Revenge/Возмездие

– Ты же понимаешь, что это ненормально? Совершенно ненормально? – едва-едва нашел в себе силы пролепетать Тэмин, прогибаясь еще сильнее навстречу Кюхёну и чувствуя, что еще немного – и то и дело срывающийся на глухие гортанные стоны, которые он так отчаянно пытался сдержать, голос окончательно откажется слушаться его. – А мне кажется, что это просто потрясающе, – усмехнулся Кюхён, немного меняя угол проникновения и наращивая темп и с удовольствием видя, как практически насквозь мокрый от пота раскрасневшийся парень непроизвольно закатывает глаза, выгибаясь в его руках, полностью отдаваясь Кюхёну и мучительно подступающей судороге оргазма, и это… не могло не сводить его с ума. Тэмин. Даже такой, неухоженный, без тонны косметики на своем лице, без маникюра, педикюра, эпиляции и кучи дорогих шмоток и украшений. Это все еще был Тэмин. Его Тэмин. От запаха и вкуса губ которого у Кюхёна кружилась голова, что уж говорить про все то остальное, что они творили в постели последние четыре часа. И не только в ней. Каждый день в течение недели. Ровно с того момента, когда маленький злобный агрессивный воробей перепрыгнул порог его дома, чтобы вернуть Кюхёну кейс с деньгами и документами и… так и не смог уйти, ведь Кюхён при желании отлично умел уговаривать. Особенно тех, кто ему нравился так сильно. Они бессовестно врали всеми миру, чтобы украсть еще хотя бы пару часов и побыть еще немного вместе. Пока у них есть такой шанс. Тэмину пришлось врать на работе, что он заболел, сестре – что он ухаживает за заболевшим одиноким другом, живущим в пригороде и отчаянно нуждающимся в его помощи (хотя… Кюхён утверждал, что это ни капли не ложь и что он действительно смертельно болен любовью и погибнет без Тэмина, ставшего его персональным лекарством, да и сам Тэмин, кажется, был болен той же самой болезнью, поэтому…), а Кюхён отчаянно врал самому себе, делая вид, что все хорошо, и стараясь забыть обо всех тех проблемах, что ему следовало бы начать решать, но… он всегда был трусом и эгоистом, и собственное такое маленькое и такое хрупкое счастье волновало его намного сильнее, чем счастье и безопасность своих, но все-таки чужих ему друзей, и поэтому… он просто жил сейчас этими проведенными вместе с Тэмином минутами, стараясь не думать обо всем остальном. И в особенности – о Донхэ, который так отчаянно нуждался в его помощи, пусть даже и сам не имел ни малейшего представления об этом, да и вообще с подачи Хёкджэ наверняка считал Кюхёна законченным психом и любыми способами избегал всяческого контакта с ним. Однако… все хорошее рано или поздно заканчивается. И Кюхён прекрасно знал, что сегодняшний день – последний в их с Тэмином сказке. Счастливый конец для странной и не очень-то счастливой истории не совсем настоящей любви, которая, возможно, была и не любовью вовсе, а всего лишь очередной надуманной прихотью или больной фантазией Кюхёна. В любом случае, чем бы ни было это странное наваждение, сегодня был его окончательный и бесповоротный конец. Завтра Тэмин с сестрой улетят в Японию, на Хоккайдо, пока только в отпуск, а может, и навсегда, а Кюхён так или иначе заставит Донхэ встретиться и выслушать все то, что он уже так давно хотел рассказать ему. Правду. Всю правду. О Ли Хёкджэ. Об Ынхёке. И о его отношениях с семьей Донхэ. И предложить ему помощь, пока не стало мучительно поздно. А затем он попытается остановить Хёкджэ и объяснить ему, что месть – не самое главное в жизни. И что этот чокнутый японец с его ненормальной философией просто переломал Хёкджэ не только психику, но и всю жизнь, а то, что не сломал он, с энтузиазмом доламывает сейчас сам Хёкджэ, и если его не остановить, то… Кюхёну было даже страшно представить, что именно может остаться в итоге от сына его лучшего друга. Он должен был прекратить все это. Просто обязан. И если до Кюхёна, увы, не дошло это раньше, то хотя бы сейчас… он должен постараться сделать это. Любой ценой. Абсолютно любой. Пусть это даже будет стоить ему всего его состояния и жизни, но тогда он хотя бы будет знать, что он пытался, и ему не будет так мучительно стыдно перед Ли Джинхёком за то, что он позволил его сыну превратиться в чудовище похлеще самого Ли Юнсу и его семейства, ведь Хёкджэ, ослепленный жаждой возмездия, даже не замечал, что он уже давно переступил грань дозволенного и что сейчас он ничем не лучше тех, с