Корзинка с земляникой

Мама говорит, чтобы я не подходил к ним близко. Она с детства вбивала мне в голову, что Победители — спятившие люди, сумасшедшие, больные. А еще говорила, что вылечить эту болезнь нельзя, ведь она цепляется прямо за мозг, а потом медленно разъедает его до самого основания. А потом остается лишь пустота. Мама говорила мне, что 74 Игры были особенными, что впервые за все время победили двое. Но еще она говорила, что парень и девушка, вернувшиеся с Арены, так и не сумели возвратиться в нашу реальность, а лишь поселились в ней вдвоем. Они так и остались в тех лесах, а вокруг них и по сей день раздаются вопли давным-давно погибших трибутов. Я прохожу мимо пекарни каждый день, пусть родители и просят, чтобы я обходил ее стороной. Они страшатся, что спятивший Победитель однажды набросится на меня и разорвет мне глотку, как когда-то делал это в Играх. А еще они боятся отпускать меня близко к лесу, ведь там частенько замечают Победительницу. И мама с папой страшатся, что однажды она выпустит мне в глаз стрелу, как делала это на Арене. Мой взгляд прикован к двери пекарни, и я слежу за ней все то время, пока ухожу на несколько домов от нее. С облегчением выдыхаю, и глаза закрываются сами собой. Я не сбавляю шаг. А только собираюсь вернуть свое внимание к дороге перед собой, как тут же врезаюсь в кого-то. Удар, и я валюсь назад, прямо на землю, еще не высохшую из-за недавно прошедшего дождя. Мысленно ругаю себя, прекрасно понимая, какой выговор будет потом от матери. Еще сегодня утром чистая, одежда вернется домой уже грязной. Морщусь и сажусь. — Эй, все в порядке? — голос надо мной. Я задираю голову в попытке разглядеть говорящего, но солнце слепит, и глаза находят лишь темный силуэт мужчины. Киваю, и он протягивает мне руку, помогая подняться обратно на ноги. Снова смотрю в лицо перед собой. — Аккуратней быть надо, — чуть хмурит он брови. Воздух резко пропадает из легких, и я вдруг начинаю задыхаться. Я в ужасе смотрю на мужчину и сам не замечаю, как начинаю пятиться назад. Секунда — я уже срываюсь с места и бегу совершенно в противоположную от дома сторону. Этот псих хотел меня убить! Чертов Победитель, он теперь меня будет преследовать! Я несусь со всех ног, и в груди начинает колоть. Это не от бега, нет. Это все страх. А бегу я до тех пор, пока нога моя не поскальзывается на грязи. Рухнув вниз лицом вперед, я тут же оглядываюсь. Облегченный вздох сам вырывается из сжатой паникой груди. Никакой погони нет. Дыхание медленно идет на убыль, и я поднимаюсь на ноги. — Ну ты и грязнуля, фу, — восклицает чей-то голосок. Я тут же столбенею в удивлении. Ищу взглядом говорящую и натыкаюсь на девчонку лет одиннадцати. Раздражение волной накатывает на меня, а злость тут же сверкает в глазах. Чуть наклоняюсь вперед и отряхиваю колени. — Имею право, — заявляю ей. — Я только что пережил то, что тебе даже в самых страшных снах не привидится. — Да неужели? — складывает она руки на груди. — И что же? Подхожу к ней и оглядываюсь, страшась, что кто-нибудь может подслушать наш разговор. Наклоняюсь к девчонке и, смотря прямо в глаза, выдаю: — Я только что видел Пита Мелларка. Малявка с интересом смотрит на меня, вглядывается в мое лицо. Но когда слышит, что продолжать рассказ я не собираюсь, тут же в недоумении разводит руки в стороны и продолжает лепетать своим тоненьким голоском: — Это все? — Киваю. — Тоже мне, страшная история! Вот понимаю, если бы ты с моей учительницей истории Панема столкнулся. Вот это да, это ужас. — Да ты что, не понимаешь? — искренность в моем удивлении заполняет собой каждую букву. — Эти Победители опасны! Они же могут убить нас, если им что-то не понравится! Секунду девчонка молчит. Но только этот короткий промежуток тишины проходит, его тут же наполняет хохот. Мелкая заливисто смеется над моими словами, и я вновь поражаюсь тому, как беспечно она относится к совершенно серьезным вещам. Вот будь она постарше года на три, ну, или хотя бы на два, будь она моего возраста, осознала бы весь ужас произошедшей ситуации. Но нет, она слишком маленькая, чтобы понять это. Мои брови сходятся на переносице, и вопрос «что смешного?» со злостью слетают с губ. Девочка