Revenge/Возмездие

– … поэтому я хотел бы еще раз принести извинения за свое поведение, которое ввело в заблуждение не только прессу, но и многих действительно дорогих и близких мне людей, – едва-едва сдерживающий желание зажмуриться от многочисленных вспышек фотокамер Хёкджэ подарил полный обожания взгляд стоящим рядом с ним Юнсу и Хёри и поспешил добавить: – А также еще раз прошу прощения за то, что наше домашнее видео стало достоянием публики. Мы постараемся приложить все усилия, чтобы этого больше не повторилось. Простите меня еще раз, – парень склонил голову в вежливом поклоне, а затем и вовсе встал на колени, вызывая восхищенный шепот среди журналистов и фоторепортеров, которые защелкали камерами втрое быстрее, уже представляя заголовки для будущих репортажей: «Жертва насилия оправдывает своего мучителя?», «Правда или шантаж?», «Всепрощающий ангел Кванхадона». Но никто, абсолютно никто из присутствующих на пресс-конференции репортеров даже не сомневался в том, что в прозвучавшем здесь и сейчас нет ни капли правды и что эти извинения Ли Хёкджэ приносит далеко не по собственной воле. Да и отсутствие главного виновника скандала на пресс-конференции говорило о слишком многом. Совсем неизящный фарс или, скорее… жалкая попытка замять все случившееся, лишь подтвердившая тот факт, что все всё правильно поняли еще после первого просмотра видео и что семья Ли в который раз не брезгует любыми средствами, чтобы отбелить свою репутацию. Но… как долго такими темпами им еще удастся оставаться на плаву? Ведь уже никто, абсолютно никто не верил в их показушную идеальность и безупречность, и окончательный разгром репутации негласных короля и королевы Кванхадона и их венценосных отпрысков был лишь вопросом времени. И большинство присутствующих на пресс-конференции журналистов спали и видели этот момент и уже даже имели наброски статей на этот несомненно счастливый для их общества случай, однако… сейчас все они думали лишь о том, насколько им жаль этого бедного и несчастного мальчишку, павшего очередной жертвой семейства Ли. Хотя кто знает, что он получил от них за свои извинения… Ведь семья Ли всегда была так милостива к тем, кто на ее стороне. И к репортерам в том числе, которые, несмотря на всю свою ненависть к этим лицемерам и снобам, писали многометровые хвалебные оды во славу своих «благодетелей», никогда не скупящихся на весьма и весьма щедрые гонорары за положительные статьи. Как и сегодня. Ведь все они здесь были лишь из-за того, что им пообещали очень даже неплохую оплату за написанные в правильном ключе обзоры и репортажи, то есть в том, в котором был написан розданный им долговязым рыжим пресс-атташе Ли Хёри пресс-релиз, от которого им настоятельно рекомендовали не отклоняться. Для получения внушительной денежной премии и во избежание лишних проблем. И репортеры, и сами участники этого шоу едва-едва сдержали облегченный вздох, когда все это многочасовое насквозь пропитанное лицемерием и фальшью действо наконец-то подошло к концу и им пришла пора распрощаться, вот только, в отличие от журналистов, Хёкджэ никто не собирался отпускать домой так быстро и так просто, поэтому, помимо самой пресс-конференции и часового ужина, прошедших под неусыпным бдением журналистов, Хёкджэ пришлось выдержать еще «семейное» чаепитие с Юнсу, Хёри и Донхэ (исподлобья поглядывающего на Хёкджэ и за вечер не сказавшего и пары слов), и, кажется, Хёкджэ настолько хорошо вписался в роль доверчивого идиота, что никто из них даже не заподозрил, зачем на самом деле он принимает участие во всем этом фарсе и почему так отчаянно жаждет внимания и расположения их семьи, но… это было Хёкджэ только на руку. Как и то, что расчувствовавшаяся после его такого самоотверженного поведения и признания Хёри так наивно и доверчиво пообещала познакомить Хёкджэ со своим психотерапевтом, который с легкостью поможет ему справиться с последствиями случившегося, даже не представляя, насколько сильно Хёкджэ жаждал познакомиться с очередной своей целью, упекшей его мать в психушку 25 лет назад и медленно, но верно доведшей ее не просто до безумия, но и до самоубийства, а также признавшей Хёкджэ психически нестабильным