Кофе для Беретты

— Страйкер, Страйкер, хватит. Кровавая пелена перед глазами поредела. Беретта обнимала его со спины. — Тш-ш-ш-ш. Марко не подавал признаков жизни. На мгновение Страйкеру показалось, что он умер. По спине его прошлась сначала волна холода, затем жара. Он встал на колени и подсунул Марко под нос тонфу. Поверхность ее запотела. — Он в обмороке. — Рука Беретты теперь лежала у него на плече и была похожа скорей на птичью лапу из-за острых, хищных когтей. — Какой же слабак, — с отвращением выплюнул Страйкер. У него никак не проходило ощущение, что его изнутри как будто разрывает надвое. Хотелось отпинать этого слизняка. Страйкер знал, что ему тоже будет от этого больно, он собьет себе пальцы ног в кровь и даже, быть может, сорвет пару ногтей, но прикасаться к... к... к вот этому руками? Увольте. Другая половина была похожа на ослепительный, убийственный белый свет. Чего желал этот свет, Страйкер не знал, но жил с ним долгие пятнадцать лет. — Я же говорила, — подала голос... Конни. «Какое дурацкое имя, — думал Страйкер. Мысли расплывались на поверхности его сознания, как масляная пленка на воде. — Как будто собачья кличка». — Нет вашего Спаса, нету. Не осталось. Умер он. Лицо у... Конни было чумазое, грязь на щеках прочертили мокрые дорожки, но слез не было. Глаза — злые. Страйкер хотел восхититься ее упрямством и не мог: она выбешивала его до дрожи. — Слушай, чего она не заткнется? Вывести меня хочет! — У Страйкера на языке крутились ругательства, одно грязней другого, но выбрать единственное, самое мерзкое, такое, чтобы сучку припечатало намертво, никак не получалось. — Хочет, конечно, — буднично подтвердила Беретта, отрезвляюще вонзив ногти ему в плечо. — Провоцирует. Страйкер с трудом глотал вдохи. Его трясло — и не от недавней схватки, не от того, что все неожиданно и стремительно пошло наперекосяк. То есть с большой целью господина Ураноса все было в порядке, но вот личный маленький праздник Страйкера имени Спаса превратился вдруг в торжество неизвестности. Страйкер точно знал, за кем он шел. Он видел это в своей голове: как разрывает тяжелую металлическую дверь, отлепляя ее от косяка, и свет ложится на пол вытянутым желтым полотном, и Спас, заключенный в бетонную коробку без окон, поднимает голову. В его холодных глазах появляется узнавание, надежда. Что произойдет дальше, Страйкер не знал. Воображаемый Спас смотрел на него, и Страйкера накрывало волной пронзительного, острого счастья — такого, что сердце начинало колоть. Все должно было случиться именно так. Почему же вышло иначе? — Давай отойдем. — Беретта наклонилась к Спасу, то есть к Марко, отстегнула часы с леской, пошла к Конни. Камушки хрустели у нее под каблуками, пыль взвивалась в воздух фонтанчиками и потом долго растворялась в солнечных лучах, проткнувших крышу, будто спицы. — Ты не он, — Конни мотнула головой в сторону Страйкера. — Ты же понимаешь, что ничего не выйдет. Беретта ловко приматывала ее леской к какой-то арматурине, укладывая петли широко и осторожно. — Тш-ш-ш, — Беретта сказала это ей так же ласково, как до того Страйкеру, а потом наклонилась и поцеловала. Страйкер не видел, но слышал поцелуй: сдвоенное, ставшее шумным дыхание, соединение губ, перемежаемое шепотом. Конни что-то неразборчиво говорила низким, озлобленным голосом, Беретта выпевала что-то явно соблазнительное и нежное. Растерявшийся Страйкер пытался понять, что происходит. — Кофе? — Беретта повернулась к нему как ни в чем не бывало, но как же она похорошела: тяжелый блеск глаз, потемневшие губы. — Я тут в двух шагах видела кофейню. Конни смотрела