тут же смолкает, но улыбаться не перестает. — Пит? Убить? Ха-ха, это же смешно! — Вовсе нет, — заявляю. — Ты думаешь, почему у нас в Дистрикте происходят все эти убийства? Это все Пит с Китнисс. Они выбирают себе жертву, а потом вместе с ней расправляются. Это же логично. Тебе разве мама не рассказывала, как Победители после Игр слетают с катушек? Они становятся помешанными на крови и ради нее превращаются в беспощадных убийц. — Правда? — с напущенным удивлением восклицает малявка. — Хорошо, я буду осторожнее, а потом спрошу у мамы, почему нужно держаться от них подальше. Но сейчас она попросила меня сходить за хлебом. Может, раз уж ты такой смелый, сходишь со мной? Первая моя мысль — отказаться. Но взгляд, пронзающий меня вызовом, заставляет сказать «да». Короткое слово на выдохе вылетает из груди, и я тут же понимаю: вернуть его я уже не смогу. Да и самодовольную улыбку стереть с лица девчонки я не в силах. — Как тебя зовут? — спрашиваю я, когда мы снова возвращаемся на пугающую меня улицу. — Ива. — Коротко отвечает она, но моего имени не спрашивает. — Я Генри, — все равно отвечаю ей. Она поднимается на крыльцо пекарни и открывает дверь. Дурманящий запах тут же заволакивает собой мир вокруг, и на мгновение мне даже кажется, что не так уж и страшно это место, как описывала им моя мама. Возможно, она что-то спутала, называла Победителей больными? Или, быть может, она просто поддалась потоку слухов и сложила в своей голове такую картину? Но эти мысли мигом отлетают от меня, когда взгляд натыкается на мужчину за прилавком. — Привет! — восклицает Ива, и Победитель поднимает на нее взгляд. — Ива, — приветствует он ее. — Мама прислала? — будничным тоном спрашивает Пит Мелларк и уже укладывает буханку хлеба в бумажный пакет. Девчонка кивает. — А кто это с тобой? — улыбка расцветает на его губах. Оцепенение не сходит с меня, и я сам не замечаю, как перестаю дышать. Дрожь проходит по моим плечам и быстрой волной спускается вниз по спине. — Это Грегори. — Генри, — поправляю я Иву. — А, ну да. Мой друг, он не очень любит разговаривать. — Понятно, — кивает Победитель. — Может, твой друг скажет тебе, — делает он ударение на последнем слове, — хочет ли он чего-нибудь? — Генри? — поворачивается ко мне девчонка, но я лишь мотаю головой из стороны в сторону. — Он хочет корзинку с земляникой, — отвечает она мужчине, и тот быстро укладывает вкусности. Ива забирает пакет с выпечкой, благодарит мужчину и, не расплатившись, спешит на выход. Я быстрым шагом следую за ней. — Пока, пап, — говорит она ему на прощание. Я резко замираю на крыльце и в ужасе смотрю на достающую из пакета выпечку Иву. Она протягивает мне размером не больше ладони лукошко с ягодами и ждет, пока я заберу сладость из ее рук. Но я не двигаюсь, упираюсь в малявку не верящим взглядом. Да она точно хочет убить меня. В этих ягодах точно есть яд, не даром же Пит Мелларк так любезно себя вел! Ни он ли сегодня утром толкнул меня? Да так толкнул, что я на землю грохнулся и чуть не умер от сотрясения мозга. А теперь еще и его дочь пытается овладеть моим доверием, подсластив его вкусностями. И уже в следующую секунду она, точно прочитав мои мысли, закатывает глаза и говорит: — Да нет тут яда. — Но я непоколебим. Ива делает шаг в мою сторону и все еще протягивает мне выпечку. Но я отхожу. Девчонка злобно надувает губы, а потом подносит сладость к губам и для пущей убедительности откусывает. Пережевывает и глотает. — Видишь? Я все еще жива. Я несмело беру лукошко из рук Ивы и надкусываю. А та уже достает второе и вовсю поедает его. Рассыпчатое печенье будто тает, попав на язык. А сладкие ягоды наполняют рот своим соком. Я с удовольствие надкусываю выпечку раз за разом и все больше убеждаюсь в том, что не такие уж эти Победители и опасные. Возможно, сумасшедшие люди вовсе не страшны, как может показаться. Даже наоборот — они добры и приветливы. Они просто знают больше, чем обычный народ. И теперь слова матери кажутся мне смешными и бессмысленными. Глупыми, наивными. И верить в такую чушь — то же самое, что верить, будто небо твердое, а планета наша плоская. И мне становится обидно оттого, что убедила меня в этом корзинка с земляникой.