I wanna live forever Forever in your heart And we'll always be together From the end to the start Marina and the Diamonds – Immortal
Очередная волна болезни настигла Хосока посреди весны. Когда, казалось бы, все начинается заново, жизнь становится ярче и светлее после унылой серой зимы, когда настает время начать новую жизнь… Только вот если на улице зима давным-давно прошла, то внутри Хосока время застряло между январем и февралем. Птичек за распахнутым окном, с трепыхающимися шторами, хотелось удавить каждую по отдельности и с особой жестокостью. Своим назойливым слишком весенним, слишком веселым, слишком обнадеживающим щебетанием они вгоняли Хосока в еще большую тоску. Цветущая во дворе больницы вишня, которая, по идее, должна была помочь пациентам не унывать, позволяла любоваться своими чуть розоватыми цветами, на деле лишь мозолила глаза. А еще пресловутая сакура так и манила поджечь ее как-нибудь ночью. Хосок был уверен, что горела бы она так же красиво, как и цвела. Быть запертым в палате, как в клетке, было для него худшим, что могло произойти. Он вообще по своей натуре был довольно упрямым и свободолюбивым. И плевал бы он на эту болезнь, продолжал бы жить дальше. Дай янг, или как там говорят? Только вот слёз матери и старшей сестры, а еще потускневший взгляд отца, он терпеть не смог. На себя ему всегда плевать было, но не на своих родных и близких. Особенно он переживал за сестру. Хотя она и была старшей, но он считал своей обязанностью защищать ее. Частые головные боли он всегда списывал на восприимчивость к погоде и повышенное внутричерепное давление. Чуть ухудшившееся зрение – на поздние посиделки за компьютером, когда сдача проекта, который нужно было делать целый месяц, через два дня, а все не готово от слова совсем. Раздражительность и резкие перепады настроения – на слегка запоздавший подростково-юношеский кризис. Ведь, правда, с кем такого ни случалось? Только вот во время одной из очередных плановых проверок его начали таскать по медицинским кабинетам вдвое, а то и втрое, больше, пока не стал ясен диагноз. Эта новость стала ударом как для семьи Чонов, так и для друзей Хосока. Каждый из них приходил хотя бы раз в неделю. Каждый близкий Хосоку человек старался вселить в него уверенность, что опухоль головного мозга, даже в такой запущенной стадии, как у него – это страшно, но исправимо. Сначала Хосок старался не унывать, чтобы о нем не волновались еще больше, хотя куда уж. Но с каждой неделей он все чаще видел красные от слез глаза сестры, залегшие под глазами матери тени и то, как седых волос у отца становилось все больше. Хены – Джин и Юнги, и Чимин могли появляться только раз в неделю, но он прекрасно знал, что друзья не досыпали и работали на износ, совмещая учебу и подработки, чтобы помочь его родителям собрать деньги на лечение и дорогостоящую операцию. Все они старались для Хосока изо всех сил, а он не мог отплатить им тем же. Чувство вины разъедало изнутри даже хуже, чем сама болезнь. Все чаще у него появлялось чувство, что все жертвы, которые терпят близкие ради него, совершенно напрасны. Он не мог объяснить, но он словно знал наперед, словно смерть стояла за углом и должна была вот-вот прийти к нему. Но пока, как ни странно, не спешила. Чувство не покидало его, и все чаще во время визитов друзей и семьи он притворялся спящим. Ему было стыдно смотреть им в глаза, потому что они делали для него все возможное, пока он даже не мог толком встать с больничной койки без того, чтобы у него не закружилась голова или его не стошнило. И это было слишком непривычным, словно его, как рыбу, вытащили из воды. Танцы были больше чем его страстью, они были частью его личности, его способом самовыражения. Но у болезни на этот счет было свое мнение. Не зря ведь друзья когда-то шутили, что не танцующий Хосок – это мертвый Хосок. Они, конечно же, не могли знать наперед, что такое, и правда, может произойти. Никто не мог этого знать. Но они были чертовски правы. Не имея возможности танцевать, он чувствовал себя все равно что мертвым. - Зря ты так думаешь, - Хосок