кем он так отчаянно боролся и кого считал грязью, от которой нужно очистить этот мир; что он стал тем, кем бы ни за что и никогда не стал гордиться его отец… И как бы Кюхёну ни было мучительно стыдно и больно, но он прекрасно понимал это. Лучше всех. Вот только Кюхён не имел ни малейшего понятия о том, как непоправимо поздно у него случился этот приступ озарения и отчаянной решимости и что он уже настолько непозволительно опоздал, что вряд ли сумеет изменить хоть что-то, ведь завтрашний день станет самым страшным не только в жизни семейства Ли и Донхэ, но и в истории всего Кванхадона, а также в жизни самого Хёкджэ, потому что уже завтра суждено произойти тому, что окончательно разрушит и семейство Ли, и Донхэ, и привычный быт и уклад Кванхадона, и самого Хёкджэ. До конца. До самого основания. Без единой, даже самой маленькой возможности на восстановление и возвращение на круги своя, но… Кюхён, как и все остальные, увы, не имел ни малейшего представления об этом. Сегодня вечером он был просто счастлив и слишком влюблен, жадно наслаждаясь каждым мгновением рядом с любимым человеком, чтобы обратить внимание на едва заметно неприятно ноющее нехорошее предчувствие в груди, а завтра… завтра уже просто будет слишком поздно. И этого, к сожалению, уже и правда никому и ничему не изменить.

***

– Тебе не нравится? Не вкусно? – Хёкджэ со смесью беспокойств и раздражения посмотрел на вяло ковыряющегося в тарелке с десертом мальчишку, который явно был сегодня для Хёкджэ и его безграничной радости от еще одной свершившейся вехи возмездия плохой компанией, ведь все мысли Донхэ занимала его семья и только его семья. И он все еще отчаянно пытался понять, что же он чувствует на самом деле. Это же ЕГО семья, ЕГО родители, благодаря которым он однажды появился на свет и которые столько лет воспитывали его. Да, возможно, они были далеко не самыми лучшими в мире, но они все равно были его, Донхэ, родителями. А Итук был его братом. Единокровным. Тем самым братом, что помогал ему в детстве отбиваться от хулиганов, таскал ему по ночам молоко и печенье с кухни и помогал решать задачки. Родным братом, которого нужно любить несмотря ни на что, ведь… кровь не вода. Кажется, так говорят? Наверное, в этих слова все-таки есть смысл. И как он мог только желать такой судьбы собственному отцу и брату? Донхэ решительно не понимал этого, но… его чувства, его сердце… Они словно предавали его. Он должен был искренне переживать за своего брата и за его нелегкую судьбу и попытаться простить Итуку все его ошибки, Донхэ должен бы радоваться тому, что уже сегодня вечером его отца освободят из тюрьмы под залог и посадят под домашний арест, с полицейским надзором и браслетом с датчиком слежения на ноге – все как в кино. Донхэ ни за что не должен был верить в то, что и Итук, и отец виновны в тех преступлениях, что приписывала им полиция, но… эти мысли и эти чувства словно… были противоестественными и совершенно противными для него? Словно что-то внутри него знало, что все эти мысли и чувства, что так старательно пытался то ли найти в себе, то ли внушить себе Донхэ, – ложь и не желало принимать их ни под каким предлогом и соусом. И даже те теплые чувства к матери, те любовь и забота, что теплились в Донхэ еще полтора месяца назад… кажется, их уже тоже не было. Как и переживаний о том, что оба его родителя смертельно больны и отчаянно нуждаются в его заботе. Словно у Донхэ внутри, там, где должны храниться самые теплые и самые сокровенные чувства к близким, не было ничего, кроме черной, жгучей пустоты, в которую ему было даже страшно смотреть, ведь он так сильно боялся понять, какие же чувства на самом деле в нем вызывает слово «семья» и тот смысл, что был заключен в этом слове, состоящем для Донхэ всего из пяти букв, трех человек и… бесконечной тоски и боли. Неужели он и правда настоящее безразличное к близким чудовище? Неблагодарная сволочь, ненавидящая единственное ценное, что должно быть у него в жизни, – свою семью? И с каждой секундой, с каждой минутой, с каждым часом и каждым днем этого воистину кошмарного лета Донхэ с суеверным ужасом понимал, что, кажется, это и правда так. Он. Ненавидит. Свою. Семью. Кто бы знал, как мучительно жаль ему было сейчас, да и всегда, что семью нельзя выбирать. Или… можно? Внезапно озаренный своей странной мыслью, Донхэ посмотрел на сидящего напротив него