на них, и взгляд ее был прежний: чистый, злой. Только вот припухшие губы с ним не сочетались. И еще — она молчала. Страйкер понял, как благодарен Беретте: он и впрямь перестал себя контролировать, сорвался бы, если бы не она. Беретта, кажется, никогда не теряла присутствия духа. Вот и теперь она взяла его под руку и повела прочь из дома, звонко отбивая каблуками ритм хорошего настроения. На губах у нее то и дело загоралась довольная улыбка, словно ей вспоминалось что-то хорошее. Воздух на улице после пыльного сумрака заброшенного дома казался сладковатым и словно пустым. С соседней улицы и впрямь горьковато и зазывно тянуло запахом кофе. — А вдруг Марко придет в себя? Беретта хихикнула, прижалась к его плечу и любовно потерлась о него щекой. — Ты уже начал правильно его звать. — Что значит «правильно»? — сил на то, чтобы разозлиться у Страйкера не было. Запал прошел, остались недоумение и растерянность. — То и значит, — Беретта щекотно, до мурашек, провела кончиком ногтя от его локтя к запястью и неожиданно для Страйкера продолжила: — Нет, не придет. Ты знаешь, почему он таким слабым стал? — С сумеречными спутался? — Не-е-е-ет, — Беретта рассмеялась, откинув голову. Прохожие провожали ее жадными взглядами. — Он же максималист, наш дурашка. Усмешка Беретты неуловимо изменилась: из лукавой стала кривоватой, почти презрительной. — Он принимал «Церебро». Страйкер грязно выругался и шибанул кулаком в стену. Какая-то женщина испуганно от него шарахнулась. Жетонов на ней не было — Страйкер отслеживал это машинально. Пусть живет. Беретта погладила его по спине: — Все эти годы он пил замедлитель. — Откуда ты знаешь? — От Конни. — Ухмылка Беретты стала шире и противней. Страйкер решил, что не хочет знать, как она все это провернула. — Он пил замедлитель, — с удовольствием, вкусно повторила Беретта. Она шла, будто танцуя, каблуки победно стучали. — Идиотизм же. А как он сражался вообще? Беретта хихикнула. — А теперь, когда мы пришли, он резко перешел на активатор, — его вопрос она оставила без ответа. — Так что обморок у него такой, из которого не скоро выплывешь. — Приду-у-у-у-у-урок, — Страйкер прижал кулак ко лбу, а потом расхохотался. Ему вдруг стало если не легко, то определенно легче. Он и забыл, что Спас всегда выглядел самым серьезным из них, носил невозмутимое до полной холодности лицо и, прикрываясь им, творил всякую фигню. Над головами у них свистнуло, Кольт перепрыгнул на соседнюю крышу и легко побежал, словно бы наполовину полетел куда-то в сторону от дома. За ним гнались целых четыре зыбкие тени. — Помочь? — Сам справится. Тени, кажется, думали, что Кольт бежит от них, а он уводил их от Страйкера с Береттой прямо под жадный блестящий топор Зиг. — Мы хорошо их воспитали. — Беретта ободряюще сжала Страйкеру плечо и капризно добавила: — Хочу кофе с соленой карамелью! Беретта жаждала крови в сахаре. В этом была вся она. Страйкера согрела проснувшаяся нежность. Ни на ком в кофейне не было жетонов. А жаль. Страйкер бы хотел порадовать Беретту, подать к кофе резню — стремительную, красивую и танцевальную, как ее походка, такую, чтобы сам воздух стал соленым от крови, и ей не нужно было бы добавлять карамель в кофе, а только пить его и дышать. Беретте принесли большой прозрачный бокал на тоненькой ножке. Напиток парил в нем слоями: темный, клубясь, перетекал в светлый, потом — в сливочно-белый. — Корицу, шоколаду, барышня? — У пожилого баристы лицо по цвету напоминало дубленую кожу, он смотрел на Беретту, и ласковые морщинки разбегались от уголков его глаз к вискам, сама улыбка пряталась под густыми