и социально опасным ребенком с серьезными отклонениями в психике, нуждающимся в специальном обучении и лечении. Ну ничего… Теперь у Хёкджэ будет возможность отплатить Чон Инсон и ее семье той же монетой. Ведь у него наконец-то появилась уважительная причина и отличный повод лично познакомиться с этой женщиной еще раз и… обвести ее лицо на фото красным маркером, поэтому Хёкджэ с почти искренней благодарностью принял от Хёри визитку ее личного, очень известного в узких кругах и весьма избирательного в клиентуре психотерапевта и с трепетом убрал ее во внутренний карман пиджака, пообещав, что обязательно свяжется с Чон Инсон в ближайшее время. Еще как свяжется… Хёкджэ едва-едва досидел до конца «семейного» чаепития, мечтая как можно скорее оказаться дома, чтобы в очередной раз достать из сейфа папку с собранной информацией о Чон Инсон и еще раз изучить ее, а затем в который раз прогнать в голове уже давно придуманный план и… наконец-то приступить к его воплощению. Но, кажется, планам Хёкджэ (по крайней мере во всем, что касалось сегодняшнего вечера) не было суждено сбыться, ведь Донхэ, собрав в кулак остатки своей решимости и надежды, вызвался проводить Хёкджэ домой, а это… это могло значить лишь одно: пришла пора Хёкджэ дать ему ответы на все заданные и не заданные вопросы и… вывести их игру и их отношения на новый уровень. И где-то в глубине души, всего на пару мгновений, у него промелькнула мимолетная мысль, что эти планы на вечер даже немного лучше, чем детальное рассмотрение и смакование плана уничтожения Чон Инсон. Когда Хёкджэ крайне вежливо и благодарно попрощался с до невозможности довольными или, вернее будет сказать, самодовольными Юнсу и Хёри, они с Донхэ молча вышли из дома и, так и не сказав друг другу ни слова, пошли к до боли знакомой тропинке, ведущей к дому Хёкджэ. И лишь когда особняк семейства Ли остался позади, окончательно скрывшись из виду за густыми черными кронами деревьев и розовых кустов, Донхэ глухо спросил, замирая на полпути: – Зачем ты сделал все это? – закусил нижнюю губу парень, пристально глядя в спину мгновенно остановившегося Хёкджэ и задавая ему вопрос, который не давал Донхэ покоя в последние дни. Он не понимал, действительно не понимал, зачем Хёкджэ делает все это. Отказ от дачи показаний и теперь эти совершенно дурацкие ужин и пресс-конференция? А эти совершенно алогичные и нелепые извинения за то, чего он не делал? Это же не вписывалось ни в какую логику! И Донхэ не мог понять, как все эти люди: полицейские, журналисты, репортеры, фотографы, а за ними и сотни тысяч людей – верят в эту несусветную чушь, от нелепой наигранности которой у Донхэ мучительными судорогами сводило челюсть, но намного больнее было то, что Хёкджэ почему-то действительно делал все это. Сам. Добровольно. Или… все-таки не совсем? Ведь даже несмотря на то, что родители так и не смогли найти никакого компромата на него (Донхэ сам слышал это, случайно, а может, и не совсем подслушав их разговор пару дней назад), они вполне могли придумать или найти какие-то другие способы давления… Но какие? Донхэ отчаянно нужно было знать причины такого поведения Хёкджэ да и вообще всего происходящего, но разве бы кто-то стал делиться с ним подобной информацией? Конечно же, нет. И его единственной надеждой узнать правду был только Хёкджэ. Хёкджэ, который не отвечал на его звонки и даже не смотрел на него. Хёкджэ, отношения с которым были настолько запутанны, что Донхэ боялся даже думать о том, что может ждать их двоих в будущем и есть ли это самое будущее у них двоих, а если и есть, то… какое? Хёкджэ, ценой собственной гордости и чести защитивший его старшего брата, который, по мнению Донхэ, был виновен по всем статьям и заслужил свое наказание, но… разве их родители могли бы допустить нечто подобное? Конечно же, нет. Разве что… разве что на месте Итука был бы сам Донхэ. Хотя теперь, когда его свадьба со старшей дочерью сенатора уже решенное дело… Да и Донхэ ни за что в жизни не оказался бы в подобной ситуации. А если бы и оказался, то совершенно точно просто наложил бы на себя руки, не выдержав собственной грязи, низости и подлости, на следующее же утро после содеянного. А