меня внутри все похолодело. — От меня прежнего мало что осталось. — О чем ты? — не понимал я. Он был все тем же Магнусом, бледным, с искусанными губами, но моим, тем самым. — Мне наложили больше швов, чем я смогу сосчитать. — Шрамы украшают мужчину, — я поцеловал его лоб, но он резко закинул голову и наши губы встретились. Я хотел целовать его страстно, я мог, мы были совсем одни. Но я боялся причинить ему боль, потому поцелуй вышел нежным, невесомым. — Скажи, — выдохнул он в мои губы. — Я люблю тебя. — Еще раз, — он прикрыл глаза. — Я люблю тебя, Магнус Бейн. — Я так долго ждал тебя, — сказал он с закрытыми глазами, будто наслаждаясь моим признанием, купаясь в нем. Затем он резко распахнул глаза. — Это, определенно, того стоило. Я улыбнулся. — Неделями, все, за что я держался, было твое признание. Я перечитывал его по несколько раз в день. Оно помогало цепляться за жизнь. — Магнус, — начал я, но он жестом остановил меня. — У нас не так уж много времени, любимый. О чем он? Его только что прооперировали и он шел на поправку. — Ты должен обратиться к нашему семейному юристу, мистеру Дейлу, когда все закончится. Свою часть завещания я выполнил. — Что закончится? Магнус закашлялся и я решил не настаивать на ответе. — Затем, пойди на Литл Сомерсет Стрит, дом два. Это мой дом. Ключ ты найдешь в кармане моей куртки, настаивай, чтобы мои вещи передали именно тебе, — он опять закашлялся. — В кабинете на втором этаже есть секретер, там завещание. Милый, обязательно забери его. Я знаю, тебе будет больно, но ты отбрось эмоции. Это нужно будет сделать быстро. У меня слишком много алчных родственников. — О чем ты, Магнус? — похоже, он в бреду. — Это все твое, милый. Так или иначе. Я собирался провести жизнь с тобой, но раз уж так вышло… — его оборвал кашель. — Раз уж так вышло… Пусть все равно все будет по-моему. Тяжелые аккорды ворвались в мою тишину. — Сестра Эбигейл, — улыбнулся Магнус. — Лунная соната? — Я прошу ее играть, каждый день, — Магнус все еще улыбался. От его улыбки у меня пробежал холодок по спине. — Определенно, это того стоило. — Что стоило? — Держаться. Не умирать. Ровно до этого момента. Чтобы увидеть вновь тебя, любовь моя, твои невозможные глаза. — Ты еще долго будешь их видеть, теперь я тебя никуда не отпущу. — К сожалению, мне пора, солнце мое. И туда, куда я собрался, ты последовать не можешь. Я понял. Осознал. И вот тут-то мои слезы и подоспели. Они хлынули не ручьем и даже не рекой, а целым водопадом. — Иди ко мне, — прошептал он, и я лег на его койку рядом. Я плакал, и он плакал. Беззвучно. Лунная соната служила нам фоном. — Магнус… — Вот ведь я свинья, и где мои манеры. Тебя заставил сказать, а сам и отмалчиваюсь, — он повернулся ко мне. — Я люблю тебя, Александр. Я люблю тебя. — Магнус… — Тише, тише, мой хороший. Мы справимся с этим вместе. И я замолчал. Так мы и лежали вместе, слушая Бетховена в исполнении медсестры и держась за руки. Мы пролежали так целую вечность, а потом еще немного. А затем, его грудь перестала подниматься.