Счастье и слезы

Самое забавное в счастье, что чем дольше оно продолжается, тем сложнее представить себя несчастным. Со временем оно заставляет забыть о том, что это состояние преходяще, как и все прочие, заставляет расслабиться, стать беспечным и позволить себе побыть истинно счастливым. Это хмельное, ширящееся в груди чувство вседозволенности, неограниченного могущества и свободы, когда ощущаешь его впервые, пугает до дрожи. Разум сопротивляется ему всеми силами, потому что только он один может представить, каково будет, когда оно закончится, а кончается оно всегда. Отъезжая от дома, в котором он провел, пожалуй, самые счастливые свои дни, Олаф думает, что зима была слишком хороша, чтобы длиться вечно. Он не должен так думать, но сражение с долгом, он проиграл так же давно, как и сражение на море. Позволить себе первую улыбку в присутствие Вальдеса было слишком легко, чтобы теперь лицемерно мучиться совестью. Рядом с такими людьми легко забыть об осторожности, непрестанно шепчущей на ухо предостережения, легко поддаться соблазну, легко позволить чувствам ненадолго взять верх. Но стоит на секунду забыться и вернуть контроль уже чертовски сложно. Самым пугающим в этом является момент осознания поражения. Он неизбежен. Иногда он наступает сам, иногда этому способствуют окружающие. Понимание того, что это чувство однажды раздавит тебя, сродни ведру холодной воды. Оно вынуждает протрезветь, сбросить с себя приятный дурман, оглянуться. И это больно. Куда больнее того, что Олаф испытывает сейчас. Потому что в тот момент ты не готов, - и если счастье было настоящим – не мог быть готов. Сейчас, несмотря на обстоятельства, Олафу проще, чем Вальдесу. Он знает это. Потому что видел его в момент осознания. Он сам подтолкнул его и вынудил взглянуть на ситуацию трезво. В тот момент – о, этот взгляд Олаф вряд ли когда-нибудь сможет забыть – Вальдес его действительно ненавидел. Их общее болото было слишком прекрасным, чтобы из него вылезать, но другого выхода не было. Олаф думает, что, верно, Вальдес ненавидит его и впредь. Они холодно простились, и прошлая ночь в данном случае не слишком хорошее утешение. Он задумчиво проводит пальцами по щеке и старается не морщиться чрезмерно церемонному слогу бергера. Понимание того, что он говорит, доходит до него не сразу. В этот момент, проводя пальцами по эфесу своей шпаги, он чувствует слишком много и слишком остро. Его бьет под дых горечью, благодарностью и досадой. Последняя крупица счастья оказалась куда более щедрой, чем он рассчитывал, и куда более благородной, чем заслужил. Олаф держит шпагу в руках и думает, что ему очень хотелось бы ненавидеть Вальдеса, потому что любить его куда больнее.