и пристально вглядывающегося в его лицо Хёкджэ, который всегда был так честен и открыт с ним, всегда так искренне переживал за него, что… стоило только Донхэ подумать об этом, то его сердце сжималось от странной, сладко-щемящей тоски. Если бы только семью можно было выбирать, то Донхэ, даже не задумываясь, выбрал бы из всех людей на свете всего лишь одного человека. И он его… выбрал. Выбирает. Прямо сейчас. И больше никого. Эта мысль, такая простая и ясная, пришла в голову Донхэ совершенно внезапно и… словно открыла ему второе дыхание. А ведь все правильно. Все и должно быть так. Хёкджэ – вот кто его настоящая семья сейчас. И он должен защищать только его. И никого больше. И это было настолько просто и ясно, что Донхэ немного опешил от этой внезапно рухнувшей на его голову мысли, а также от осознания того, что он действительно больше ничего не должен своей семье. Что они могут взять Мари, ее сестру, эти чертовы документы и сбежать от всего этого прямо завтра. И вряд ли мать и отец смогут воспрепятствовать этому, ведь у них и так слишком много личных проблем, да и вообще… Донхэ вдруг понял, что все угрозы отца – это лишь пустой звук. Он абсолютно ничего не мог сейчас сделать ни Донхэ, ни Хёкджэ, никому другому в этом мире, будучи сейчас беспомощнее любого уличного котенка. Его болезнь, потеря компании, их крайне плачевное финансовое состояние и в мгновение ока отвернувшиеся «друзья», которые раньше готовы были пойти на все, что угодно, по просьбе его отца, но сейчас… Как же жалко выглядят королевы и короли, потерявшие свой трон и былое величие. Донхэ никогда даже не думал об этом, но… теперь-то перед его глазами открылась полная картина падения семейства Ли, частью которого он себя никогда не ощущал, да и, наверное, не был ей. А теперь и не хотел быть. И не будет. Никогда. Ведь, как бы его родители ни хотели втянуть его в эту трясину, Донхэ никогда и ни за что не позволит им сделать это. Ради себя. И ради Хёкджэ. И ради того, чтобы никогда и ни за что в жизни не стать похожим на них. Не стать достойным носителем этой почетной фамилии и подлинным чудовищем. – О чем ты думаешь сейчас? У тебя такое странное выражение лица… – задумчивый, немного недовольный голос Хёкджэ, которому Донхэ явно умудрился испортить не только вечер, но и настроение, заставил Донхэ оторваться от его напряженных и таких важных для него самого размышлений и поднять на человека, который значил для него так много, что при одной мысли об этом у Донхэ захватывало дух и начинали бежать мурашки по коже, полный вины взгляд: – О том, что я веду себя, как законченный эгоист, – тяжело вздохнул парень и, получив в ответ удивленно вскинутые брови и вопросительный взгляд, немного резко пояснил: – У тебя было такое хорошее настроение, и ты хотел устроить этот вечер и этот ужин… для нас. А я, кажется, все испортил… – недовольно поморщился Донхэ, злясь исключительно на себя и на то, что он настолько запутался в собственных переживаниях и мыслях, что не смог сделать для Хёкджэ даже такую малость – сыграть с ним в свидание и сделать вид, что ему действительно нравится все это, ну или хотя бы постараться сделать. – Ничего ты не испортил. Я просто в восторге от твоего недовольного ворчания, кислой мины и плохого аппетита, а уж эти натянутые ответы и тоскливые вздохи… Самое лучшее, что случалось в моей жизни, – тихонько рассмеялся Хёкджэ, с легкостью смущая Донхэ и заставляя его чувствовать себя еще более виноватым и ловя себя на мысли, что он даже сейчас почти не солгал, ведь ужин даже с таким Донхэ был… определенно не самым худшим ужином в его жизни. И Хёкджэ бы ни за что не променял возможность созерцать сейчас эту грустную и задумчивую мордашку ни на какое другое зрелище. – Неужели все было настолько плохо? – смущенно пробормотал Донхэ, чувствуя, как его щеки заливаются мучительной краской вины и стыда, а он-то считал, что все же весьма неплохо умеет держать себя в руках, но на деле… – Ты даже не представляешь насколько, – хмыкнул Хёкджэ и тут же растянул губы в до невозможности хитрой улыбке, многозначительно глядя на красного как помидор и просто-таки до безобразия милого и возбуждающего в своем смущении мальчишку: – Но… поскольку у меня сегодня просто прекрасное настроение, то… так уж и быть, я дам тебе еще один шанс исправить все и сделать это свидание одним из самых лучших в нашей жизни…