Revenge/Возмездие

Этот летний день в Кванхадоне у большинства людей начинался как обычно: кто-то, так и не уснувший этой ночью, провожал своего возлюбленного и его сестру в Японию, чтобы как можно надежнее спрятать их то ли от своего врага, то ли все-таки от друга; кто-то, наспех допив дешевый кофе из пластикового стакана, мчался на экстренный вызов; кто-то наконец-то заканчивал осмотр места суицида; кто-то уже пил виски и пытался дозвониться до своего бывшего друга, оказавшегося не только трусом, педофилом и лицемером, но и наглым беспринципным вором, не желающим отвечать за свои поступки; у кого-то это утро начиналось с визита врача, ставящего неутешительный диагноз; а у кого-то, проведшего всю ночь за работой над будущей сенсационной историей, это утро вообще не начиналось; и лишь утро двоих безумно влюбленных друг в друга людей начиналось с таких сладких, с привкусом мяты поцелуев и теплых объятий, которым, впрочем, тоже быстро на смену пришла обычная утренняя рутина: раздельный душ, завтрак, свежесваренный чай или кофе, кормление и игры с домашним любимцем, чтение утренней газеты и… весьма-весьма интересные утренние новости, внезапно нарушившие размеренное течение утра. Пока Донхэ, видимо, решивший в последние дни примерить на себя ипостась дельфина и таки затопить целиком и полностью ванную Хёкджэ, плескался в душе, Хёкджэ нахмурившись читал огромную статью на первой полосе утренней газеты, посвященную… самоубийству известного психотерапевта на Каннаме? И откуда такая странная, можно даже сказать, неожиданная и не совсем нормальная оперативность? По всем расчетам Хёкджэ, помощница должна была найти тело Чон Инсон всего полтора часа назад, и читать такие интимные подробности произошедшего в утренней газете… Здесь явно было что-то не так. Кто и почему так быстро нашел тело? И… не оставил ли Хёкджэ после себя каких-нибудь следов или улик? Нет-нет-нет, он сделал все идеально, и, скорее всего, в произошедшем нет его вины: возможно, охрана обходила после сбоя системы здание и наткнулась на тело, или ночная уборщица, а может, нянька в кои-то веки хватилась матери своих подопечных, а может, женатый любовник захотел скоротать ночь и не сумел дозвониться до своей любимой грелки в постель – черт его знает. Но ему определенно следует как можно скорее связаться со своими друзьями из полиции и прояснить этот вопрос. Так. На всякий случай. Чтобы иметь еще один лишний козырь в своем рукаве. Услышав стук ванной двери и шлепанье босых ног в коридоре, Хёкджэ поспешил сменить выражение лица на более безмятежное и невзначай свернул газету так, чтобы новости об самоубийстве Чон Инсон оказались скрыты от глаз одного крайне любопытного и проницательного создания, имеющего все шансы сопоставить неизвестные никому, кроме него, факты и мелочи и додуматься до того, о чем думать Донхэ явно не следовало. – Доброе утро, что читаешь? – сверкнув улыбкой, поинтересовался Донхэ, стоило ему только появиться на кухне, и, в пару шагов оказавшись возле сидящего за столом Ынхёка, чмокнул его куда-то в висок, обдавая парня мятной смесью запахов зубной пасты, лосьона после бритья и геля для душа. – Кажется, мы сегодня уже здоровались, – хитро улыбнулся Хёкджэ и едва-едва сдержал разочарованный вздох, когда Донхэ вместо того, чтобы поцеловать его туда, куда следует, лишь довольно хмыкнул себе что-то под нос и, обогнув стол, уселся на свое место, точно напротив Хёкджэ, как делал это почти каждое утро, когда они вместе ночевали в этом доме. – И что? Мне нравится желать тебе доброго утра, и я готов повторять это по тысяче раз каждый день, – довольно улыбнулся Донхэ, тоже поддавшийся странной размеренной романтичности этого утра, а затем с такой же довольной улыбкой невинно поинтересовался: – Так