I will never disappear. For forever, I'll be here

Потухший город, неоновая, мерцающая вывеска, виднеющаяся из окна его лофта; едва различимые звезды где-то высоко в небе — их не видно, но Магнус знает, они там есть. Он знает это настолько, насколько уверен, что на ладони теперь останется рубец. Глубокая рана болит, она печет, но удерживает его мысли в этой реальности. Повязка, неаккуратная и наскоро наложенная, ведь Магнус не дал Катарине возможности сделать все как надо, процедив сквозь зубы хриплое «оставь», пропиталась насквозь кровью. Он сжимает руку крепче, до белеющих костяшек, до натягивающихся рванных краев раны, чтобы не затеряться, не заблудиться в наваливающемся отчаянии и отчужденности. Чтобы не дать себе оторваться, потеряться в ощущении собственной ничтожности и незначительности. Бессилие. — Ты сделал все, что мог. Не терзай себя, Магнус. Но так ли это? Да, это так. И Магнус это знает. Как знает и то, что чтобы ни случилось дальше, во что бы ни превратился мир с рассветом — все это не имеет смысла. Маг поворачивает голову, глядя через плечо на пол. Туда, где запеклась и покрылась коркой кровь. Она въелась в паркет, в лакированное дерево, которое вопреки всем законам и утверждениям рекламодателей о водостойкости и прочности изделия, впитало в себя алую вязкую лужицу, как изголодавшаяся по дождю, испещренная глубокими, кривыми трещинами земля. Он смотрит на пятно и слышит крик. Истошный, больной, пропитанный страданием и угасающей надеждой. Крик отчаяния и человека, сходящего с ума за считанные секунды. Свой собственный крик. Магнус выдыхает, прикрывает глаза, чтобы в следующий момент шумно втянуть носом воздух. Терпкий от ладана и свеч. От потухших собственных сил. Неважно, каким будет утро, неважно, кто окажется на пьедестале победы, когда погаснет последняя звезда. Этот город потерян, он погиб, и сейчас издает свой последний предсмертный стон. По улицам текут реки крови, скрывая в своих водах павших в битве жертв, а где-то на горизонте, подобно возвышающейся Статуе Свободы, водружен трон. И стоит он на человеческих костях. Соткан из боли, самопожертвования и крепкой веры, угаснувшей последней, с вонзившимся по самую рукоять клинком Серафима. Магнус открывает глаза, сглатывая попавшие на губы соленые слезы. Дорожки безмолвного отчаяния и горечи скатываются вниз по щекам, оседая, находя свое пристанище на потрескавшихся губах. Он глотает вдруг судорожным глотком воздух, царапая горло о его сухость. Должно быть, так себя ощущают люди, которым уже нечего терять. Должно быть, вот как выглядит конец, тупик. И он расшиб лоб об этот тупик, выросший вдруг. Незаметную и прозрачную стену, ставшую барьером, пропастью, разросшейся до размеров Гранд Каньона. Он выдыхает с болью, выталкивая воздух из израненных легких. Пальцы крепко сжимают тонкую ножку бокала, на дне которого плещется ядовитая жидкость коктейля. Она должна была утопить боль, измельчить рвущийся из глотки крик, притупить отрицание, но ничего из этого не случилось. Иссякли силы и на какое-то время его Боль лишилась голоса. Его Отчаяние перестало ломать ребра изнутри. Его Потерянность разомкнула сцепленные на горле цепкие щупальца. На какое-то время. Магнус вновь закрывает глаза, и душераздирающая картина сбивает его с ног. Так не должно было быть, не этому суждено было случиться. — Магнус, ты сделал правильный выбор. Вот увидишь, завтра всё изменится. Надо только потерпеть. Катарина была так уверена в своих словах. Во всяком случае, она хотела таковой казаться, сжимая ладонью его предплечье. Хотела казаться сильной, уверенной в каждом слове, в каждом слоге; хотела подарить ему то облегчение, на которое маг надеялся. Которое искал на дне ее глаз, но видел там лишь смертельный страх. Страх, что всё напрасно и с последней погаснувшей звездой придет конец всему. — Ты сделал всё, что мог. Он отдал последнюю крупицу магии, чтобы спасти, нет, не себя, не чертов рассвет, который должен всё изменить. Он отдал всё ради него, хоть однажды, в приступе всепоглощающей ярости, подмываемой изрядной долей гедонизма, заявил, что ни за что и никогда не откажется от своего дара, от своей сути. Никогда не говори «никогда». Особенно, когда жизнь алым потоком выливается из единственного человека, который был так дорог. Который и был всей жизнью.