открыл глаза, повернувшись к распахнутому окну с белыми трепыхающимися шторами. Он гадал, когда он успел заснуть так крепко, что не заметил, как в его палату кто-то зашел. Голос – очень глубокий и довольно низкий, словно зарождающийся глубоко в груди своего хозяина, - принадлежал молодому парню примерно того же возраста, что и сам Хосок. Безусловно, он был красив, и если бы Хосок увидел его на экране телевизора или на каком-нибудь рекламном плакате, он бы удивился куда меньше, чем видя его сейчас перед собой вживую. Парень сидел на подоконнике, свесив одну ногу, а другую - прижав к груди и положив подбородок на колено. Одетый во все белое и, почему-то, совершенно босой, он смотрел на Хосока пронзительным внимательным взглядом темно-карих, почти черных, глаз с удивительно длинными ресницами. Ветер, проникающий в палату с улицы, теребил его каштановые – наверняка осветленные – волосы. Судя по длинным ногам, он был несколько выше самого Хосока. И в общем-то он выглядел бы даже слишком идеальным, если бы не слегка лопоухие уши, но и этот факт почему-то совершенно не портил его внешний вид. Незнакомец смотрел на Хосока с мягкой улыбкой и странной пытливостью во взгляде, которая чаще встречается у детей, нежели у взрослых. - О чем ты? – в горле пересохло настолько, что голос звучал слишком хрипло даже для самого Хосока. Он потянулся за стаканом с водой, стоящим на прикроватной тумбочке. Там же лежал плеер, заботливо оставленный Чимином. - У тебя на лице написаны все мысли, - незнакомец только улыбнулся чуть шире, все так же, не сводя взгляда с Хосока. - А тебя никто не просил читать, что бы там, по-твоему, ни было написано, - раздраженно огрызнулся Хосок в ответ. Какое вообще этот парень имел право вот так приходить и читать ему морали? Кто он такой, чтобы вот так залезать в мысли и копаться в них, выискивая что-то, а потом выворачивать их наизнанку, выставлять напоказ? И почему этот странный тип босиком? - Дело твое, я просто хотел тебе помочь, - парень легко пожал плечами и встал с насиженного места. Он раскинул руки в стороны и, словно по тонкой линии или по канату, протянутому над пропастью, подошел к кровати Хосока. Он плюхнулся на нее сверху, усевшись в ногах. – Меня, кстати, Тэхеном зовут, но можно еще просто Тэ. Но мне больше нравится Ви, - он поднял руку и сложил все пальцы, кроме среднего и указательного, показав знак, напоминающий латинскую букву «V». - Хосок, - без особого энтузиазма представился он, прожигая этого чудика взглядом. Обычно таких можно было найти в психиатрическом отделении. А оно, насколько знал Хосок, находилось в другом корпусе, едва ли не на другом конце города. - Можно? – Тэхен потянулся к плееру, не сводя своего совершенно ненормального взгляда с Хосока. Тот безразлично пожал плечами. Ему-то что, плеер ведь не его, и если он поломается, в этом будет не его вина. Чимин будет сам виноват, что оставил свою игрушку здесь. Тэхен тем временем засунул один наушник себе в ухо, другой – протянул Хосоку. Тот поднял брови, глядя на Ви в упор, но подвинулся на край койки, освободив место, и принял наушник. Тэхен солнечно улыбнулся и подсел к нему ближе, принявшись прокручивать плейлист. Улыбка у него тоже, стоит сказать, была странной, как и весь Тэхен. Он растягивал губы, обнажая оба ряда зубов, отчего улыбка эта была чуть квадратной, больше смахивающей на какую-нибудь гримасу. Она затрагивала не только губы, но и глаза, которые он щурил настолько, что не разобрать было, открыты ли они вообще. В общем-то, ничего в этой улыбке не было - кроме ее странности - но все равно Хосок заметил, что уже не так сильно злился и воспринимал Тэхена в штыки. Эта улыбка каким-то неведомым образом располагала к своему хозяину. Хосок наблюдал за названиями треков, быстро проносящимися снизу вверх по экрану, чувствуя тепло чужого плеча даже через одежду. Тэхен прижимался к его плечу своим и, кажется, совершенно не видел в этом ничего предосудительного. Он листал список треков так уверенно, словно это был его плеер, и он просто хотел показать Хосоку какой-то из них. Хосок, по правде говоря, и сам был достаточно тактильным, хотя в последнее время и стал более замкнутым и нелюдимым. Он едва мог позволить прикоснуться к себе даже врачам и медсестрам, что уж говорить о друзьях и семье, которым он этого и вовсе не позволял. Но прикосновение Тэхена почему-то успокаивало его. - О, я люблю эту песню, - тихо произнес он, нажав на сенсорный экран, включил найденную песню. Хосок почему-то был уверен, что Чимин специально загрузил на свой плеер те песни, которые слушал и любил Хосок. Однако в прошлый раз он не обратил внимания на этот трек.***
