Полукровки

      Ей было страшно и интересно. Она испуганно смотрела на незнакомца, изо всех сил стараясь загнать свое опасное любопытство куда подальше.       Слишком опасное…       Хоуп с ранних лет была очень любознательным ребенком — ее способности питали и взращивали эту черту — и, повзрослев, стала не менее любопытной девушкой. Конечно, ей хотелось узнать об окружающем мире и его тайнах побольше, тем более что она могла. Не должна была, но обладала многим необходимым для этого: отличная память, усидчивость, внимательность, наследственная сверхъестественная интуиция, позволяющая ощущать присутствие темных сил, и, конечно, глаза демона, которые достались ей от отца, о котором она ничего не знала. Хоуп могла видеть небесных созданий и исчадия Ада, духов и неупокоенных призраков, людские грехи и пороки, метки контракторов и магические реликвии в человеческом мире и некоторых примыкающих к нему пространствах. Могла и многое видела, но и остальные тогда замечали ее необыкновенные глаза цвета ртути — сомнительная перспектива, о которой дядя Юджин — седьмая вода на киселе — предупреждал Беатрис, а та напоминала дочери об этом чуть ли не каждый Божий день.       Нормальные родители просят своих детей ничего не брать у незнакомых людей, не разговаривать с ними и никуда не ходить; не подходить к двери и не открывать ее, когда дома нет взрослых; смотреть по сторонам, переходя дорогу… Беатрис Прайор просила дочь хранить их общую тайну, в случае «человеческой» опасности использовать отворачивающие заклятия и не смотреть «другими» глазами на окружающий мир. Но когда дети слушались своих родителей?       Время от времени, когда поблизости никого не было, когда опасного потустороннего присутствия не ощущалось, Хоуп «открывала» глаза и смотрела, запоминая каждую увиденную деталь, чтобы перенести ее на бумагу, сохранить для себя обычной частичку мира, к которому она принадлежала. Ребенку ведь многое кажется прекрасным.       Ангелы-хранители, приближавшиеся к своим подопечным в моменты опасности или душевных терзаний, парившие над ними, словно воздушные змеи, привязанные за веревочку; духи природы, лишь на доли секунды мелькавшие в ближайшем подпространстве, перед тем как снова спрятаться в своем мире, вызвав грозу или внезапные порывы ветра; неприкаянные души, обреченные скитаться по земле в поисках утерянного навсегда смысла или просто не желавшие покидать мир живых; младшие демоны, нашептывавшие что-то смертным, уводившие их с пути истинного. Хоуп видела все это, но они обычно не замечали ее, увлеченные своими делами и обязанностями. Несколько раз она встречала своего собственного ангела-хранителя, но тот не говорил с ней, иногда одаривал улыбкой и всегда скрывался в пространстве, закрытом для ее взора. Даже полудемону положен хранитель. В детстве она не придавала этому особого значения, понимание пришло с возрастом и опытом: у нее есть душа — бессмертная душа — за которую Небеса продолжают сражаться. Приятно было осознавать, что ты нужен; что треклятые узы крови не полностью определили судьбу; что был выбор; что ты не зло воплоти.       Злой себя она никогда не ощущала, но не была уверена, что это не заслуга печати, которой мать скрыла сущность Хоуп при рождении. Возможно, необычная татуировка из сложно сплетенных древних символов не только не позволяла демонам почувствовать в ней потусторонние силы, делая ее для всех заурядным человеком, но и скрывала врожденную тьму от нее самой. Если эта тьма была, конечно. Об этом не знала даже Беатрис — если что-то и было в младенце, то этого было недостаточно, чтобы увидеть или почувствовать, но оно могло вырасти.       Единственный способ узнать — снять печать и явить свою неоднозначную сущность миру. Всем мирам. К такому она была не готова и, скорее всего, не подготовится никогда. Демоны не оставляли своих чад спокойно жить мирской жизнью — Беатрис предупреждали и об этом, но она решила рискнуть, надеясь, что дочь родится обычным человеком. Таким же светлым и добрым, как она.       В четыре года девочка впервые посмотрела на нее глазами отца…       — Ма-а-ам, а можно я их потрогаю? — немного картавя спросила белокурая малышка, подбегая к Беатрис, которая, прикрываясь бейсболкой от солнца, изучала азы юриспруденции, сидя на скамейке, позволяя девочке спокойно играть на площадке с другими детьми. Огороженной забором, безопасной площадке за сотни миль от родного города. Обычная мать — нормальный ребенок.       — Что, дорогая? — не поднимая головы, спросила женщина.       — Ну их… — девочка немного растерялась, вспоминая слово. — Белые такие… Как у птички. — Беатрис прикрыла книгу, оставляя указательный палец между страницами, и подняла голову. Свет солнца, ударивший в глаза, не позволил сразу сфокусироваться.       — Крылья? — предположила мать.       — Да! — обрадованно согласилась Хоуп. — Можно-можно?       Женщина огляделась, но никаких белых крыльев не увидела — дети часто приходили на площадки в костюмах фей, зайчиков и прочих представителей фауны, а то и флоры — даже птиц поблизости не было. Она настороженно посмотрела на спину дочери, которая указывала пальцем в пустоту.       — О чем ты, милая? Какие крылья? — оставляя книгу на скамейке, она пошла к ребенку.       — У дяди, — уверенно заявила Хоуп, не отрывая взгляда от необычного существа в серебристой робе с белоснежными крыльями.       Сердце Беатрис пропустило удар, а руки задрожали. Она положила непослушные пальцы на плечи дочери и развернула ее, чтобы подтвердить ужаснувшую ее догадку: девочка удивленно смотрела на нее чужими глазами, в которых словно переливалась ртуть, обволакивая все еще круглый человеческий зрачок.       Тогда Хоуп впервые ощутила волну страха, вырвавшуюся из всегда уверенной и спокойной женщины, — маленькие дети склонны идеализировать своих родителей. Девочка еще долго не могла понять, что напугало Беатрис, но пообещала в людных местах «так» не смотреть, совершенно по-детски скрестив пальчики за спиной.       — Я не отдам ему и тебя, — тихо шептала Беатрис, сидя на кровати дочери и поглаживая ее ладонь. Глаза девочки были широко распахнуты и смотрели в пустоту вертикальными зрачками в обрамлении чистой ртути, но Хоуп продолжала спать, переносясь из собственных грез в Преисподнюю. — Я найду способ спрятать тебя. Новые печати. Заклинания. Обряды. Реликвии. Кольцо… Да, я найду его, и он никогда тебя не получит.       По щекам женщины стекали горячие слезы отчаяния. В былые времена она бы обратилась к Господу, читая молитвы, но… Беатрис сама отвернулась от веры когда-то и полагала, что и Небеса отвернулись от нее. Она не ощущала связи с ними с тех пор, как потеряла хранителя, а все ее христианские идеалы, питавшие слепую веру, пали прахом, похоронив под собой жалкие руины прежней жизни, с легкой руки чудовища, которое она продолжала любить.       И их… ее дочь с каждым годом все больше напоминала Эрика. Это пугало. Беатрис непроизвольно вздрагивала, когда Хоуп стягивала губы в тонкую нить или вопросительно приподнимала бровь; отшатывалась, когда та слишком пронзительно смотрела на нее светло-серыми глазами, и надеялась, что девочка не замечает этого страха. Надеяться было глупо.       Беатрис боялась за нее. Себя она смогла скрыть от него: она была почти обычной смертной — достаточно глупой для того, чтобы подписать стандартный договор. А Хоуп… Ее печать справлялась с этим почти тринадцать лет, но она не блокировала способности Хоуп, которые менялись, усиливались. Никто не мог сказать, как повлияет половое созревание на дремлющие в ней силы демона. Никто не мог сказать, сколько еще продержится печать.       Беатрис продолжала плакать, положив голову на матрас, не замечая, как веки дочери закрылись и она проснулась, тихо слушая надрывный шепот матери. За несколько лет она научилась просыпаться без криков от своих потусторонних снов, молча переживая ужасы увиденного в Аду. Ей не хотелось пугать мать еще и этим. Она не знала, что спит с открытыми глазами…       Узнала позже. А природу страхов матери поняла слишком поздно.       Хоуп взяла подвеску в форме капли и аккуратно погладила ее пальцами — ее личный джинн, который никогда не должен покинуть свою темницу. Ее личный крест. Напоминание о том, к чему приводит любопытство и безрассудство. Юношеский максимализм: родители плохие, а первый встречный со схожим даром — родственная душа.       