Теория терапии

      — Так откуда тебе известно о моей настоящей личности?       — И тебе утро доброе, Брюси. Сколько ты уже так сидишь и наблюдаешь за мной?       Джокер, хрипло усмехнувшись, лениво отмахнулся от вопроса Бэтмена, который сейчас интересовал и беспокоил его меньше всего. Тело неприятно ныло от многочисленных побоев, заставляя оставаться на месте. Но недавнее территориальное положение и неожиданная компания под боком заставляли мужчину функционировать. Он аккуратно приподнялся с потертого матраса, именуемого отличной кроватью между отдельными преступниками, которым не повезло спать на голых досках. Глаза непроизвольно закрывались, а голова откидывалась назад, позволяя бледной пятерне запутаться в зеленом цвете волос, убирая с лица несколько прядей.       — На самом деле, можешь об этом не беспокоиться. Оно мне не нужно. Как и твое бессмысленное появление здесь. Не пойми меня неправильно, Бэтс, ты определенно рискуешь. Не говорю уже о том, что желающих меня вытащить от сюда достаточно.       — Меньше всего меня интересует твое мнение. Мое появление здесь - секретно. Как и твой перевод в другое место и пересмотр наказания. Ты не должен был об этом знать, а тем более, в этом участвовать.       — Так или иначе, Брюс, нам придется работать вместе. Согласен?       Уэйн наблюдал за грациозными, но тяжело дающимися движениями мужчины, который уже успел оказаться около небольшого ведра с водой, предназначенного для умывания. Руки его подрагивали, приближаясь влажными ладонями к бледному лицу, а ноги казались ватными и неустойчивыми. Брюсу показалось, что слова, сказанные Джокером, были отвлекающим маневром от рискованного физического состояния и некой приятной удивленности нынешнего положения дел. И сам мужчина признавал у себя тяжелую усталость и плохое состояние собственного тела. И так же не хотел этого показывать.       — Для совместной работы, Джокер, нужно доверие. Или хотя бы условия. Начнем с того, что ты должен мне сказать о твоем вчерашнем побеге и очень неожиданной, но так нужной потасовке преступников.       — А еще ты забыл упомянуть об искренности и заинтересованности в совершаемых поступках, друг мой. Но не мне тебе об этом говорить. Например, скажи мне честно, Бэтси, зачем тебе меня вытаскивать с электрического стула и, даже больше, садиться на него вместо меня? Понравилось, как я целуюсь?       Джокер продолжал небрежно, но спокойно растирать холодную воду по своему лицу, оставляя алые следы от помады. И тут же предположительно их смывал, не имея под собой любого отражающего лицо предмета. Он внимательно слушал Уэйна и про себя обдумывал каждое его слово, но все так же продолжал относиться к этой ситуации с недоверием. Мужчина видел, как начинает злиться Бэтмен. И знал, каких усилий стоит тому, чтобы не прибегнуть к рукоприкладству, которое будет ничтожным, учитывая измотанное состояние обоих.       — Не вынуждай меня.       — Я не вынуждаю, Брюс, я подготавливаю.       Джокер остановился. Он словно по-детски начал трясти руками по всей камере, избавляясь от влажности, оставшейся на ладонях. Мужчина крутился по комнате и чуть улыбался, сквозь ресницы рассматривая Уэйна, который чуть удивленно уставился на зеленоволосого мужчину. И к своему минутному спокойствию Брюс не находил в этих действиях какой-то скрытой агрессии. И не находил даже тогда, когда Джокер аккуратно подбросил ему в руки небольшой сверток с бинтами и спиртовым веществом для промывания ран. Джокер чуть расслабился и, как ему же и показалось, немного разрядил обстановку, которая еще чуть-чуть и могла пойти по швам, принося новые стежки. Бледные тонкие пальцы медленно потянулись к футболке, отбрасывая её на матрас. Стройная обнаженная спина напоминала мрамор или ту чрезвычайно хрупкую белую глину, из которой создавались шедевры древней японской посуды. Только отличие было между ними в том, что та самая невероятная хрупкость и белизна не хранили на себе многочисленные шрамы прошлых лет и кровавые подтеки часовой давности.       — Поможешь перебинтовать? От местной медицины ничего хорошего не жди. Поджидают лишь момента, чтобы бинты дрянью пропитать и наркотиками накачать для полной эффективности. Поэтому приходится гостить со своим!       Медленно Уэйн поднялся с импровизированного ложа, внимательно осматривая на содержания предметы, подкинутые Джокером. Мужчина считал, что в данный момент даже эти невинные действия и просьба могут содержать в себе подвох или неприятные последствия, которые так или иначе смогут найти себе отражение в будущем. Пальцы аккуратно прошлись по голой спине Джокера, которая от случайных прикосновений прохладных кончиков пальцев Уэйна и плотной марлевой салфетки, пропитанной спиртовым веществом, вздрогнула.       — Думаю, что это неплохое начало для шага к нашему сотрудничеству и доверию, как считаешь, Бэтс? Если так и дальше пойдет, то, быть может, я и на условия твои соглашусь, а также зарекусь не лезть в твои детективные дела. Если оно тебе так нужно здесь.       Резкая подавляющая реальность боль, вызванная грубым продолжающимся нажатием на изувеченный участок тела. Джокер не издал ни звука, как и не сделал любого другого рефлекторного ухода от агрессивной стороны. Он ждал, когда Уэйн сам прекратит очевидные издевательства. Ждал, когда привычка несдержанной ярости и подавления сойдет на нет.       — Кажется, сейчас ты мне ставишь условия.       — Несколько минут назад, Брюс, ты говорил мне о доверии. И что я вижу? Точнее, чувствую. Ничего, кроме адского давления на мои переломы. А я безоружен и повернут к тебе голой спиной.       Зеленоволосый мужчина хотел отстраниться от условной и не очень удачной товарищеской помощи, как тут же был перехвачен рукой в тяжелой кевларовой броне. Она обхватывала талию Джокера и прижимала к собственному телу, которое, несмотря на плотный панцирь брони, ощутимо излучало человеческое тепло.       — Не стоит строить из себя жертву, Джокер. Хоть ты и убедителен, но все равно не достаточен для этого. Стоит только взглянуть на твои шрамы и вспомнить, за что именно они были получены. Тот вечер. Что все это значило? Для чего все это?       Джокер рассеянным взглядом блуждал по камере, понимая, что находится в критической и очень разносторонней ситуации. Горячее дыхание Уэйна обжигало, а рука, обхватывающая талию, лежала до смешного провокационно. Словно была на грани двух жизненно необходимых потребностей борьбы и нового чувства. Непредсказуемость Бэтмена выходила за рамки поставленных условий и ситуации. Малейший намек на что-то новое мог так же легко перерасти в очередное и такое знакомое насильственное представление, в котором Джокер, если и хотел участвовать, то только пребывая в роли ведущего, а не ведомого. Мужчина осторожно повернулся лицом к Уэйну, ловко проскальзывая в кольце рук оппонента. Воспоминания вечера перед задержанием нахлынули так же предсказуемо, как и желание повтора. Глаза мужчины напротив не выражали уже ничего. Взгляд в какой-то момент в панической нерешимости забегал из угла в угол, из стороны в сторону, пока резко не остановился. Джокеру казалось, будто он смотрел сквозь и не замечал ничего, кроме того, что искал. Что его привлекло. Что его взволновало.       — Бэтс, если ты так разволновался из-за того, что ты меня немного приобнял...       — Здесь камера. За нами следят.       Рука Уэйна безвольно упала с талии Джокера. А сам мужчина отшатнулся, отворачиваясь лицом. Пальцы непроизвольно скользнули по подбородку, придавая Уэйну самый сосредоточенный и задумчивый вид. Мужчина думал о том, кто бы мог быть за камерами наблюдения и как эта неосторожность повлияет на пребывание здесь Джокера и его самого под прикрытием. Была ли камера здесь постоянно или же установлена только недавно и в отсутствие заключенных? Зафиксировала ли она то, как Бэтмен связывался по аварийной волне с Альфредом? И имеет ли она в своих возможностях звукозаписывающую функцию?       — Ну хоть что-то забавное за целых двадцать четыре часа!       Джокер коротко рассмеялся, по пути на свое место цепляя собственную форменную футболку, которая была откинута им же на чужой матрас. Мужчина так же ловко её надел, как и вытянул из-за спины Бэтмена, который уже успел принять сидячее положение и самый отсутствующий вид. Наличие камеры напрягало и обостряло все чувства обоих мужчин. Джокер предполагал, на что именно может пойти Освальд Кобблпот за ущемленное эго и отказ в сотрудничестве и понимании, как и знал, что ничего просто так не разрешится, пока один из них не добьется того, что хотел. Но просвещать Уэйна Джокер пока не спешил.       — Эй, теперь так и будешь молчать? Если тебя это успокоит, то считаю, что тебе не о чем беспокоиться, а тем более, что-то пытаться решить. Это не твое поле, Бэтмен. Но я могу тебе помочь.       Не вызывая подозрений, Джокер пытался говорить размеренно, будто только обдумывает и придумывает подкрепление своим словам. Когда на самом деле мужчина уже знал, что собирается делать в следующий момент. Он удерживал в руках небольшой стеклянный флакончик со спиртовым веществом, который так до конца не был использован для обработки ран. Также поблизости находилось небольшое железное ведро для умывания, ручку которого, как предполагал преступник, можно было использовать как оружие или отмычку. Джокер знал, что Бэтмен не позволит ему этого.       Бросив в последний раз взгляд на Уэйна, зеленоволосый мужчина дождался подходящего момента. Резкий взмах рукой, которая крепко удерживала флакон. Пронизывающий и взбудораживающий кровь в жилах звук разбивающегося и разлетающегося в стороны стекла. Критическая реакция, ускоренное осознание проблемы и приближающихся на шум надзирателей. Бэтмен вскочил. Понимание последствий пронеслись в голове моментально. А разбивающий камеру наблюдения Джокер только сильнее усугублял их.       Джеймс Гордон находился в штаб-квартире на окраине города. А в помещении пребывала паническая атмосфера. Не находилось и угла, где молодые и опытные офицеры могли присесть и поделиться своим днем или делами. В городе начались массовые выступления, приносящие разруху, а порой и множественные побои, наказуемые по закону. Граждане разных слоев общества, агитируемые следствием личных причин или насильственных, выходили на улицы с криком и тяжелой рукой, с забастовкой и под давлением. Все, они, протестовали или умоляли. Угрожали или просили о помиловании или смерти Джокера.       Комиссар Гордон наблюдал за малой частью города, поднявшись на крышу штаба. Когда заметил где-то вдали световые сигналы, оповещающие о новой стачке или её продолжительного разрушения. Послышались очередные политические и угрожающие кричалки. А потом сигнализация нескольких машин. По предположению мужчины основной массой выступающих являлись преступники, количество которых в городе Готэм переходило все границы. А так же обычные граждане, пострадавшие так или иначе от рук Джокера. Казалось, что два лагеря равны: одни имели влияние на власть, другие - разрушительную силу и подобное влияние на остальных. Гордон с тяжелой подачи дал бэт-сигнал. Он помнил о странном предупреждении мужчины в маске, о его отсутствие. Но сейчас город и власть нуждались не только в реальных ответах, но и действиях. Ведь, как бы не хотелось комиссару это признавать, департамент полиции уже на второй стадии гниения из трех.       — Знаешь, Джим, а я не удивлен. Можешь забыть о бэт-сигнале раз и навсегда. Выключай его.       — О чем ты, Буллок?       Гордон обернулся. А его рука непроизвольно, по привычке, проскользнула в карман пальто, выуживая оттуда зажигалку. Внимание мужчины остановилось на обильно забитой бумагами папке, удерживаемую Харви Буллоком. Вид его был напрягающим, а взгляд - разочарованный. Казалось, больше не в себе, а - людях, у которых пошел на поводу. Толстая папка тяжело упала в руки Джеймса.       — Пришла информация от общественных источников. Бэтмен второй день находится в Блэкгейт и как-то контактирует там с Джокером. Он собирается ему устроить побег. То есть, не допустить его смерти. И даже не смей говорить, что у него есть на все всегда свое мнение и методы! Всем очевидна его глупость.       — Харви, ты уверен, что...       — Сегодня буду перебивать тебя я, Гордон! В городе начинается полная анархия, полиция не справляется. Да и, черт, ты сам знаешь, что у нас есть предатели. Джим, ты можешь сейчас попытаться меня остановить, но с этой секунды я буду добиваться его ареста. И я сделаю на это ордер. А может быть, и на его смерть.       Мужчина начинал сходить с ума от нетерпения, от детской доверчивости и верности своего товарища. Раннее его спокойное лицо превратилось в гримасу, а руки затряслись от нервного напряжения и солдатской готовности. Одна из рук проскользнула во внутренний карман пиджака, выявляя на тусклый свет револьвер.       — Я не хочу считать тебя предателем, Джим. Отойди от прожектора.       — Харв, что ты...       — От прожектора.       Джеймс Гордон наблюдал за своим напарником. Он видел, как мужчине тяжело даются его же решения. Буллок сделал уверенный шаг вперед и поставил себе цель. Рука его поднялась, а револьвер оповестил двух мужчин о своей полной готовности. Тогда Джеймсу показалось это последним, что он когда-либо еще увидит. Прозвучал выстрел. Оглушающий и сбивающий с толку. Касание теплой чужой ладони, помогающей найти опору. И ощущение небольших ранок в области рук и лица.       — А я говорил, Джим, отойти от прожектора. Вставай. У нас много работы.       Бледные пальцы скользнули по грубой плотно натянутой ткани. Ногти, завершая познавательный процесс, впились в тонкие хорошо связанные между собой нити. Но результата от этого было меньше, чем от попыток открыть тяжелые веки, контролируемые наркотическим успокоительным веществом. Этому сравнению мужчина посветил себя достаточно долгое время. Он знал отличия между физическими недугами и наркотическими. Голова словно деревянная, не имеющая опоры, легла на туго обтянутое тканью плечо. Джокер начал понимать закономерность своих ощущений. Его полностью лишили каких-либо движений, одев на него смирительную рубашку. Легко мужчина попытался на своем лице отразить что-то наподобие улыбки. И, как ему же и показалось, получилось это неплохо. Камера наблюдения, уловив движения, повернулась в его сторону. Воспоминания, выброшенные из головы в виде пару часов, дней, начали проявляться в их непоследовательной радикальной силе. А ощущаться с удвоенной. Сейчас он разносит в пух и прах дорогую камеру наблюдения, не оставляя от нее живого места. А потом переводит взгляд на мужчину в маске, скручиваемого и дающего отпор людям в форме. В этот момент приходит на ум громкий смех, оповещающий его знатоков о новых правилах. Сильная пульсация шеи и резкий рывок дротика из нее. Подобающее этому по силе движение, застающее одного из охранников врасплох. Ощущение чего-то влажного, липкого и терпкого. Ощущение того, что уже невозможно увидеть и почувствовать. Звериная доза уравнивает шансы. А потом помутнение сознания. И черные острые уши, держащиеся на кевларовом шлеме. Коридоры тюрьмы наполняются его именем. Казалось, что его стало слишком много. Ватные ноги, волочащиеся и заплетающиеся между собой. Множество грубых рук, удерживающих и толкающих. Резкие голоса и топот ног, обходящих и задевающих. Уже можно садиться на стул?       — ... электрический стул. Конечно, имеется последнее желание, а также освежающий душ и ужин. Но надо ли оно, верно? Через несколько часов за вами придут.       