Вишня за окном Хосока отцвела уже как месяц назад, и он, в какой-то степени, был даже рад этому. Только теперь вместо бледно-розовых лепестков, там резала глаз буйная зелень. Ну, по крайней мере, так ему подсказывало огромное зеленое пятно, которое он видел, когда смотрел в сторону окна. За последний месяц его состояние начало стремительно ухудшаться. Головные боли стали настолько обычным делом, что ему уменьшили дозу обезболивающего. Просто потому что организм стал привыкать к нему, и избавиться от боли становилось все труднее. К тому же, у Хосока очень упало зрение. Весь мир вокруг постепенно становился все более размытым, словно он смотрел через мутное грязное стекло, или на акварельную картину, на которую пролили воду. Перед глазами все расплывалось, и он снова не мог с этим ничего поделать. Одно было хорошо, что слух остался при нем, и он спокойно мог слышать голоса родных и друзей. И Тэхена. Отнести его к какой-либо из этих категорий Хосок не мог. Его нельзя было назвать ни другом, ни, тем более, родственником. Однако было в нем что-то такое, что не позволяло Хосоку отнести его к числу чужих для него людей. Тэхен навещал его, в отличие от членов семьи и друзей, каждый день. Он появлялся в палате совершенно незаметно для Хосока, неизменно пристроившись на подоконнике. Как-то раз он даже спросил, каким образом это происходит, на что Ви на полном серьезе ответил, что он прилетал через окно. Естественно, Хосок ему не поверил, на что тот на него смертельно обиделся и дулся из-за этого почти два дня, пока не получил извинения. Если этому чудику нравилось так думать, то пускай. К тому же, с легкой руки того же Тэхена, у Хосока появилось прозвище. Как считал он сам, оно ему совершенно не подходило. Но если это кого-то и волновало, то совершенно точно не Тэхена. Тот, кроме как Хоупом, или совершенно по-ребячески и по-дурацки – Хоби, – его почти не называл, поэтому очень скоро Хосок даже привык к нему. Однако Хосок почему-то не решался рассказать о своем госте кому-либо. Не то чтобы он был скрытным, но что-то подсказывало ему, что о Ви не следовало говорить никому. Да и это было бы, как минимум, странно, что совершенно незнакомый человек навещал его изо дня в день. Чимин сидел на стуле рядом с койкой и тараторил без умолку, пока с его телефона на плеер переносились новые песни. Он рассказывал о последних сплетнях и новостях. О том, что у Big Bang вот-вот новый альбом, и что Тэян, чьим преданным фанатом был Чимин, должен на днях выпустить кавер. Он даже подражал порою своему кумиру, над чем часто смеялись Хосок и Юнги. Одной из самых запомнившихся выходок было то, что он выкрасил волосы до мандариново-оранжевого. И, с одной стороны, это выглядело довольно-таки вызывающе, а с другой – ему безусловно шло. Но сейчас, даже со своим сильно испортившимся зрением, Хосок заметил, что он снова вернулся к более натуральному цвету волос. Чимин отнекивался и пытался убедить Хосока в том, что ему просто надоел яркий цвет, но что-то подсказывало, что он сделал это, чтобы выглядеть менее вызывающим на подработках и в университете. Возможно, у него были проблемы, и Хосок чувствовал в этом и свою вину. - Кстати, хен, смотри, что было у тебя на постели, Чимин протянул ему что-то и вложил в ладонь. На ощупь это оказалось перо. Оно было белым и довольно длинным, не помещаясь на руке Хосока. – Странно, правда? Как оно здесь оказалось… - Да, странно, - Хосоку пришлось согласиться вслух, чтобы совсем не уйти в раздумья. Перо на ощупь не особо напоминало птичье. Оно было более гибким и упругим, но в то же время оно было очень мягким, словно шелк. К слову, в Чиминову болтовню он уже не вслушивался. Возможно, ему казалось, но перо было теплым. И не от того, что оно нагрелось от тепла его ладони, а таким, словно оно само излучало тепло.***