что интересного произошло в мире за эту ночь? – снова так не вовремя то ли проявляя чудеса своей проницательности, то ли просто в который раз решив ненароком довести уже начавшего раздражаться этими настоятельными и не очень нормальными попытками вызнать новости Хёкджэ, хотя… если учесть, с какой частотой новости о семействе Ли в последнее время попадали в прессу и какие это были новости, то… интерес Донхэ был вполне объясним. Но сегодня он как никогда сильно раздражал Хёкджэ, и вовсе не из-за Чон Инсон и ее «самоубийства», которые по-хорошему пока следовало скрыть от Донхэ, а потому, что это было их последнее утро вместе и они тратили его на такую ничего не значащую ерунду. – Совершенно ничего. Сплошная скука. Политика, экономика, стоимость одних акций растет, других – падает. Все как всегда, – пожал плечами Хёкджэ, сворачивая газету и откладывая ее в сторону. – Хочешь, сварю тебе кофе? И вафли… Я хотел испечь их. Для тебя, – вопросительно посмотрел на мальчишку Хёкджэ, сглатывая странный ком, вдруг образовавшийся у него в горле. – Вафли и кофе? Конечно, хочу, но ты балуешь меня, – довольно улыбнулся Донхэ, хитро поглядывая на Хёкджэ, и многозначительно протянул: – И я даже не знаю, чем придется расплачиваться за это… – Вообще-то, у меня есть к тебе небольшая просьба, – как можно небрежнее постарался бросить Хёкджэ, отворачиваясь от Донхэ, и доставая из кухонного шкафчика турку и миску для теста, и радуясь этой возможности не смотреть в глаза Донхэ, ведь врать ему сейчас… казалось для Хёкджэ практически непосильной задачей. И эта чертова проницательность… Хёкджэ был уверен, что как только он раскроет рот – Донхэ все поймет, поэтому… ему следовало быть предельно естественным, аккуратным и острожным сейчас. – И какая же? – от знакомых, мурлыкающих и таких сладких ноток с вполне очевидным подтекстом в голосе Донхэ Хёкджэ пробрала странная дрожь, но он был слишком взвинчен и сосредоточен сейчас, чтобы реагировать на нечто подобное. – Я хочу попросить тебя встретиться с Кюхёном. Сегодня. В полдень. В Сеуле. В одном кафе, – достав банку с кофе, почти равнодушно отчеканил Хёкджэ, и лишь глухой стук удара толстого стекла банки о деревянную поверхность столешницы мог выдать его волнение, но Донхэ был слишком удивлен его ответом, чтобы обратить внимание на подобную мелочь. – С Кюхёном? Но ты же говорил, что нам пока лучше не… – изумленно начал было парень, но Хёкджэ немного резко перебил его, пытаясь насыпать кофе из банки в турку и, конечно же, промахиваясь из-за до невозможности дрожащих рук, наотрез отказывающихся слушаться его сейчас: – Я хочу, чтобы ты встретился с ним, – снова отчеканил Хёкджэ, резко оборачиваясь к Донхэ и пристально глядя в полные изумления глаза мальчишки, который уже давно научился с легкостью выдерживать эти взгляды Хёкджэ, вот и сейчас даже не отвел глаз. – И еще… Я хочу попросить тебя… – голос Хёкджэ дрогнул в такт его бешено колотящемуся где-то в горле сердцу, но он быстро взял себя в руки, мысленно проклиная себя за непростительную потерю контроля в столь важный момент. – Я хочу, чтобы ты сделал все, что попросит тебя сделать Кюхён. Без вопросов и пререканий. Хорошо? – Хёкджэ наградил, кажется, впавшего в ступор от удивления Донхэ вопросительным взглядом. – Но что именно?.. – дрожащим, плохо слушающимся от изумления, волнения и странного нехорошего предчувствия голосом начал Донхэ, но Хёкджэ снова перебил его: – Просто сделай все, что он попросит, и не задавай пока никаких вопросов. Это важно, понимаешь? – Наверное, для драматичности и проникновенности в этот момент Хёкджэ следовало добавить во взгляд и голос немного отчаяния, но он был уже слишком взволнован, чтобы думать о подобных, до невозможности важных мелочах. – Но… – начал было