усами. Правильный дядька, одобрительно подумал Страйкер, Беретта заслуживала любви и преклонения. — Шоколаду. Бариста, словно подтверждая мысли Страйкера, вместе с шоколадной крошкой принес Беретте блюдечко с сахарным печеньем в качестве комплимента. Страйкер решил, что даже если сейчас в кофейню завалятся сумеречные, хозяина он пощадит. — Что думаешь по поводу Марко? — Беретта сунула в рот ложечку сливок. Страйкер заказал черный кофе. Думать о Марко ему было больно. Беретта помолчала, подождала ответа. — Его можно убить. — Что? — вскинулся Страйкер. — А что? — Беретта подняла одну бровь. — Я думаю, ты уже понял — возврата к старому не будет. В чем-то Конни, — имя она проговорила как-то очень вкусно, округло, нежно обкатав его на языке, — права, знаешь ли. Спас мертв. Да здравствует Марко. Страйкер сгорбился, зажав ладони между колен. У него было чувство, что он пропустил удар в живот — и от кого? От Беретты. Впрочем, она не хотела сделать ему больно. Она была голосом разума, изворотливого и хищного. Темная рука в разводах тоненьких пока морщин поставила перед Страйкером чашку, молочник и сахарницу. Страйкер вдохнул горечь, и она потекла по его горлу, проникла в кровь, в сердце. — Нет, — сказал он. — Нет. Сколько он помнил Спаса, тот часто, очень часто походил на говорящую заводную куклу, из тех, которым нажмешь на живот, и они позовут маму или захихикают — с той только разницей, что Спас поминал убийства и уничтожение. Он и тогда был слабый, самый слабый из них, уязвимый. Тоска вилась вокруг него, тихое, робкое одиночество. Как же он тянулся к Маверик — как к солнцу. Как он ее ждал, как любил, каким теплым становился его взгляд. Сука предала его. (Страйкер ничего этого не застал, но читал потом следы). Напала на него. Они стояли и говорили рядом с кем-то третьим — ребенком, обычным. Запахи не лгали. Маверик убила взрослых, тоже обычных — сумеречные, те воняли. Ничего странного в убийстве не было, но если уж Спас встал на защиту девчонки — Страйкеру было сложно это вообразить — то чего бы Маверик не отступить? Но нет. А как работает цепная реакция, Страйкер знал. Маверик отпугнула Спаса, подставила Миними. Самоуверенная идиотка. Они потеряли всех троих. Страйкер понял, что скрипит зубами. — Спас всегда был предателем. — Страйкер вздрогнул. — И предавал он в первую очередь себя. То, что он делал — это же просто отказ от личного в пользу общего. То же самое делает он и теперь, только «общее» изменилось. У него никогда не было ничего своего. — И что теперь? Целоваться с сумеречными в десна? — Начни с целования Марко, — Беретта по-кошачьи прищурилась. Страйкер поперхнулся: — Да ты шутишь. — Нет. Надо же с чего-то начинать. Готова поклясться, то есть я абсолютно уверена — у Конни очень давно не было секса, — Беретта говорила об этом с привычной бесстыдной откровенностью. Страйкер непонимающе посмотрел на нее. — Марко ей не давал, — очевидно, Беретте было смешно. — Там вообще все запущено, я так понимаю, и совсем не так однозначно. Она повернулась к Страйкеру — опасная, лживая, прекрасная — и шепнула: — Сначала это, а потом повеселимся. Мы никому не обещали играть честно. Даже господину Ураносу. — Особенно ему. — Зеркальная стена за стойкой была уставлена бутылками с сиропами и ликерами, в просвете между ними отражалась людоедская улыбка Страйкера. — А Конни… Конни я заберу себе. — От Беретты пахнуло кофе, горячим, расплавленным сахаром. — Зачем тебе безрукая? — приглушенно отозвался Страйкер. — Она держала Спаса при себе пятнадцать лет. Между прочим, это само по себе непросто. Во вспышке озарения Страйкер