Операция была назначена почти на конец июля, в самый разгар сезона дождей. И если бы не плеер с музыкой и визиты друзей, Хосок, наверное, с ума бы сошел от постоянного звука тарабанящих по стеклу дождевых капель. Хотя он ненавидел дождь больше по другому поводу. Из-за него Тэхен появлялся реже. Не то чтобы это его трогало, или он так сильно скучал… Просто когда Тэхен был рядом, все казалось не таким уж плохим. У него не так сильно болела голова, да и морально он себя чувствовал намного лучше. Сказать по правде, Хосок до сих пор не мог понять до конца, что между ними происходит. Их отношения были чем-то очень теплым и согревающим. Одним своим присутствием Тэхен умудрялся не давать ему окончательно скиснуть и вселял в него хотя бы слабую надежду на хороший исход. К тому же Ви был единственным, кому он позволял прикасаться к себе (кроме врачей, разумеется). И если от прикосновений других людей его буквально передергивало, а под кожей словно пробегались разряды тока, то руки Тэхена его волшебным образом, наоборот, успокаивали. Вообще, Тэхен был до ужаса тактильным, что Хосок иногда спрашивал себя: неужели какой-то год или полтора назад он был точно таким же? Вис на своих друзьях, грозя иногда придушить их объятьями? Все это казалось чем-то далеким и давнишним, словно происходившим в какой-то из прошлых жизней, но никак не в этой. Тэхен напоминал ему мелкого щенка: наглого, немного непослушного, но безумно преданного, ласкового и верного. Он часто взбирался на постель с ногами, хотя это не разрешалось, укладывал голову на живот Хосока, тихо перебирая и играясь с его пальцами. Сначала он пытался скидывать с себя этого надоеду, да только без толку все. Потому что день ото дня все повторялось заново. В конце концов, он смирился и уже не возражал против этого. Даже наоборот, он запутывал пальцы в тэхеновых волосах на затылке, осторожно перебирая каштановые прядки. Он пришел, когда до операции оставался всего день. И если раньше он много болтал, то в этот раз он был подозрительно тихим. Он не залазил больше на койку к Хосоку, ограничившись лишь тем, что уложил на нее голову, при этом так и оставаясь сидеть на стуле. Помимо сырости из-за непрекращающихся ливней в воздухе витала если не напряженность, то какая-то неловкость. Хотя Хосок и не мог увидеть лично, но ему казалось, что на него смотрят, не отрываясь. И, самое удивительное, ему было спокойно и уютно под этим взглядом. Хосок в воображении дорисовывал его наверняка задумавшееся лицо. Он чувствовал, что что-то не так, храбрости спросить напрямую ему, отчего-то, не хватало. Единственное, на что он осмелился, так это на то, чтобы осторожно, словно боясь спугнуть, провести костяшками по чужой скуле. Хосоку было даже немного дико от родившейся в его голове мысли. Ему бы хотелось, чтобы Тэхен остался с ним, потому что он еще ни разу не чувствовал ни с кем такого совершенно необъяснимого родства, и речь не о кровном родстве. А о том странном ощущении, словно знаком с человеком целую вечность и знаешь: что бы с тобой ни случилось, он всегда будет рядом, не прося ничего взамен. Хосок впервые за долгое время безумно захотел, чтобы операция прошла успешно, хотел пройти через все трудности. Он снова хотел увидеть искренние улыбки родителей и сестры. Он хотел познакомить Тэхена с Чимином. Почему-то он был уверен, что эти двое станут закадычными друзьями и будут на пару творить безумства. Да, черт возьми! Он сам будет творить их вместе с ними, если рядом будет Тэхен. Не успел Хосок сообразить хоть что-нибудь, как внезапно Тэхен оказался верхом на нем, оседлав его бедра, и склонился настолько близко, что они едва ли не сталкивались носами. - Можно я тебя поцелую? – просто спросил он, словно о таком спрашивают точно так же, как спрашивают