Теперь ты знаешь

Ветер злится, швыряет дождевые капли, хлещет и воет, бьётся пойманной птицей, злорадно ухмыляясь почерневшему небу. Вун не спит. Положив руку под голову, он смотрит, как частые молнии отражаются в куполе палатки, как пляшут по стенам тени от свечи сиротливым солдатиком воюющей с задуваемым потоком воздуха, как разрывается на клочки небо, выплескивая на мир потоки слез. Вуну кажется, что все его тело разбито, раздроблено на сотни маленьких осколков, что боль, много боли поднимается из глубины, скручивается в тугой неразрешимый узел, ложится ядовитой змеей на грудь. Он закрывает глаза и считает (раз… два…три…), дожидаясь укуса, спасительного, усмиряющего, ибо пламя огненным шаром перекатывается у него в груди, а это невыносимо. Он не был готов. Не был. Хотя и все теперь знает. И от осознания еще больнее. Мир вспыхивает серебром и Вун резко встает, замирает на мгновение и выходит, не оглядываясь, бесшумно, словно кошка. Ему не нужно оборачиваться, чтобы чувствовать, как Тон Су закрывает глаза, притворяясь спящим. Ливень хлещет по рукам, голове, телу и через минуту Вун уже наполнен влагой. Вода стекает по лицу, волосам, пальцам, а он вновь ждет, примеряя на себя возможное избавление от боли, делает шаг… два, поднимает лицо к небу, вытягивается струной, чувствует, как гнев тянется к горлу, вспыхивает, пробивает себе дорогу, рвет нутро, разрастаясь взрывной волной. Вун стоит в урагане собственного отчаяния и не может ненавидеть никого кроме себя. Судорожно набираясь воздуха, он кричит, беззвучно, задыхаясь, еще и еще, но легче не становиться, черт… Колени подгибаются, и он почти падает, хватаясь руками за скользкую древесину стола, сметает чашки, взлетающие в воздух испуганными воробьями. Опускает голову, у него больше нет сил, ощущает, как глаза наполняются влагой, мучительно медленно, жгуче, по капле, и зажмуривается, чтобы стало хоть чуточку легче. Ему чудится, что пространство наполняется тишиной и в этом коконе звучит голос Тон Су. — Вуна… Мир захлопывается сразу, одной яркой вспышкой, втягивая боль внутрь, разрывая то, что уцелело и Вун морщится, титанически сражаясь с желанием развернуться и ударить. Он пытается, правда пытается, выровнять дыхание и унять дрожь, но от мысли оглянуться его потряхивает, а Тон Су подходит все ближе, дыхание щекочет шею, (боже!) и тянет свое. — Вуна… Вздох. — Пэк. Тон. Су. Иди спать. Конечно. Кто бы его слушал. Тон Су стоит прямо за спиной, убежать нет возможности и сил, усталость сминает Вуна как тряпичную куклу и слезы подступают снова. Он молчит. Молчит вместе с небом, уставшим от вспышек, и ярость тихо отступает. Еще пару минут. Пару минут. Ладонь сжимается чуть повыше его левого локтя, и Тон аккуратно разворачивает Вуна к себе. Тот поднимает глаза, натыкается на взгляд полный печали, непонимающий, но растерянный. И волна ярости взрывается снова. Вун каменеет. Только отблеск стали пробирается в зрачки. — Вуна… Что с тобой происходит? Внутри бьется в истерике истекающее кровью сердце. Вун наклоняет голову и наблюдает, как Тон бродит в собственном любовном лабиринте, натыкаясь на нескончаемые тупики. Время растягивается как пружина, готовое сомкнуться в хлестком выстреле и Вун, проглатывает несказанное, собирается отвести взгляд, оттолкнуть и уйти, но завороженно следит за каплями, стекающими у Тона по лицу. Ливень заливает обоих. Тон Су сглатывает и облизывает губы. Капли, сметенные с розовой кромки, прошивают Вуна насмерть. Он взвешивает шансы, и перспектива быть избитым кажется ему чертовски привлекательной. Он дает себе только одну секунду, возвратный шаг, но рука уже тянется к спине, а легкий как перышко поцелуй касается уголка рта. Вун накрывает губы Тон Су своими и они, мягкие, чуть приоткрытые, бьют сотней мельчайших разрядов, вбрасывая в тело райский наркотик. Вун действует как во сне: нежно захватывает нижнюю губу, языком проникая внутрь рта, едва сталкиваясь с языком Тон Су, щекочет, отстраняется и припадает снова, непереносимо медленно, фантастично. Он исследует каждый миллиметр, впитывает в себя реальность, кристаллизирует и сохраняет. Губы Тона слегка обветрены, сладкие и соленые одновременно, кружат голову, наполняют тело мучительной негой, будто все молекулы боли разом превращаются в очаги острого удовольствия. Глаза Вуна закрыты, и он хотел бы ждать удара каждую секунду, но разум не слушает, все его существо плавится, поглощая вкус, запах, плоть, растягивая секунды в бесконечность. Умереть в этом миге - наилучшая перспектива и возможно сейчас так и будет, но остановиться нет ни малейшего желания. Вун не ждет ответа, но и отсутствие реакции его пугает. Он открывает глаза и видит расширяющиеся, наполняющиеся темнотой зрачки Тон Су. Рука Вуна зарывается в кудряшки и, смиряясь с неминуемой смертью (какое счастье!), втягивает губы Тона в свои и прикусывает их, чувствуя, как металлический вкус крови, разливается по нёбу. Теперь он не закрывает глаз, он хочет видеть, как Тон Су выбрасывает в реальность, как напрягается спина под его ладонью, как сжимается рука, держащая его на краю пропасти. Отстраняясь, насколько позволяет (позволяет?!) Тон, Вун отворачивает голову, щурясь от очередной вспышки. — Пусти, — говорит он через долгие секунды и снова смотрит на лицо товарища. Кровь, смешивается с водой и тонкой струйкой течет у Тона по подбородку. Глаза его темны, зрачки почти скрывают радужку, и Вун невольно любуется, едва заметно улыбаясь, возможно, в последний раз. Очевидность собственного ухода кажется ему неизбежной. — Отпусти меня — повторяет он, удивляясь собственному спокойствию и Тон Су отступает, опуская руку. Вун обходит его и скрывается в палатке. Там он ложится рядом с мирно посапывающим Чхо Липом, закрывает глаза и медленно облизывает губы. Сознание еле держится «здесь и сейчас», а Вуну хочется спать так сильно, словно он доверху накачан алкоголем. Порыв ветра отмечает возвращение Тон Су, который доходит до импровизированной кровати и останавливается. Вун снова ждет. Ждет из последних сил. Наконец, Тон Су ложится с его стороны, напряженно, не касаясь даже миллиметром тела и замирает. Противостоять сну становится невозможно и Вун медленно падает в объятья Морфея, лишь в последний миг ощущая, как тёплая ладонь ложится на его сердце.