понял, что за ребенка защищал Спас. — Она изменила его. Он же тебе нравится такой? — Беретта почесала Страйкера за ухом. Он вспомнил бессмысленный, отстраненный взгляд Спаса — неважно, убивал он или смотрел, как Страйкер и Миними греются на крыше — и глаза Марко, удивительно живые, ясные. Он посмотрел на Страйкера и как будто осветил его до самого дна, обнажил, но не внешнюю оболочку — собственной наготы Страйкер не стеснялся — а что-то очень глубокое и болезненное, то, о чем Страйкер и не подозревал и чего застыдился. — Нравится, — признался Страйкер, прикрыв глаза. Как будто если он не будет смотреть на Беретту, она не поймет, насколько. — Он твой, — влила она ему в ухо вкрадчивое обещание. У Страйкера вдоль позвоночника прошла дрожь. — Попроси счет, я пойду. Она стекла с барного стула и пошла к выходу. Солнце гладило ее по волосам. — Какая роскошная женщина. — Бариста забрал со стойки пустой стакан. — Единственная в своем роде. Страйкер оставил щедрые чаевые. Когда он вернулся, Конни наверху уже не было. Марко лежал все там же. Кровь на его лице засохла, превратилась в темную корку, ветерок шевелил волосы. Прячься там, где никто не будет тебя искать. Разрушители, когда пришли в город, облюбовали себе два дома, назначенных под снос. Один из них — вот этот, в котором Страйкер склонился над Марко, а потом поднял его, перекинул через плечо и понес в подвал. Пальцы его при ходьбе щекотно задевали Страйкеру изнанку колен. В подвале было темно, тепло и чисто. Пахло сыростью, из дыры в потолке, в углу, падал густой беловатый свет. Шумела вода в трубах. Одним из критериев отбора жилья была исправная канализация. Внешне дом выглядел развалюхой, внутри скрывал вполне себе годное убежище. Еще одно напоминание о том, насколько обманчива может быть внешность. Кроватей, правда, у них не было, только большой матрас, зато новый — в некоторых вещах Беретта была привередлива, как кошка. Все разрушители по-простому спали на нем вповалку, иногда ссорясь из-за одеял. Страйкер раздел Марко. Синяки на коже стали яркими, налились фиолетовым. Страйкер ощупал его — все кости вроде целы. Несколько царапин. Во время драки он был отвратительно осторожен. Страйкер разделся сам, отволок Марко в душ. Вода пошла откровенно холодная, Марко пришел в себя, едва не захлебнулся, забарахтался. Страйкер мстительно, жестко отмывал его от крови. Зябко запахло медью и чистотой. Марко хватался за его предплечья и смотрел ошалело, страдальчески, хлопал глазами и ничего не говорил. Страйкер был уже возбужден, когда заворачивал вентиль. Вместо полотенца он использовал одно из одеял. — Где Конни? — Марко стучал зубами, укутавшись в одеяло, и, кажется, не планировал никуда срываться. — Беретта увела ее трахаться. — Страйкер с удовольствием смотрел, как Марко захлебывается кашлем. — Я не верю. — Ну, ты же держал ее на голодной диете. — Это не главное! — На щеках у Марко вспыхнули гневные пятна. «Так и не вырос», — с мстительным удовлетворением и нежной жалостью подумал Страйкер. — Нет, конечно. Страйкеру было хорошо, в нем бродило предвкушение. Марко, осунувшийся, слабый, не выказывал желания драться. Сидел ошарашенный и выглядел как человек, который неожиданно проснулся ночью в темном лесу вместо собственной постели и пытается проснуться еще раз. Страйкер встал коленями на матрас, обвел пальцами лодыжки Марко, медленно пополз вверх, ведя ладонями все выше: икры, колени, бедра, талия. Марко неверяще смотрел на него, привычный к языку драки и не знающий языка тела. — Поцелуй меня, — выдохнул Страйкер ему в приоткрытый рот. — Что? — О, это удивление! — Вот