о настроении и делах. Хосок хотел ответить ему что-то, но вместо этого лишь тяжело вздохнул в чужие губы. Иногда ему казалось, что Тэхен просто-напросто читает все его мысли, как открытую книгу. – Пожалуйста… - Целуй, - только и смог ответить Хосок, и у него самого чуть не перехватило дыхание от того, насколько жалостливым, едва ли не молящим, был голос Ви. Он судорожно выдохнул, словно пытался выровнять дыхание. Совсем уж мягко и как-то целомудренно он коснулся губ Хосока, и только сейчас стало понятно, что Тэхен плакал. Щеки стали мокрыми от чужих слез, и Хосок бездумно положил руки на его поясницу, проведя ими выше, не нарочно задрав его рубашку, касаясь подушечками пальцев теплой кожи. Он чуть усмехнулся, почти наощупь уложив руки на щеки Тэхена, вытирая его слезы. - Эй, ну кто так целуется? – он не мог сдержать мягкую улыбку. Тэхен был тем, о ком хотелось заботиться. Осторожно приподнявшись, чтобы не потревожить лишний раз голову, он уже сам начал поцелуй, направляя, показывая, как надо. Тэхен действительно целоваться совершенно не умел, но учился быстро, старательно повторяя все за самим Хосоком. Но плакать он так и не перестал, словно было что-то, что не давало ему успокоиться. - Я пришел попрощаться. Я больше не смогу тебя навещать. Мне очень жаль. Прощай. Хосок пораженно замер, нахмурившись, и хотел сказать что-то, возразить, спросить причину. Но груз с бедер исчез, резко распахнулось окно, впустив в палату прохладный влажный воздух и шум дождя. В руке осталось только перо, точно такое же, как и то, которое нашел на его постели Чимин.***
Был ли кто-то тому виной, или просто так получилось, но ливень, наконец, прекратился, хоть и ненадолго. С моря дул штормовой теплый ветер, но Тэхену от него было только холоднее. Море под затянутым свинцовыми тучами небом было практически черным. У подножия обрыва исполинские волны вдребезги разбивались о скалы, разбрасывая брызги настолько, что они долетали даже до Тэхена. Море бушевало, становясь молочно-белым у самого обрыва из-за пены. Ему бы хотелось, чтобы природа продолжала бушевать, тогда, возможно, она смогла бы выразить то, что творилось у него внутри. И тогда контраст не был бы так силен. Внутри у него все рушилось, как при землетрясении в десять баллов, словно все: и душу, и внутренности пропустили через мясорубку, оставив только кровавые ошметки. На задворках сознания он слышал, как переговаривались меж собой врачи, вкалывая Хосоку анестетики, погружая его в глубокий сон, надевая на него маску. Времени почти не оставалось, а они до сих пор не явились. Тэхен уже был готов сделать все сам, хотя так и не положено. Он и так не на самых лучших счетах. В ладони до крови, до мяса впились ногти, но это было только на руку. Он всегда переносил физическую боль легче, чем душевную. Пусть он отдаст все, что у него есть, пускай, ведь самое главное, самое важное для него будет в порядке. Тэхен прикрыл глаза, вслушиваясь в прерывистый писк аппаратов кардиомониторинга, находящихся далеко от того обрыва, на котором он сейчас. Он слушал слишком медленное, глубокое дыхание, стараясь сосредоточиться и дышать в такт. Все должно получиться, иначе и быть не может. - Все еще не передумал? – раздался спокойный низкий голос позади него, и Тэхен резко обернулся, поджав губы. Сколько раз он должен ответить на этот вопрос, чтобы вокруг поняли, что он не сдастся? - Ты бы сделал то же самое для своего человека, разве нет? Даже представить, небось, не можешь, что было бы, если бы он не сидел сейчас возле реанимации, а лежал на операционном столе? - Тэхен, уймись! – сдержанно пробасили ему в ответ, и он кривовато усмехнулся. Намджун и сам был не без греха. Им запрещено иметь чувства к своим подопечным. Намджун снял очки и осторожно протер их краем черного кардигана, больше напоминающего мантию. Тэхена всегда забавляло – чем выше чин, тем темнее одежда. Только теперь ему было плевать на эти законы, они более над ним не властны. - Ну и кто будет приводить договор в действие? – напомнил он о цели их встречи. Намджун отступил в сторону, и из-за его