Незнакомец продолжал вглядываться в рисунок в ее блокноте, не замечая испуганную девушку, теребившую необычный кристалл на шее. Хоуп боялась пошевелиться, думала сбежать, не хотела привлекать внимания, боролась с желанием взглянуть на него другими глазами и узнать, что он из себя представляет. «Медиум? Демон? Колдун? Чернокнижник? Полукровка?» — она перебирала про себя варианты, не в силах определить, что было хуже.       Однажды Хоуп уже доверилась медиуму. Подружилась. Он был не опасен сам по себе, но…       Подушечки пальцев начало покалывать, словно сотни маленьких иголочек выросли из кристалла и впились в нежную кожу. Напоминание… Медиумы порой были куда опаснее демонов.       — Прости? — она решилась на абстрактный вопрос, в последний момент поймав готовое слететь с языка «ты знаешь этого ангела?»       Даниэль знал и предпочитал не называть его ангелом. «Смерть». На девушку он тоже предпочитал не смотреть — очередная смертная со способностями, о которых ему не следует знать. Он не хотел видеть цифры в ее глазах, жалея, что вообще раскрыл рот, увидев изображение Азраила в блокноте случайной прохожей. Мало ли проклятых и одаренных ходило по земле? Он старался держаться подальше от человеческого и потустороннего миров, спокойно проживая свою жизнь, не ввязываясь в извечную борьбу Света и Тьмы, не принимая ни чьей стороны, прокладывая себе дорогу прямиком в чистилище, к долгожданному забвению и свободе.       — Похож на ангела, — выдавил из себя легкомысленно-посредственное оправдание мужчина и протянул блокнот владелице, вкладывая его в дрожащую ладонь, делая вид, что не замечает тремора.       «Всего на секунду. Он все равно не смотрит мне в глаза. Нет. Нельзя», — боролась с любопытством Хоуп, пряча блокнот обратно в сумку, не веря наигранной наивности Даниэля.       — Да, наверное, — она осторожно поддержала игру, продолжая неподвижно стоять на месте и рассматривать профиль мужчины, который вел себя… странно. Даниэль не смотрел на нее. Это могло быть следствием сложного отворачивающего заклятие для демонов, которое было вплетено в ее печать совсем недавно, но оно работало не так. Демон не стал бы ловить ее при падении, не заговорил бы с ней и не помог собрать вещи. Для исчадий Преисподней — для большинства из них — она была едва ли интересней столба или камня, о который можно споткнуться. Перед Хоуп стоял человек. Необычный, но все же человек. — Надеюсь… — сорвалось с ее языка.       — Что, простите? — он слегка повернул голову. «Да что с ней не так? Что со мной не так? Просто уйди».       — Хоуп, — зачем-то представилась она, не придумав ничего лучше и автоматически протягивая ладонь. — Простите еще раз за неудобства.       — Дан… — он рефлекторно ответил на рукопожатие и все же посмотрел в светло-серые глаза девушки, запнувшись. Широко-распахнутые, красивые глаза без следов косметики и… без цифр. — Кто ты? — сорвалось с его языка. Так на него не похоже. Но прежде он не встречал людей, чей срок жизни не мелькал бы сменявшимися символами в глазах. Даже у контракторов он был.       — Я… Мне пора, — выдернув руку, бросила Хоуп, разворачиваясь. «Бежать!» — пульсировало в ее голове. И она побежала, не заботясь о том, последует странный мужчина за ней или нет. — Глупо. Глупо. Глупо, — повторяла она на ходу, пересекая парк и скрываясь за стройными рядами кирпичных домов. Бежать было не многим умнее — от демона так просто не скроешься — но она была уверена, что он не демон, хоть и не могла убедительно объяснить эту уверенность.       Даниэль стоял как вкопанный, провожая девушку одним лишь задумчиво-удивленным взглядом. Было бессмысленно притворяться, что не произошло ничего необычного. Произошло. Но он не понимал, что делать с этим дальше. Бежать за ней? Зачем? Что ей сказать? Да и она ясно дала понять, что не хочет иметь с ним дел.       «А что, если она такая же, как я?»       Впервые за несколько лет ему захотелось узнать о ком-то, кто имел отношение к «другому» миру, чуть больше, чем ничего. Но пока он стоял в смятении, запустив руки во взлохмаченные черные волосы, возможность сделать это упорхнула, оставив его терзаться догадками.       Хоуп оставила кое-что еще. Даниэль заметил, как нечто в траве отразило солнечный свет, и наклонился, чтобы подобрать белый пластиковый прямоугольник — ключ или пропуск. Он хотел оставить его на видном месте, чтобы девушка смогла найти его, если решит вернуться, но отвлекся на звонок мобильного телефона и по инерции убрал карточку в карман куртки.