так. — И Страйкер показал, как. Первый сладкий поцелуй, отразивший беспредельность его тоски. Оказывается, он и не понимал, сколько ее было в нем. Никакая кровь не могла заполнить это высохшее русло. Кожа у Марко была холодная, и это очень ему шло. Он всегда выглядел таким — снежным. Нетронутая белизна, прочерченная голубыми нежными жилками. Страйкер просунул ладони ему под лопатки. Под его губами рот Марко согрелся. Страйкер скользнул языком внутрь и наружу, и снова внутрь — долгое, томное движение. Как будто он мог целоваться так бесконечно, пока память о напрасно растраченном времени не истечет из них обоих как дымка. Все-то у них оказалось непросто. — Так ничего не выйдет, Страйкер, — задыхаясь, сказал ему Марко. Глаза его потемнели, утратили хрустальную неподвижную ясность. Страйкер уткнулся ему в плечо. Ради Марко он даже готов был попробовать побыть человеком — двуличной лживой тварью, которая по-честному не играет, как и сказала Беретта. Ему хотелось, чтобы Марко его вспомнил — такого, каким знал. Перестал бы смотреть на него как на жуткую тварь, узнал бы в нем хищника — существо, рожденное гнаться за добычей. Это просто жизнь, такова их природа. Марко провел пальцами по коротким волосам у него на затылке: — А раньше носил шапочкой. Смешок его был хрипловатым, таким ласковым, что Страйкер застыл, не решаясь поднять глаза. Другой рукой Марко погладил его по спине. — Все такой же, да, Страйкер? Страйкер чувствовал щенячью благодарность, и стыд из-за нее, и недовольство собой. Но Марко... Свет густо вился в нем раскаленными добела, обжигающими нитями. — Ну, кто кому будет делать больно на этот раз? Никто никому. Страйкер поднял Марко за лопатки, прижал его ко рту — ключицы, потом солнечное сплетение. Марко выгнулся. Страйкер, подняв глаза, не увидел его лица, только откинутую голову, напряженную шею. Марко часто сглатывал, словно пытался проглотить адамово яблоко. В затянутых световой дымкой мозгах Страйкера забрезжило воспоминание, больше похожее на странный инстинкт — о том, что можно поискать смазку. Он принюхался, пошарил справа, слева, нащупал у стены косметичку Беретты — тюбики, карандашики, коробочки — и копался в ней дрожащими руками, пока не нащупал то, что искал. Марко под ним раздвинул колени. Мне все это снится, думал Страйкер. Смазка пахла чем-то медицинским, безликим. Он налил немного на руку, приласкал Марко. Тот застонал — ожидаемо, конечно, но все равно внезапно для Страйкера. У него сдавило горло. Прохладный запах смазки сменился запахом разгоряченной кожи, запахом возбуждения Марко. У того нежно-розовым вспыхнули щеки и заострились соски. Кто кому на этот раз сделает больно? Страйкер завел руку за спину и, шипя, принялся неумело себя растягивать — раньше заниматься подобным ему не приходилось. Марко смотрел на него круглыми, удивленными глазами. «Чего пялишься?» — хотелось спросить Страйкеру. Он застеснялся. Из горла вышел только стон. Выражение лица у Марко сделалось смешным — растерянным, жадным, глаза забегали, словно он читал Страйкера, как книгу. Теперь член. Страйкер посмотрел на него и вспотел: задача вдруг показалась ему трудно исполнимой и, что важнее, не сулящей удовольствия. С пальцами было неприятно, что уж говорить про член. Но Марко… Тот вдруг улыбнулся, как-то удивительно ясно, раздвинул ноги, пододвинулся к Страйкеру и потерся о него возбужденным членом — ровным и тоже ярко-розовым, как соски и губы. — Еще раз, и я тебя трахну, — глухо предупредил Страйкер. — Только сначала растяни, теперь-то ты знаешь, как это делается. — До насмешки в голосе Марко Страйкеру