***

— А потом мне позвонил Джейс. Кажется, он вот-вот сделает Клэри предложение. Я еще никогда не слышал, чтобы он заикался, — Алек выглядел довольным, посвящая Магнуса в детали предстоящего события, натягивая попутно футболку, чуть плешивую и растянутую у горла. Конечно же, это должен быть секрет, но Александр ничего не скрывает от Магнуса. Больше ничего. Кажется, Нефилим хорошо выучил свой урок, и теперь попытка сделать что-то за спиной любимого или что-то утаить от него, вызывает у охотника аллергический приступ — начинают потеть ладони, глаза бегают из стороны в сторону, да и сам он забавно заикается, проглатывая окончания слов, стоит Магнусу появиться в поле зрения. На вопрос «Что-то не так?» в таких случаях Алек вообще не находит вразумительного ответа. Только энергично качает головой, в надежде, что маг сам обо всем догадается — так он убьет двух зайцев сразу: и не соврет, и не выдаст тайну. Сам ведь догадался! Утро ничем не отличалось от предшествовавших этому дней: теплые объятия и нежные, ленивые поцелуи, пока ступни Алека скользили по слегка прохладным ногам Магнуса; утренний душ, от чего оба теперь пахли мускусом, и крепкий, терпкий кофе, и в чашку Алека Магнус добавил немного корицы. Возможно, дальше была бы еще яичница или печенье, если Магнусу удалось бы уговорить Александра не упрямиться и получить разрешение «стянуть» съестное. Нет, яичницу маг может приготовить и сам, но вот от вкуснейшей печеньки из кафе за углом даже Алек не отказывается. — А что ты думаешь по этому поводу? — Ты о чем? — По поводу предложения. И Алек задумался. Магнус же, не без удовольствия, отметил, как наливаются его щеки, становясь пунцовыми. Смущение охотника всегда разливало Тихий океан тепла и умиления в его груди. Кто бы мог подумать? А Магнус уже разливал крепкий, отменный и свежесваренный кофе по двум кружкам, как мир за окном, вдруг, погрузился в темноту. Секунды, какие-то секунды, показавшиеся вдруг целой вечностью, и в миг ничего — не видно ни зги, и дышать невозможно, будто кто заполнил легкие вязкой жидкостью. В глотке так и застряло хриплое «Александр!». Протянутая ладонь Магнуса, на кончиках пальцев которой уже искрилась магия, разливаясь сине-голубым заревом, направленая на охотника. Алек отлетел к стене, отброшенный неведомой и невидимой силой — Магнус не успел защитить парня, и следующий удар пришелся на Бейна. Верховный маг Бруклина успел ответить атакой на атаку, сменив оборону нападением, и это нечто, пролетев камнем, разбилось о дорогую вазу, стоявшую на гранитном пьедестале. Перед глазами потемнело всего на миг, и лишь искорки плавали где-то под веками. Тело ломило, особенно поясница. На виске и затылке Магнуса проступила кровь, пачкая не уложенные с утра пряди волос. — Алек… Алек… Так странно, ни мысли о себе. Ни возможности спасти себя. Все мысли о нем и только. Даже когда, изучив на рефлексе, разбитый затылок и саднящий висок, схватился рукой за край стола, оставляя кровавый след ладони. Он не герой. Никогда им не был. В противном случае давно бы уже сбежал, укрылся, переждал, но не теперь. Не сейчас. Только не без него. Так странно, но губы трогает улыбка, когда, слабо различая из-за плывущей перед глазами комнаты, Магнус видит, как его Нефилим выстреливает в неизвестность, чтобы в следующий момент на другом конце помещения это нечто врезалось в копию статуи Венеры Милосской — прихоть Магнуса на этой неделе. Так странно, даже когда подкашиваются колени, кошачьи зрачки опасно расширяются, замечая невидимое движение, и новая атака — мощная, яростная — направляется в противника. Так странно, что ринулся закрывать его собой, когда из ниоткуда, вдруг, вспыхнул белым заревом клинок Серафима. — Свои… С губ Алека, надломленным голосом, это казалось как удар под дых — уязвленное, израненное. И Магнус готовится к новой атаке, слабо разбирая пальцы Лайтвуа на своей шее; глухое «я люблю тебя», и сильный толчок в сторону — Алек закрывает мага собой, чтобы позволить яркому зареву клинка пронзить грудь, войти мягко, играючи, словно раскаленный нож в масло. И ничего не остается, как кричать. Ревностно, яростно, наугад; хлестать магией, проклиная, казалось бы вслух, все на свете. А потом упасть на колени, изнуренный, измотанный, со страхом, выросшим до размеров небоскреба — лишь бы не оборачиваться и не видеть его мертвого. Закрывшего собой от верной гибели. А после был портал, удар магии, смертельное заклинание и враг повержен, и на коленях рядом стояла Катарина Лосс. Ее голос, словно из-под толщи воды — такой далекий и чужой. Дрожащие руки, ни единой слезинки, только сорванное от крика горло — он не умоляет, не просит вернуть, не надеется, что Алек откроет глаза и останется с ним. Он читает на надрыв заклинание. Вновь и вновь. Заученное еще в юности, когда не хватало опыта и сил, чтобы на ком-то его испробовать. Магнус видит, как жизнь покидает его Нефилима, как алая лужица крови растекается под ним, унося последнюю надежду. И Катарина, со всей своей магией, сильнее которой Магнус еще не встречал, старается не позволить тонкой нити жизни оборваться. И Магнус все читает. Громко. Яростно. Его пальцы покалывает, они горят. Становится невыносимо больно, но Бейн не обращает внимания. Взмахи руками над обмякшим, теряющим свою энергию телом Александра быстрые, резкие. Голос Лосс над самым ухом. Кажется, она кричит и просит Магнуса остановиться; ее крепкая ладонь, пропитанная кровью Лайтвуда, на его плече. Но Бейн вторит, вновь и вновь свое заклинание, вытягивающее из него жизненную энергию, его магию. Всю, до последней капли. Лишь бы успеть. Лишь бы удалось. И глаза Алека вдруг останавливаются на неизвестной точке. Зрачки расширяются, и все заканчивается. Магнус опадает на пол. Ладонь скользит в луже крови Нефилима, а из горла вырывается хрип. — Что ты наделал, Магнус? Что ты с собой сделал? Он тяжело дышит. Кусает собственные губы. Отползает по полу назад, оставляя кровавые следы на полу и ковре, пока не упирается затылком в спинку кресла. Катарина все это время рядом. Она пытается лечить его, затягивать раны. Пытается помочь другу, но все тщетно — в нем не осталось ничего, что делало его им. Даже последняя крупица — его любовь к Александру, теперь растворялась вместе с телом Нефилима, уходя в никуда. — Магнус! Что же ты наделал? — Спас.

