Агнец, взявший грехи мира, Одари своим миром нас.
Кэссиди по нраву более прохладный климат и менее солнечный. В Техасе жар и духота. Даже дышится как-то через раз. И мысли ползают, как укуренные мухи. Кэссиди трезв и чист - виски уже не лезет, а на что-то более весомое нет денег, и даже за пивом надо встать и пойти. Кэссиди ленится. Кэссиди вообще-то достаточно стар, чтобы позволять себе лениться. И достаточно сознателен (кто бы что не думал по этому поводу) чтобы не обманывать себя самого. Да и других тоже. Он уже дошел до той стадии понимания, что всем срать на правду. На то, что он вампир, наркоман, алкоголик, дезертир, ирландец, на то, что он сосет кровь из мудаков разной степени отпетости и что наизнанку вывернется для Джесси Кастера, потому что втюхался в него, как распоследняя целка в короля бала на выпускном вечере. Воооот. Вот такая вот поебень. Кэссиди усилием воли заставляет себя улыбаться и не втягивать голову в плечи, когда преподобный Джесси Кастер смотрит на него с другого конца церкви. Словно мысли читает, гад. Поздравляю, Кэссиди, каким наивным ублюдком был, таким и остался. И ничему-то тебя жизнь не учит. Все так же лезешь своей тупой башкой в пасть льву. Ну, хотя бы перестал удивляться, что в результате оказываешься в жопе. Кэссиди смотрит на Джесси - к проповеднику подкатил мужик и уже минут десять втирает какую-то дичь. Кэссиди смешно от того какое у Джесси лицо при этом: словно он чертов Пи-Ви из той рекламы о вреде наркоты. «Дурь - это плохо». Вроде все правильно говорит, но если знаешь предысторию, то не так уж убедительно. Джесси хмурится и кривит губы, но совсем мельком, как рябь по воде проходит. Кэссиди нравится на это смотреть - как-то сразу спокойно. Кэссиди задумчиво щурится, подбирая слово. Мирно. Как после косяка, только лучше и без отходняка. Этот мир очень переменчивый, но стабильный. Даже удивительно. Ярость, гнев, этого слишком много в Джесси. Кэссиди наблюдает и видит, как они плещутся в черных зрачках. И Кэссиди видел, как они выплескиваются на других, ломая кости, оставляя синяки и ссадины. Совместная драка с Джесси это всегда то, что нужно. Но самое главное, что после Джесси встряхнется, улыбнется и предложит пойти продолжить пить где-нибудь еще, или будет в одних трусах сидеть и смотреть, как отстирывается кровь с их одежды. И словно не было гнева и ярости. Наверное, это контроль. Самоконтроль, точнее. Опиздохуительный самоконтроль, если честно. Джесси считает себя плохим пастором. И не то чтобы Кэссиди разбирался в священниках, но он думает, что Джесси не прав. Кэссиди ухмыляется, следя взглядом за Кастером. Мужик сдувается и отлипает от Джесси спустя еще минут пять беседы. Вроде даже воодушевленный. И Кэссиди кивает сам себе, присуждая одно очко своей сообразительности. Джесси не плохой пастырь – у него есть одно важное качество. Он грешен. Даже больше чем многие. Он понимает это. И потому, наверное, может отпустить грехи. Потому что знает, что значит грешить. И знает цену прощению. Кастер подходит и садится рядом. И вампир готов поспорить на заначку герыча, что тот знает, как Кэссиди на него всю дорогу пялился. А еще он уверен, что знает порнуху, которая начинается так же, но это не то о чем сейчас следует думать. - Непривычно было видеть тебя на проповеди. - На чердаке слишком жарко, падре. - Дурень, - Джесси улыбается почти ласково, но в глазах, окидывающих солнечные пятна вокруг, настороженное беспокойство. Кэссиди беспечно машет рукой, пытаясь не дать улыбке растянуться во всю рожу. Джесси похож на Билли, такой же прямолинейный, и срать хотел на любые правила, если они идут вразрез с его собственными представлениями о том, как должно быть. Билли таким был. Этим Джесси и зацепил Кэссиди в первый раз. Ну и свободным местом на чердаке церкви. Это тоже.***
Позже, ночью они сидят на этих же скамьях. С одной на двоих бутылкой Сэма Бартона (канадцы никогда не умели делать виски, но выбирать особо не приходится). И Кэссиди поглядывает из-под прикрытых век на то, как непростительно блядские губы преподобного обнимают стеклянное горлышко и как ходит кадык под смуглой кожей при каждом глотке. И Кэссиди ерзает на месте, давя в себе желание вырвать мерзкое пойло из этих пальцев, потому что для них определенно есть занятие получше. Этот момент подозрительно похож на счастье, потому что впервые за столько лет Кэссиди не нужно никуда нестись. Более того, никакой дурной единомоментный кайф не заставит его сейчас сдвинуться с места. Вдвойне это грехопадение сладко тем, что вроде как санкционировано церковью. Ведь каким бы упертым бараном Джесси не был, наивным его может назвать только слепой идиот. Кастер видит интерес Кэссиди и… ну, не против как будто. В конце концов, Кэссиди знает, что этот до мозга костей техасский парень так и не врезал тому мудаку, который предлагал ему заднеприводные развлечения. А это о многом говорит. Мысленно пнув себя за жевание соплей и пиздострадания больше присущие герою фанфика девочки с недотрахом, Кэссиди принимает из рук Джесси бутылку. Он слишком много думает о всяких глупостях, когда трезв. Определенно. Эту новость надо запить. Но вот так сидеть он мог бы еще пару вечностей, хотя и понимает, что всё будет далеко не так, как ему хочется. Вот только Кэссиди уже никуда не денется с этого ёбанного Титаника. Потому что здесь и теперь у него есть то чувство, которое появилось, когда он впервые увидел статую Свободы. Дурацкое, совершенно бессмысленное чувство. Злоебучая надежда, чтоб её. И Кэссиди ведется на неё как мальчишка и готов идти вместе с Джесси. За Богом, за чёртом, да хоть за летающим макаронным монстром. Пока Джесси делится с Кэссиди своим миром, пока готов принимать все его грехи. Кэссиди просто не может уйти.