время покажет

mino - fear giriboy - breath Когда ему было пятнадцать перед ним, кажется, был весь мир, стоявший на коленях и ожидающий его указа. У него были все из миллиона возможностей, обещаниями которых вскармливали ребят в соседних домах, где уповали на призрачное 'когда-нибудь' и загадывали желание на каждую падающую звезду. У него были тихие посиделки на крыльце и безумные вечеринки на крышах, исчезающие из памяти раньше, чем вставало солнце. Когда ему было пятнадцать он не желал запоминать что-либо дольше времени, что требовалось сигарете в его руках, чтобы полностью истлеть. Совершеннолетие не било по голове пыльным обухом и не приносило с собой ничего, кроме еще более тяжелого взгляда, но теперь он оглядывался, когда ходил по темным улицам и курил уже по две за раз, когда выдавалась минутка во время ночной смены на автозаправке прямо за чертой города. Смысла не прибавилось ни в его словах, ни в действиях, а защищали тыл уже не друзья, казавшиеся вечными, а тонкие хитросплетения лжи, берущие свое начало еще на пороге его шестнадцати. У него не было потерь, таких, чтобы выбивали воздух из легких при одном упоминании, шрамов, что зудели бы во время ночных кошмаров и страхов, что поджидали бы его за каждым углом, но было слишком много маленьких нюансов, заставляющих втягивать голову в плечи при каждой мимолетной встрече с кем-то из, уже кажется, другой жизни. В двадцать два он ставит толстый крест на собственных мечтах, найдя свое пристанище в среднестатистическом кафе с проходимостью не больше пятидесяти человек за день и зарплатой не выше тридцати долларов без учета вычета налога и штрафов, которые скучающий от безделья начальник высасывает из пальца при любом удобном случае. Крепкие напитки раз в неделю сменяются кофе, которое он пьет буквально по часам, а врезавшиеся в щеки морщины от старых улыбок как-то слишком незаметно переходят в мешки под глазами. Тени на улице становятся длиннее по мере того, как он становится старше. Сейчас он при всем желании не может вспомнить ни лиц, ни имен тех, кого несколько зим назад считал своими близкими и старается не думать о том, что не смотря на каждую из животрепещущих возможностей тот самый пресловутый мир уже поставил его на одно колено. Следующий день рождения он встречает в тихой истерике на лестничной клетке собственного подъезда - отсчет пошел. Старые знакомые гибнут один за другим, исчезая в памяти, как в темном озере и попадая под колеса машин на автомагистрали. В двадцать пять он меняется до неузнаваемости, а ложь, та самая, невинная и простая, перерастает в глухую стену, переставая быть тонким стеклом защиты. Ему кажется, что он прожил несколько жизней, сделав круг и вернувшись в начальную точку, когда на пороге его кафе, далеко не мишленовского уровня, появляется знакомый силуэт, не хранящий ни единой помнящейся черты, но узнаваемый на первом вдохе. Он хотел бы сбежать, всучив чертов фартук в руки сменщика, но тот, как на зло, заболел, поэтому все, что спасает положение - глаза, опущенные вниз, когда чужой голос быстро диктует заказ. Той ночью он дважды собирает и разбирает чемодан, борясь со старой привычкой расставаться с чем-либо с легким сердцем и пониманием того, что вряд ли найдет что-то лучше. Но отголосок себя старого, что он встретил днем, вынуждает сворачиваться узлом внутри собственных ребер. Человек, который ломал все на своем пути и с которым он был рука об руку много лет. Он пьет витамины каждый день, перед тем, как пойти варить дорогой кофе, который, если честно, ничем, кроме как ценой, не отличается от того, который он покупал, когда дни казались короче, а люди проще. Он гладит свою лучшую рубашку, долго рассматривая собственное отражение на предмет ненужных складок на светлой ткани, раздумывая, какой пиджак накинуть на плечи и стоит ли заправить рубашку в брюки. Он высветлял волосы, потому что так выглядел более презентабельно и взросло, волнуясь, чтобы погода не испортила тщательно продуманный беспорядок на его голове. А тот, кто сейчас не помнит и минуты, проведенной на том самом крыльце, стоял, прислонившись к косяку и криво смеялся чужому отражению, свято веря в разные дороги, но одинаковые пункты назначения. Когда ему исполняется двадцать восемь он уже не помнит его лица. Ложь, которой он вскармливал себя все эти годы, зацвела, прорастая сквозь стенки желудка.