***

— Магнус? Бейн повернул нехотя голову на звук. Лосс, уже в другой, чистой одежде стояла на пороге гостевой спальни. Ее белоснежные, как чистейший горный снег, влажные после душа волосы были скручены в плотные жгут. Девушка плотно сжимает губы, но он все равно видит нерешительность на ее лице. — Тебе надо отдохнуть. Но Бейн лишь качает медленно головой, бросая вновь взгляд на засохшее пятно крови на полу. Глухое «я уберу» от Катарины заставляет мага двинуться вперед, расплескивая свой убойный коктейль, а после и вовсе выронить бокал, который с треском разбился, разлетаясь на десятки осколков. — Не тронь! Не смей… — руки Бейна дрожат, когда он касается запястий Катарины. Девушка смотрит на друга широко распахнутыми глазами, и ужас — бескрайний, всепоглощающий ужас, затягиваемый сожалением и печалью — вдруг наполняет ее. Руки Магнуса дрожат, когда он добавляет едва слышно: «Не надо. Не сейчас». А потом маг отшатывается в сторону, покачиваясь на ватных ногах. — Ох, Магнус… Девушка обнимает друга, сжимая крепче его плечи. Взгляд Магнуса — пустой и невидящий — устремлен в окно. Туда, где кроме мерцания неоновой вывески не видно больше ничего. Если задержать дыхание, можно услышать приглушенную музыку, а если закрыть глаза — ощутить, как рвутся внутренние струны. Натянутые нервы звенят в тишине, сотканной лишь из приглушенного дыханиях обоих — взволнованной Катарины и едва живого Магнуса.

***

— Что это? — Катарина держала в руке потертый временем и безалаберностью друга кусок пергамента. На вид ему было лет триста, не меньше. — Ах, это… Это, моя дорогая Катарина, — мурчал Магнус, разливая по высоким бокалам коктейль, смешивая янтарную жидкость со слезами единорога, — Очень опасное, смертельное даже, и очень, очень древнее заклинание. Весьма мощная магия, чтобы… — Вернуть время вспять. Магнус, ты знаешь, что сделает с магом подобное заклинание? Глаза Лосс, когда та, не мигая, смотрела на Бейна, выражали лишь упрек и желание увериться, что Магнус не сошел с ума. Не окончательно. — Конечно, моя дорогая. Магия, подобная этой, может лишить мага силы. — Или убить вовсе. — Иначе бы это не было так весело, — он подносит один стакан к своему рту, пробуя аккуратно смесь. — Но не волнуйся, вряд ли я когда-нибудь найду то, ради чего соглашусь рискнуть своей магией. Уж лучше смерть, знаешь? И он пригубил из бокала вновь, сомневаясь даже в том, что у него хватит смелости даже начать читать текст.

***

— Все будет хорошо, дорогой, — ласковый голос Катарины, когда Магнус обмяк в ее объятиях, скрашивает минуты ожидания. Маг погружается в беспамятство за минуты до рассветного зарева на горизонте. — Когда ты проснешься, я по-прежнему буду рядом с тобой.