спины вперед вышел другой парень. Тэхен облегченно выдохнул и постарался улыбнуться как можно искренне. Чонгук. Лучшего варианта и быть не могло. Но Чонгук, его лучший друг, почти брат, смотрел на него с грустью, и он прекрасно понимал почему. – Прости, что прошу тебя выполнить такое. Тебе я могу доверять даже больше, чем себе. - Тэхен, пути назад не будет. Ты не сможешь его чувствовать. И он забудет тебя, - Намджун больше не отговаривал, скорее, консультировал сухим профессиональным тоном. – Я смогу устроить тебя и сделать документы, но на это понадобится около месяца. Ты же знаешь, чертова бюрократия. - Я помню об этом. Я причинил ему боль, так что пусть лучше он забудет. И… спасибо… В операционной началась суматоха, и Тэхена словно током ударило. Он начал судорожно стаскивать с себя рубашку прямо через голову. Он должен успеть. Он бросил рубашку прямо наземь и упал на колени. Мелкие острые камни впивались в кожу, но сейчас это настолько же незначительно, как и капля в огромном море. Прижав ладони к груди, он крепко зажмурился, расправив огромные белые крылья. Все его внимание сейчас было приковано к далекой операционной. Он скорее затылком почувствовал, чем услышал, подошедшего к нему Чонгука. - Хен, я буду скучать, - тихо сказал он, осторожно обхватив основание крыла, примеряясь к удару. На периферии сознания аппарат, отмеряющий сердцебиение, беспрерывно запищал на одной ноте, и Тэхену показалось, что это его сердце перестало биться. - Давай! – он коротко рявкнул, зажмурившись еще сильнее. Чонгук, что есть силы, замахнулся острым тесаком в сильной руке. Громкий нечеловеческий крик боли заглушил даже с грохотом разбивающиеся о скалы исполинские волны. Где-то далеко прибор снова прерывисто запищал.***
Как для апреля погода выдалась аномально жаркой. Но делать было совершенно нечего, поэтому они с Чимином шатались по округе, болтали и дурачились. Солнце в ясном голубом небе припекало, все вокруг цвело и зеленело. Хосок не мог хандрить, глядя на все это. Хотя только год назад он был уверен, что проще сдохнуть, чем снова начать видеть в вещах вокруг что-то хорошее. После операции прошло меньше года, но результаты были хорошими. Врачи говорили, что он чудом остался жив, что его ангел-хранитель наверняка похлопотал за него там наверху. Хосок же предпочитал благодарить удачу и докторов. Первые полгода ему приходилось каждую неделю приходить на осмотр, но постепенно частота визитов в больницу становилась все меньше. Жизнь стала налаживаться, и это не могло не радовать. Но, несмотря на это, Хосок чувствовал себя, словно он что-то упускает. В его жизни чего-то не хватало, но он не мог понять, чего именно. Казалось бы, у него есть семья, у него есть любимое дело, хобби, грозящее стать профессией, и друзья, без которых он определенно точно не справился бы со всем этим дерьмом, что произошло в его жизни. Только вот, сколько бы он ни пытался, он не мог понять, чего именно ему не хватало. Словно он собрал огромную картину из паззлов, но для ее завершения не хватало одного кусочка. И где бы Хосок его ни искал, он не мог найти. По дороге к баскетбольной площадке, где они должны были встретиться с остальными, они зашли в небольшой магазинчик, сразу же свернув в сторону холодильников с напитками и мороженым. А возле кассы Хосок остановился, как вкопанный, не зная, что ему делать дальше, но спустя пару секунд взял себя в руки. По другую сторону прилавка за кассой стоял парень, и Хосок почему-то был уверен, что они когда-то уже встречались. - Добрый день, - он приветливо улыбнулся, сложив губы в чуть угловатую улыбку, а Хоссок так и стоял, глядя на него в упор, пока не получил локтем под ребра от Чимина. - Хосок, - вместо приветствия он протянул руку парню за прилавком. Чимин смотрел на все это округлившимися глазами и явно не понимал, зачем это все. Хосок и сам не понимал, почему и для чего он вытворил нечто подобное. - Тэхен, можно просто Тэ, - парень пожал протянутую руку и улыбнулся шире, не обращая внимания ни на кого, кроме Хосока. Последний фрагмент паззла встал на свое место.