close your eyes

Между ними есть договор. Как бы Чанёль не хотел, Бекхён не закроет глаза. Верёвка туго стягивает руки за спиной, оставляя красноватые следы. Ещё не натёрло, но Бекхён знает, что всю следующую неделю ему придётся прятать руки от чужих глаз. Уже давно не смущает быть обнажённым перед ним. Он с упоением ловит жадный взгляд Чанёля. А холодные руки, которые привычно проводят вдоль тела, цепляя короткими ногтями соски, доставляя дискомфорт. Когда-то этот, уже такой до боли знакомый ковёр, жутко натирал колени. Это было ужасно. Когда он приходил домой, садился на диван подтягивая ноги под грудь, то замечал, как кожу стягивает, а только затянувшиеся раны лопались. В такие моменты он ощущал себя шлюхой, которая за ночь сосала, наверняка, не один член, ползая от клиента к клиенту. Кто сказал, что это приятно? Бекхён никогда не поймёт, как грубые удары и сильные толчки могут быть приятнее, чем поцелуи любимого. Как некоторые люди платят деньги за то, чтобы их унизили? Что в этом хорошего?! И, если в своей жизни Бён встретит такого человека, он обязательно спросит, как от такого можно получить удовольствие. — Вылижи. — Грубый бас, доносящийся сверху, и Бекхён замечает перед собой ногу. Он внимательно смотрит на идеально налакированные туфли и сглатывает. Это мерзко. Мерзко и унизительно, но он не заплачет. Как бы ему хотелось хотя бы на секунду поднять взгляд и заглянуть в глаза Чанёля, но нельзя. Таков уговор. Слишком долго. Чанёль перемещает ногу на бедро. Сначала нежно проводя носком туфель, а после сильно надавливая плоским каблуком. — Ты сегодня слишком рассеянный. Соберись. Надеюсь, ты не хочешь быть наказанным? Бекхён неуверенно кивает. Он никогда не поймёт, зачем Пак это спрашивает? Не важно, провиниться Бён или нет, Чанёль накажет. — Тогда вылижи. — На этот раз, приподняв ногу повыше, тыча ней в грудь парню. Нагинаясь, Бекхён в который раз подавляет в себе рвотный рефлекс. В нос сразу бьёт неприятный запах скипидара и какого-то красителя. Не важно, сколько бы раз он это не делал, никогда не привыкнет. Прикасаться языком к обуви всегда мерзко. После пчелиного воска на языке надолго остаётся налёт, скользкий и терпкий, такой, который ничем не перебить. — Шлюха! — Шипит Пак, и бьет влажным носком туфель по подбородку, оставляя тёмный влажный след, который Бекхён сразу торопится стереть. — Расстегни. — Чанёль взглядом указывает на пояс на штанах, а Бекхён вновь кивает. Это стало уже привычным. Можно сказать, он выработал свою схему, как без помощи рук расстегнуть брюки. Но стоило только приблизиться, как Пак схватил за волосы, прижимая лицом, больно ударяя виском об пряжку и Бекхён не удерживается, падая всем весом между ног мужчины. Больно сжимая волосы на затылке, Чанёль водит лицом Бекхёна вдоль штанов и Бён через ткань чувствует возбуждение. Это единственное, что во всей этой экзекуции ему нравится. Как бы это странно не звучало, ему нравится, когда Чанёлю нравится. — Знаешь, — вдруг оттолкнув от себя Бекхёна, Чанёль встаёт. — Я на днях читал… — Он обходит лежащего на уже не таком и жёстком ковре. Нагибается, и, хватая за волосы, приподымает. Бён тянется вверх, за руками, пытаясь облегчить боль. — Я читал, — вновь начал Чанёль, отпуская волосы и оставляя парня стоять на коленях. — Раньше, хотя, почему же раньше, — как-бы раздумывая, говорит он, проводя шершавыми сухими пальцами по влажной ладони Бекхёна. — Есть такая пытка, когда жертве пробивают ножом руку, — с этими словами он несильно надавил указательным пальцем в центр ладони. Бекхён дёрнулся. Он знал, что когда-нибудь наступит тот момент, когда Чанёль перейдёт через границу, но не так же скоро. Хотя, Бён согласен принять всё, что делает Чанёль. Даже смерть кажется спасением, если у неё облик Чанёля. — Шшш, — успокаивающе прошептал Пак проводя рукой вдоль позвоночника. — Я не буду, обещаю. — Сильно толкнув, в спину, он заставил Бекхёна упасть на ковёр, ударившись лицом. Это недоверие злило. Сколько бы не прошло времени, больше чем непослушание, Чанёля