Череда вопросов сыпались на темноволосого мужчину, заставляя импровизировать и не задумываться. Любой прокол или несдержанная условная эмоция маскировки приводили к жестоким мерам, непрописанным в уставе. Второй день он ходил туда по четкому расписанию словно навстречу с потенциальными избирателями и финансами. Только ситуация принимала совершенно иной оборот: теперь другие люди распоряжаются его полномочиями, а у него даже нет собственного имени. Сильно болела голова. Яркий свет порядком испортил зрение на какие-то двадцать минут, вырисовывая в воздухе различные напрягающие узоры. Уэйн пытался найти к ним ассоциации. Но ничего не приходило и не вспоминалось, кроме того утра двумя днями раннее. Джокера так и не привели обратно в камеру, как и его самого. В памяти отчетливо стояла та картина: крики.Он звал его. И он хотел прийти. И он пришел. Моментальная потеря контроля. И мужчина уже вырывается, дает отпор тем, кому не должен. А потом видит испуганное лицо одного из охранников. Пылающее от счастья, но уже на последних силах лицо Джокера. Дротик, проскальзывающий по тонкой коже охранника. И два обмякших тела, одно из которых так и осталось с испуганным лицом и памятью в умирающих клетках, что Бэтмен был здесь. Тревога.       Теперь Уэйн начал понимать эту систему на самом себе. Животное останется в любых условиях животным, но настоящая животная рефлекторная сущность проснется только рядом с другими животными в совершенно диких местах, где жизнь существует только по естественному отбору. Как было и стало с самим им и Джокером. Им предложили условия, под которые пришлось адаптироваться, но не меняться. Джокер перестал смеяться. И если он все равно не стал спокойным, то он стал подавленным. Бэтмен перестал наказывать преступников внутри, но это не говорит о том, что он не преследует и не запоминает. А потом резкий щелчок. Брюс тяжело упал головой на стол. Теперь он понял. Он тоже часть этой системы.       — То есть, вы утверждаете, что не помните свое имя. Так же говорите о том, что не помните, как сжигали имущество Брюса Уэйна. И наконец, отрицаете свое причастие к убийству персонала в камере и сотрудничестве с Джокером. Я все верно говорю?       — Верно.       — Мой вам совет: раскаиваться да побыстрее. Мы ведь все равно узнаем. А сейчас идите. У вас уже время душа заканчивается.       Форма небрежно упала в самый дальний и непримечательный угол небольшой раздевалки, критерии которого отвечали мужчине по пунктам частичной чистоты и сухости. Душевая была полностью свободна. Уэйн пытался находить очевидные плюсы в долгих допросах, которые шли по времени душа, ужина и свободного времени. Надзиратель дал ему не более десяти минут и удалился, обещая вернуться и прислушиваться к каждому звуку. Мужчина распахнул дверь. Пар тяжелым напором резко рванул на него, чуть забивая дыхательные пути горячим воздухом. Почувствовалось скользкое влажное покрытие, маневрировать по которому было единственным способом добраться до душевой кабины. Оттеночные разводы алого цвета, проявляющиеся за счет исчезновения пара, резали сосредоточенное внимание. А теплые струйки воды, аккуратно обволакивающие и позволяющие телу привыкнуть, подобное внимание рассредотачивали.       Ситуация подавляла. И подавляла больше эмоционально, чем физически. Место нагнетало и раскрывало истинную сущность каждого, запертого в клетке. В голову приходили безумные ассоциации, равнявшие темного рыцаря с преступниками. Суть которых заключалась в новом уровне подавленной агрессии. Когда преступники выходят из отдаленных исправительных мест в город еще яростнее и разрушительнее, чем были. Тут и снова играет свою роль теория естественного отбора. Уэйн откинул голову, закрывая глаза. Ладони бегло проходились по всему телу, тщательно намыливая кожу. Пар поднялся, застилая своей плотностью обзор. Горячая вода сбивала столку. Мужчина понимал, что в душевой он более, чем десять минут.       Дело Джокера стояло. Но не его приговор. Каждый раз думая об этом, Уэйн исходил от справедливых и законных наблюдений. Но в случае этого мужчины в этих двух звеньях действовала совершенно обратная связь, основанная на заслуге того, что причинял остальным. Но он не хотел зацикливаться над этим. Смотря на свою спонтанность и бездействие, маскированное задумчивым лицом, мужчина понимал и осознавал собственную беспомощность и неорганизованность. Казалось, с первого самого дня он не знал для чего и ради чего он тут. Маскировка с каждым часом сходила на нет. Стало сложнее контролировать её и себя. Ведь в любую секунду может появиться Бэтмен, сущность которого подавили множество решеток. Нужно было выбираться. Импровизировать или идти напролом. И забрать сумасшедшего преступника с собой.       