может, спустя пару минут, когда осознал бы, что именно он сотворил в приступе безумия. Но Итук был совершенно другим, и Донхэ не позволял себе никогда даже сравнивать себя с ним. А теперь… теперь в этом уже не было никакого смысла и необходимости. – Сделал… что? – удивленно спросил Хёкджэ, резко оборачиваясь к Донхэ и пристально глядя немного смутившемуся и явно растерявшемуся от такого неожиданного зрительного контакта парню прямо в глаза, едва-едва сдерживая так и рвущуюся наружу усмешку, ведь… спугнуть мышку, когда она уже одной лапкой стоит в мышеловке, было бы верхом глупости, так? – Показания, этот ужин, пресс-конференция, – недовольно скривился Донхэ, не в силах скрыть свое отношение к происходящему. Хотя… это весь вечер практически огромными буквами было написано на его не слишком-то довольном лице. Но заметить это могли лишь те, кто по-настоящему хорошо знал Донхэ. Ну или его привычки. И пристально наблюдал за этим мальчишкой. Как Хёкджэ. – Ты же знаешь, что он виноват, но… Зачем ты защищаешь его? Они что, заставили тебя? – глухо спросил Донхэ, отчаянно всматриваясь в лицо стоящего напротив Хёкджэ и пытаясь понять… хоть что-то. – Нет, – отрицательно покачал головой Хёкджэ, едва-едва сдерживая так и рвущуюся сейчас наружу совсем неуместную улыбку и с любопытством глядя на разнервничавшегося мальчишку, который сейчас сам на всех парах бежал в ловко расставленный для него капкан. – У меня есть свои причины… – И какие же? – недовольно фыркнул Донхэ, скрещивая на груди руки и даже не пытаясь скрыть обиду и сарказм, отчетливо прозвучавшие в его голосе. Ну конечно же, у Хёкджэ есть свои причины. Кто бы сомневался в этом. Вот только… Звучали его слова как-то не слишком правдоподобно. – Ты, – спокойно улыбнулся Хёкджэ, отстраненно думая о том, что он почти искренен сейчас. Если не считать за ложь недоговорки, разумеется. – И твоя семья. – Я? – удивленно переспросил Донхэ, с недоумением глядя на слишком тепло и искренне улыбающегося Хёкджэ и чувствуя, как от этой улыбки, совершенно необычной и непривычной, у него начинают бежать странные теплые мурашки по коже. – И моя семья? – глупо повторил за Хёкджэ он, совершенно не понимая, что именно тот имел в виду, хотя… кажется, все мысли Донхэ сейчас вдруг резко направились в совершенно неожиданное русло. – Да, – все так же продолжая улыбаться, кивнул Хёкджэ, делая шаг навстречу Донхэ и оказываясь с ним практически лицом к лицу: – Знаешь, что я хочу сделать сейчас? – тихо спросил он, глядя Донхэ прямо в глаза и словно пытаясь загипнотизировать его. – Что? – едва-едва сдерживая дрожь, так же тихо спросил Донхэ, кажется, уже зная ответ на свой вопрос. – Вот это, – широко улыбнулся Хёкджэ и, взяв окончательно растерявшегося Донхэ за белоснежный воротник рубашки, притянул его к себе, чтобы накрыть удивленно распахнувшиеся губы своими и подарить ему их первый настоящий поцелуй, которому явно суждено будет стать началом чего-то намного большего и очень значимого для них двоих. Увлекательным продолжением давно начатой игры, которой наконец-то суждено выйти на совершенно новый уровень. Хёкджэ целовал Донхэ мучительно долго, умело и сладко, зарываясь пальцами в мягкие каштановые волосы на макушке и заставляя парня в своих руках задыхаться и дрожать от накатывающих на него эмоций и волнующей смеси удовольствия и наслаждения, открывая Донхэ новые грани чувственного удовольствия, покоряя и подчиняя его себе и показывая, что Хёкджэ способен дать и показать ему намного больше, чем кто-либо. А затем он просто взял и разорвал поцелуй, и, проведя пальцем по припухшим губам тяжело дышащего мальчишки, пообещал позвонить ему завтра, и просто молча ушел, оставляя окончательно растерявшегося, плохо соображающего и совершенно не понимающего, что это сейчас было, Донхэ в одиночестве. С бешено колотящимся сердцем, сбившимся дыханием, ноющими губами и низом живота и саднящей душой среди вечернего сумрака, уже начавшего опускаться на сад и на великолепные розовые кусты, опутывающие разум и тело Донхэ удушающе-сладким ароматом не хуже паучьих сетей самого Хёкджэ, который, надежно спеленав свою жертву, наконец-то приступил к долгожданной трапезе…