злило недоверие. Неужели, его Бекхёни настолько ему не доверяет? Думает, он конченный садист? Подойдя к столу, Чанёль задумался. Ему хотелось причинить боль, чтобы показать, что его дорогому Бекки нужно доверять хозяину, но... как же сама мысль о том, чтобы опорочить его кожу возбуждала. Только представляя красные полосы на его спине, становилось трудно дышать. — Пятихвостка. — Констатировал, нежно проводя по спине и вдруг резкий удар. Стон. Это всё, что Бекхён может себе позволить. Чанёль не любит шума. Вновь удар. Бекхён дернулся. Даже если колени и привыкли к ковру, то лицо больно потёрлось о длинный ворс. Удар. Возможно, у Чанёля рука дрогнула, а, возможно, так и надо было, но один из кончиков плети больно резанул по яичкам и Бекхён взвыл. Выберется ли Бекхён из этих оков когда-нибудь? Он никогда не поймёт тех, кому приносит удовольствие боль, которую они получают. Он никогда не поймёт себя. Почему, ему так нравится боль, которую причиняет Чанёль? Почему он её терпит? Каждый раз, Бён задаёт себе этот вопрос. Удары прекратились, но это вовсе не значило, что всё кончено. Послышался звук расстегиваемого ремня, а вслед за ним и молнии на штанах. Бекхён дёрнулся, от прикосновения. Такая обманчивая нежность ранит больше чем плеть. Чанёль притворно ласково водил по ягодицам, но любой его ласке приходит конец. Шлепок, за которым последовал тихий вскрик. Бекхён не ожидал, что его маленькая награда закончится так быстро. Резкий толчок и тихий стон. Кто сказал, что секс доставляет удовольствие? Ещё ни разу Бекхён не почувствовал то, о чём так старательно пишут в рассказах. Грубое проникновение, быстрые и сильные толчки. Единственным приятным в этом водовороте страданий были тихие и басистые стоны. Перед глазами всё плыло, но Бекхён не закроет их. Если нужно, он будет смотреть куда угодно, но не закроет. Грубо схватив за бока, Чанёль переворачивает Бёна на спину. Связанные за спиной руки не позволяют лечь ровно, выгибая тело дугой. Легкая улыбка. Даже несмотря на всё происходящее, Бекхён улыбается. Глядя на вспотевшее лицо Чанёля, он понимает — тому хорошо. И уже такие грубые и холодные прикосновения не кажутся такими ужасными. Перед ним его Чанёль. Открытый, как на ладони. И он открылся ему. Показал настоящего себя, вывернул то, что хранил ото всех. Сильный толчок и пощёчина. — Не пялься на меня! — Не приказ. Скорее просьба в грубой форме. Чанёль не любит, когда Бекхён так смотрит. Будто знает всё, не презирает, не ненавидит. Смотрит так, будто… Даже в мыслях Чанёль не может себе признаться. Ведь признание — это поражение. Он поймёт, что это варварское отношение его самая большая ошибка. Устыдится своих наклонностей. Нет. Вновь толчок сильнее, чем хотелось бы, и Бекхён стонет. Пак не поймёт, от боли ли. — Закрой глаза! — Крик, переходящий в мольбу, и руки сжимаются на тонкой шее. Зачем он так? Почему он смотрит? Этот взгляд причиняет Чанёлю боль, которая наверняка сильнее тех ударов, которые получает Бён. Этот взгляд заставляет поверить в то, что Бекхён его любит. Любит со всеми его наклонностями, вернее даже отклонениями, с его припадками ненависти и любовью к унижениям. Хватка на шее слабеет и Бекхён с громким хрипом втягивает воздух, ощущая тяжесть навалившегося тела. Он ждал. Ждал, что его как всегда грубо перевернут на живот, развязывая уже давно затёкшие руки, но Чанёль не отпускал. Наоборот. Провёл вспотевшей рукой по спутанным волосам, причиняя дискомфорт, а после вдруг резко обнял. Прижимаясь сильно, словно в последний раз. Пытка. Вот сейчас началась настоящая пытка. Пак всхлипнул. — Не смотри на меня так… — Как так? — Слабым голосом спросил Бекхён. — Так, будто любишь меня… Если бы Бекхён мог, он бы обнял. Обнял настолько крепко, что Чанёль понял бы, что там нет никаких «будто». — Чанёль… — шёпотом начал Бекхён. — Я тебя… — У тебя руки наверное затекли! — Вновь грубым голосом начал Пак, не дослушав. Он знает. Знает правду. И не стоит напоминать. Возможно, когда-нибудь он будет готов принять её, но пока слишком рано.