Разбитый кулак прошелся по сырой плитке, оставляя здесь очередную метку. Мужчина чувствовал за собой прилив сил. А в отражении исчезла маскировка. Послышался всплеск воды. Осторожные шаги и резкий удар по железной кабинке рядом. Уэйн насторожился.       — Ты, возможно, не поверишь, но, кажется, сегодня-завтра я буду уже жариться на стуле, поэтому в твоем приоритете не издать звука и выйти от сюда, как можно быстрее. И только по одной простой причине: мертвецу будет простительно все.       — Я не прощаю, Джокер.       Зеленоволосый мужчина подавил в себе что-то наподобие девичьего визга. Бледная рука показалась на массивной душевой перегородке, а вторая - чувствовалась на чужом плече, находя в нем опору для маневрирования по скользкой поверхности.       — Бэтс, могу сказать одно: намылили здесь пол от души! Смотри, даже нам осталось. Хочешь достану?       Личного пространства, норм и гигиены, казалось, больше не существовало. Джокер подобные стереотипы мог разрушать и уничтожать с первой секунды своего появления. Горячее дыхание легло на сильную шею, уходящую от этого и в тоже время открывающую этим еще больший обзор для действий. Бледная грудь отказывалась от малейшего расстояния с чужой, каждый раз плотнее прижимаясь. Тонкие пальцы прошлись по чужому подбородку, аккуратно спускаясь к подтянутому животу и своими движениями вырисовывая различные узоры. Легкая ухмылка, появившаяся на лице Джокера.       — Сейчас не время. Где тебя держали?       Голос сел сильнее, чем в знакомом образе темного рыцаря. На этот раз все отталкивающие вещи и способности притягивали. Хрип - знак высшей похвалы. Это напоминало чем-то стенд-ап. Джокер знал, что делать. Шея уходила от влажных поцелуев, а руки пытались поймать чужие в устойчивом замке. Бледная ладонь нашла свою фиксацию на локте Уэйна, другая - в ожидании благоприятного момента. Мужчина понимал, что начинает нервничать. И хватило одного неосторожного движения Брюса, чтобы тот сам себя загнал в ловушку. Джокер одним удачным моментом скрутил его.       — Почему же не время, Брюс? По-моему, самое оно. Мы, похоже, с тобой больше не увидимся, так пусть хоть что-то у тебя от меня останется. Например, исключительная эрекция и задница как...       — Тебя сегодня казнят. После душа идет ужин. А потом последнее желание.       — И что ты предлагаешь?       — Следовать сценарию.       Бледная рука безвольно опустилась вниз, высвобождая Уэйна из крепкой хватки. А дистанция между мужчинами увеличилась. Возбуждение спало на нет. А зеленоволосому мужчине до того стало тошно, что захотелось взорвать к чертям это место, чтобы вновь не вспоминать об этом. Трясущейся ладонью он прошелся по своим влажным зеленым волосам, тонкими аккуратными пальцами зарываясь в них. Только сейчас Уэйн заметил состояние мужчины, скрываемое если не обычной наигранностью, то острыми выражениями. Его глаза практически не выражали ничего. Не было ни того живого огонька, ни пламени, разъедающего все на своем пути. Перед мужчиной будто была пелена. И сам он ходил на ощупь. Руки его тряслись, а тело казалось скованным и чересчур резким в своих желаниях и обычных действиях. Доза успокоительного. А за ней, возможно, двойная наркотического вещества. И выпад в два дня. Джокер присел, облокачиваясь спиной на железную устойчивую перегородку. Руки полностью закрывали его лицо.       — Ты будешь мне должен. И когда настанет момент выбирать, ты сделаешь правильный выбор.       — Не нужно мне угрожать.       — Полиция неплохо справляется, смотрю. Мы еще здесь, как и остальные. Но уже сегодня это изменится. Я не угрожаю. Я надеюсь.