не было никакого дела, его занимала только одна мысль: как бы не кончить прежде времени. Рыча, он подгреб Марко еще ближе, заново смазал пальцы, просунул руку ему под поясницу, жадно смял ягодицы, нащупал вход, сильно, мягко протолкнулся внутрь и принялся его растягивать, представляя вместо пальцев собственный член. Марко трудно дышал, со всхлипами на дне каждого выдоха. На его животе рвано сокращались мышцы. Страйкер поглядывал на него. Каждый взгляд был как первый глоток воздуха после глубокого погружения. У Марко потемнели глаза, у Марко опухли губы, он выглядел так, будто за пределами этого момента ничего не существовало. Страйкер вытащил пальцы, обильно смазал член. Марко сам приподнял бедра. — Расслабься ты наконец, — уговаривал его Страйкер сквозь зубы. — Просто... ты... большой, — Марко жадно раздувал ноздри, вцепившись Страйкеру в бедро. Он входил туго, медленно. Член Марко как будто еще увеличился, на головке выступила капля смазки. Страйкер вошел до конца, уткнулся вспотевшим лбом в шею Марко. В сонной артерии текла кровь и словно бы одуряюще пахла прямо сквозь кожу. Страйкер тронул ее языком. Марко, трудно дыша, ерошил ему волосы. Страйкер качнулся, еще раз, подхватил Марко под крестец. Вышел, вошел — туго, медленно. Вселенная пульсировала вокруг них, все было ощутимое и живое — и воздух, и тени, и запах сырости. Марко низко застонал, его голос отозвался в Страйкере гулким вибрирующим звоном. Он жестко натянул на себя Марко, тот хрипло дышал, потом мягко взял Страйкера за руку и положил ее на свой член. На мгновение Страйкер замер. Белизна пульсировала в нем на грани потери ориентации. Он поцеловал Марко, влажно и сильно двинув рукой. Марко крупно вздрогнул — Страйкер ощутил это всем телом — сладко сжался вокруг члена Страйкера, так же сладко застонал, а потом вернул поцелуй, обволакивающе нежно лизнув в конце Страйкеру уголок губ. Страйкеру казалось, что свет вспыхнул в нем со звуком, с которым лопается лампочка, и выступил из пор его, и полился из глаз. Марко обнимал его руками и ногами и подрагивал, изнутри и снаружи. Страйкер лег на него — оглушенный, притихший — и долго таращился на руку, и не мог понять, в чем это она таком испачкана. Лизнул на пробу. Было горько, но пахло Марко, и Страйкер, жадно постанывая, вылизал ладонь и пальцы. Марко прижимался к его плечу горячим, вспыхнувшим лицом. В голове у Страйкера вдруг наступили порядок и определенность. Он понял, что никуда не отпустит Марко. И никогда. Конни — теперь само упоминание ее не вызывало никаких особых эмоций. Она была важна Марко, вероятно, важна Беретте, ее нужно было сберечь, и не важно, что она думала по этому поводу. Марко... все было непросто и очень просто в то же время. — Страйкер, — ладонь на его спине словно бы налилась тяжестью, — ничего особенно не изменилось. Страйкер укусил Марко за плечо: — Заткнись. И добавил: — Я понял. Ты изменился. Мы изменимся тоже. В конце концов, уж кому-кому, а нам с Береттой всегда было наплевать на справедливость. Марко помедлил и начал гладить Страйкера по спине. Тому хотелось выгнуться под прикосновением, подставиться: да, да, и вот здесь еще... Никто не говорил, что они будут играть честно, но они сумеют играть легко. Всегда налегке, всегда знают, что им нужно, и не гонятся за большим. Цели определены. Страйкер украдкой взглянул на Марко. Тот уснул и спал, как спят приговоренные к смерти и дети. Страйкер погладил его по лицу, любовно зачесал назад мокрые от пота волосы. Как только он проснется, можно будет начинать. «Вот и конец, — думал Страйкер, — мира, каким его знают теперь».