Донхэ, однако Хёкджэ в третий раз перебил его: – Я просто прошу тебя сделать это, и все. Это очень важно. Можно даже сказать, жизненно важно. Я тебе обещаю, что потом я обязательно все тебе расскажу и объясню, хорошо? – клятвенно пообещал Хёкджэ, совершенно по-детски сжимающий за спиной скрещенные пальцы и думающий, что ему, слава богу, уже больше ничего и никогда не придется объяснять Донхэ, но… почему он не испытывает фантастического облегчения по этому поводу, которое в теории должен был бы испытывать? А лишь только странную щемящую тоску и нежность где-то в районе солнечного сплетения, там, где им совершенно не должно быть места, и к тому, кому тоже совершенно не должно быть места ни там, ни в сердце, ни в мыслях, ни в жизни Хёкджэ. И уже не будет. Очень скоро. Однако ему не должно быть совершенно никакого дела до этого уже сейчас, поэтому, дождавшись утвердительного кивка от совершенно растерявшегося Донхэ, Хёкджэ натянул на свое лицо самую счастливую и самую безмятежную улыбку и подмигнул мальчишке: – А теперь завтрак, – решив побаловать его чем-нибудь по-настоящему вкусным в последний раз, ведь вряд ли у Донхэ скоро появится возможность есть настоящую домашнюю еду. Их завтрак, несмотря на все предшествующие ему разговоры, буквально висящие в воздухе напряжение и так и не заданные вопросы, а также события, которые должны были последовать вскоре за ним, получился самым обычным, спокойным, утренним и безмятежным, как десятки других завтраков, что они провели на этой кухне: с ничего не значащей болтовней, тихим смехом, кисло-сладкими поцелуями с привкусом венских вафель, мороженого и апельсинового джема, со звонко тявкающей и выпрашивающей лакомство Чоко и, конечно же, с почти осязаемым ощущением счастья и влюбленности, витающими повсюду, но… все хорошее рано или поздно имеет свойство заканчиваться, и, когда завтрак наконец-то был доеден, посуда – вымыта, а сытая Чоко довольно нежилась на своей лежанке на подоконнике, Хёкджэ позвонил Кюхёну, который уже ждал Донхэ, а затем вызвал такси для уже почти собравшегося мальчишки. Кто бы знал, как много Хёкджэ хотелось сказать ему сейчас... Все объяснить, предупредить и попросить быть осторожным и счастливым и, самое главное, как можно скорее постараться забыть про него, про Хёкджэ, и про свою семью. Хёкджэ хотелось до боли сжать этого так незаметно проникнувшего в его сердце ребенка в объятиях и никуда не отпускать его, целовать до одурения и боли в губах, чувствовать его тепло, самому заботиться о нем, греть его, любить его, готовить ему завтраки, обеды и ужины, лечить его простуды и прогонять плохое настроение, стать его настоящей семьей и настоящей причиной для его улыбок, но… все, что мог сейчас позволить себе Хёкджэ, – лишь убедиться в том, что этот ребенок тепло оделся, не забыл деньги, бумажник и телефон, и, наградив его легким, едва ощутимым поцелуем в губы, проводить Донхэ до такси, стараясь ничем не выдать, что это действительно их последняя встреча. Самая последняя. Помахав рукой немного нервно улыбнувшемуся ему на прощание мальчишке и проводив взглядом быстро исчезнувшую за поворотом желтую машину с шашечками, Хёкджэ тяжело вздохнул и собирался уже было отправиться в дом, чтобы связаться со своими друзьями и выяснить, что же такого произошло с Чон Инсон сегодня ночью, но его телефон, словно желающий избавить хозяина от не слишком радужных мыслей и странной саднящей тяжести в сердце, разразился звонкой трелью, показывая на дисплее имя того, кому бы уже давно следовало связаться с Хёкджэ, поэтому он со спокойной улыбкой принял вызов и даже ничуть не удивился, услышав на том конце провода полное тягучей насмешки, смешанной с ужасом: – Ну здравствуй, Ынхёкки. Тебе не кажется, что пришла пора нам встретиться?..